Политический цинизм и тоталитарные меры были проявлениями разложения средневекового общества, начавшегося в XIV веке. Рост ведовства лучшего всего рассматривать в контексте этого всеобщего разложения.
Изменения, начавшиеся около 1300 года, были настолько фундаментальными, что многие современные историки выбрали именно эту дату для обозначения конца Средневековья и начала переходного периода, известного, в зависимости от точки зрения, как Возрождение или «Осень Средневековья». В политическом плане идея единого христианского общества была поколеблена в течение последующего столетия. Мощь Священной Римской империи чрезвычайно ослабла. На папство давили национальные государства, и к концу столетия раскол понизил уровень уважения к этому институту по всей Европе.
Раньше империи и папство, хотя и враждовали друг с другом, выступали за единое христианское общество. Теперь короли Франции и Англии, итальянские города и немецкие князья устанавливали суверенитет над территориями, которыми они правили, и почти забыли старые идеалы единства. Рациональная схоластика утратила свое господство в интеллектуальной и религиозной мысли: подорванная скептицизмом Оккама[302], она уступила в престиже, с одной стороны, эмпиризму, а с другой – мистицизму. Как в политическом, так и в интеллектуальном плане человек терял свое четко определенное место в мироздании, и возникающее в результате чувство аномии значительно облегчало королям, инквизиторам или, если уж на то пошло, еретикам и ведьмам возможность манипулировать им[303]. Позднее короли и князья предпримут попытки манипулирования народом для сопротивления Церкви и для подчинения ей; результатом станут мощные национальные еретические движения гуситов и, в конечном счете, Реформация.
В основе политических и культурных потрясений XIV века лежали ужасные экономические и социальные кризисы, вызванные необычайно жестокими войнами и голодом, а также длинной чередой эпидемий, из которых «черная смерть» 1347–1349 годов была лишь самой известной и жестокой. Население, которое быстро росло в течение трехсот лет, теперь внезапно сократилось. Это привело к реструктуризации экономики и социальных институтов, таких как феодализм и манориализм, которые действовали в рамках старой экономики. Фермы, деревни и поместья были заброшены, многие мигрировали в города. Торговцы и ремесленники стали богатеть и приобретать власть, что в итоге привело к их господству в урбанизированном мире. Все эти изменения, сотрясающие общество, которое было относительно стабильным на протяжении веков, наложились друг на друга и создали новое чувство – отчуждение, которое также включало в себя потерю веры в Церковь, так как она не смогла защитить людей от всех ужасов и не уберегла от власти тьмы над умами людей[304].
Однако есть препятствие, не позволяющее объяснить рост одержимости ведьмами только кризисами XIV века, поскольку ведовство продолжало неуклонно расширять власть над человеческими душами еще в течение трех столетий. Можно сослаться на смуты XV, XVI и начала XVII века в качестве дополнительных доказательств того, что ведовство процветало на почве социальных потрясений, а затем можно было бы сказать, что относительное спокойствие 1650–1750 годов положило конец феномену ведовства. Или же спад ведовской одержимости можно было бы списать на спад религиозного пыла, что в равной степени уменьшило рвение как ведьм, так и охотников на них. Но наиболее фундаментальной причиной долговечности ведовства может быть то, что после всех ужасов XIV века образ ведьмы приобрел более яркие очертания, чем когда-либо прежде, а политическая власть князей и пап, репрессии инквизиции, суровость канонического и гражданского права, труды богословов навсегда запечатлели этот яркий образ в сознании европейцев. В XIV веке реальность и опасная сила колдовства стали общим мнением теологов (communis opinio theologorum). Это также стало общим мнением абсолютно каждого человека, и никто даже не думал сомневаться, считая это истиной в последней инстанции. Действительно, Реформация в гораздо меньшей степени беспокоилась о ведовстве, чем о действенности церковных таинств, общении святых или авторитете папы римского.
Интеллектуальные оценки и юридические репрессии
В этих условиях интеллектуальные основания для сближения ведовства и ереси получали все большее распространение, хотя старые различия между этими понятиями все еще оставались. Великий ученый Николай Орем в лучших аристотелевских традициях проводил различия между природной и демонической магией, настаивая на том, что странные неособытия лучше объяснять в естественных, чем в сверхъестественных терминах. Мир полон демонов, утверждал он, и те, кто следует за ними, являются ведьмами, но на самом деле демонизм относительно редок, и мы должны относиться к признаниям в ведовской деятельности с некоторым сомнением, потому что их часто получают под пытками или под угрозой пыток. Такие различия выдвигались не только учеными, но и проповедниками. Да и само ведовство не всегда отождествлялось с ересью: порой, как это было в раннем Средневековье, оно просто считалось грехом. Таково было мнение проповедника Роберта Брунна. «Если вы когда-нибудь… приносили жертву дьяволу посредством ведовства, – говорил он, – вы согрешили»[305].
Главный вопрос по-прежнему заключался в том, как бороться с ведовством, по какой статье его преследовать и в чью юрисдикцию передать судебное преследование. Папа Александр IV запретил инквизиции заниматься делами ведовства и колдовства, если только они не имели явной еретической природы. В начале XIV века светские и епископальные суды гораздо чаще, чем инквизиция, рассматривали дела о ведовстве, их рвение объяснялось желанием обогатиться за счет конфискации имущества осужденных. Король Франции Филипп IV в 1303 году запретил инквизиции заниматься делами ведовства, ростовщиков и евреев, чтобы самому извлечь выгоду из этих действий; Филипп и большинство его преемников видели не только экономическую, но и политическую выгоду в колдовстве и судебных процессах над ведьмами[306].
В этом французские правители следовали примеру папы Иоанна XXII, который пользовался инквизицией в политических целях с таким цинизмом или, может быть, с таким фанатизмом, которые не имеют себе равных. Судебные процессы, связанные с ведовством и вдохновленные упомянутым папой, будут подробно рассмотрены ниже, но их следует понимать в контексте всеобщего стремления избегать ответственности. Иоанн весьма изобретательно использовал инквизицию не только для преследования колдунов и ведьм, но и в других целях. Снова и снова он обвинял своих врагов в заговоре против него и вредительстве с помощью заклинаний и восковых кукол. Это безумие прекратилось только через несколько лет после его смерти: его преемник Бенедикт XII в 1337 году оправдал епископа Безье, которого обвиняли в заговоре против доброго папы Иоанна[307].
Суд над тамплиерами, устроенный Филиппом IV, является одним из самых печально известных в истории, однако примеру короля усердно следовали его преемники. Правление его сына Людовика X (1314–1316) было коротким, но ужасным: Ангерран де Мариньи, Пьер де Латильи, Жанна де Латильи и Франческо Гаэтани были обвинены в том, что посредством магии замышляли убить короля, его брата Карла и других членов королевской свиты. Ядовитое облако, зародившееся при дворе Людовика X, распространилось по всей стране, и соперничавшие аристократы обвиняли друг друга в зловредной магии. Это продолжалось и при дворе его брата Карла IV (1322–1328), который судил графиню Матильду д’Артуа за то, что она при помощи магии отравила его предшественника, а затем в 1326 году состоялись суды в Тулузе над священниками, обвиненными в заговоре против него посредством магии. Когда трон перешел к Валуа, это помешательство стало настоящим безумием. В 1331 году первый из королей династии Валуа, Филипп VI, прилагал немалые усилия, защищая себя от магических заговоров, и испытывал настоящий ужас перед колдовством, доведший до порога безумия – а может быть, и за этот порог – и его преемников: Карла V, Карла VI, Карла VII и Людовика XI[308]. Другие страны не отставали от Франции, и английский король Эдуард II использовал методы своих французских кузенов в 1324 году, когда на скамье подсудимых оказались более двадцати человек, обвиненных в попытке убить короля и его окружение с помощью магии[309].
В то время как папы, короли и знать использовали суды в своих целях, инквизиция пыталась – с переменным успехом – распространить свою собственную юрисдикцию на колдовство, отождествляя его с ересью. 22 августа 1320 года Иоанн XXII приказал кардиналу Санта-Сабины написать инквизиторам Тулузы и Каркассона, отдав им распоряжение преследовать колдунов как еретиков. Кардинал описал поведение предполагаемых еретиков на старом языке малефициума, обвинив их в том, что они использовали заклинания и восковых кукол, но также добавил к этому жертвоприношения демонам в качестве дани уважения к ним и гласный договор с дьяволом. 4 ноября 1330 года папа Иоанн написал архиепископам Нарбонны и Тулузы, их викариям и инквизиторам Тулузы и Каркассона: он приказал, чтобы все дела о ведьмах, находящиеся в работе, были быстро завершены, и запретил начинать новые. Этим папа не изымал ведовские процессы из юрисдикции инквизиции, как предполагал Ли, а скорее пытался заставить инквизицию и епископов объединиться, чтобы не разделять и не ослаблять их усилия в борьбе против колдовства[310].
Преемники Иоанна, Бенедикт XII (1334–1342) и Григорий XI (1370–1378), последовали его примеру, поощряя инквизицию и епископов объединиться в противостоянии ведьмам и еретикам. Идея пакта была самой мелкой частью реки, отделявшей колдовство от ереси и ведовства, и местом, где ретивым охотни