Важность судебного преследования тамплиеров для истории ведовства заключается в том, что его масштабы и политическое значение закрепили эти обвинения в общественном сознании на протяжении столетий. Обвинения, выдвинутые против тамплиеров, были по большей части заимствованы из традиции ереси и колдовства, а сам процесс, как и процессы в Австрии в то же время или в Тулузе и Каркассоне два десятилетия спустя, были использованы в качестве примера в последующих судебных процессах над ведьмами.
Глава 8. Начало охоты на ведьм (1360–1427 гг.)
В период 1360–1427 годов борьба с ведовством еще не достигла масштабов безумия, но по мере растущего распада средневекового общества князь хаоса, дьявол, продолжал мрачной тенью преследовать народное и художественное воображение[343]. Великая эпоха политических процессов по обвинению в колдовстве завершилась около 1360 года; было несколько таких процессов и позднее, но энтузиазм, с которым Филипп Красивый и его современники встраивали их в политику государства, очевидно пошел на убыль. Вместе с тем инквизиторы все более энергично выстраивали связь ведовства с женщинами, евреями и еретиками.
Долгое время историки разделяли мнение, впервые выдвинутое Джозефом Хансеном, согласно которому увлечение ведьмами началось в альпийских регионах, где схоластические и инквизиционные учения о ведовстве впервые проникли в светские суды в начале XV века. До этого времени в судебных процессах не было никаких следов полетов ведьм, оргий или каннибализма. Однако это мнение далеко от действительности. Светские суды принимали участие в ведовских процессах задолго до 1400 года и почти в такой же степени, как и сама инквизиция. Каннибализм и полет также не были привнесены в представления о ведовстве из фольклора консервативных и суеверных горных обществ. Они были частью традиционных представлений о ведьмах по крайней мере еще со времен суда в Орлеане в 1022 году. Хансен ошибся в своем предположении, что история ведовства является продолжением истории колдовства. В самом деле, это предположение логически противоречит его собственному утверждению о том, что ведовство было творением схоластов и инквизиторов. Задача инквизиторов заключалась в том, чтобы подчеркнуть еретическую природу ведовства через указание на договор с дьяволом, у них не было причин дополнять образ ведьмы элементами, заимствованными из колдовства. Магия и фольклор оказали значительное влияние на европейское ведовство, но по своей сути это было продолжением не колдовства, а ереси.
Это заблуждение Хансена привело к ложному выводу, что одержимость идеей ведовства спустилась с вершин гор на равнины и долины беззащитной Европы. Это правда, что в течение XV века в Альпах было зафиксировано исключительное количество случаев ведовства, но основная причина заключалась в том, что веками в горах находили убежище вальденсы, дольчинисты и другие еретические движения. Сценарий Хансена противоположен действительному положению вещей. Некоторые из самых важных судебных процессов над ведьмами произошли задолго до вспышки охоты на ведьм в горах и таких местах, как Тулуза и Париж. Ведовство сначала процветало в богатых низинах, где ересь была сильна, и проникло в горные регионы вместе с ересью, а не наоборот.
И все же Хансен был прав, утверждая, что период в несколько лет вокруг 1430 года был решающим в формировании образа ведьм. Начиная с 1427 года публикуется множество теоретических работ, посвященных исключительно ведовству, и значительно возрастает количество и масштаб судебных процессов по обвинению в ведовстве. Подъем ведовства с 1360 по 1427 год, который подготовил почву для последующего небывалого роста ведовских процессов, был вызван смежными явлениями, такими как беснования флагеллантов и сектантов-плясунов. Эпидемия психоза отнюдь не уменьшилась после того, как прошел первый шок, вызванный эпидемией чумы 1347–1349 годов: наоборот, безумие только росло на протяжении XIV века, о чем свидетельствует повсеместная «социальная и культурная дезадаптация»[344]. Эти движения, охватившие Нидерланды, Германию и северную Францию в 1374 году и продолжавшиеся по меньшей мере до 1420 года, были не просто реакцией на эпидемии и голод – они были результатом страданий и страха, вызванных неконтролируемыми и непредсказуемыми переменами в христианском обществе, в котором перемены не ценились[345]. Флагелланты продолжали действовать до конца XV века. Движение плясунов появилось в XIII веке, но первая широкая вспышка произошла в 1374 году, когда оно быстро распространилось по всей северо-западной Европе. На севере их называли «плясунами Святого Иоанна» или «плясунами Святого Вита»[346], в Италии – танцорами тарантеллы[347], которая начала набирать популярность в Апулии около 1350 года и затем распространилась на север Италии к 1400 году. Пик увлечения плясками на севере пришелся примерно на 1430 год, но вспышки продолжались в течение следующего столетия, и даже можно найти упоминания в источниках о плясках в XVI веке. Как правило, танцоры собирались в городе или деревне, раздевались догола и танцевали по кругу, пока не падали от изнеможения. Над распростертыми телами упавших другие танцоры продолжали танцевать, пока все не выбивались из сил. Иногда их движения были пугающе странными. Танцуя, они выкрикивали имена демонов. Вероятно, они считали себя одержимыми и умоляли демонов прекратить мучить их; обычно к ним относились с добротой, как к нуждающимся в лечении, хотя некоторые представители власти придерживались иных взглядов и считали, что своими криками они пытаются призвать демонов на помощь.
Плясуны по большей части были бедными и неграмотными людьми; кроме того, большинство из них, по-видимому, были незамужними женщинами. Отчасти это можно объяснить неудовлетворенностью каждого отдельного плясуна, однако страстные девственницы и разочарованные старые девы не всегда присоединялись к истеричным массовым действиям. Ведовство все чаще ассоциировалось с женщинами, но также необходимо учитывать особое положение женщин в этих движениях. Эпидемии и голод с сопутствующими им изменениями – вынужденным исходом из сельской местности ради процветающих городов – поставили женщин в еще более трудное положение. Женщины, как правило, жили дольше мужчин; часто престарелая или средних лет мать, тетя или бабушка, возможно, оставались дома или в деревне, в то время как молодые члены семьи уехали в город ради большего заработка. Возможно, чума унесла большинство ее сверстников, что усиливало у женщин чувство одиночества и горечи. У нас нет достоверных демографических данных, но, как можно предположить, во время эпидемий мужская смертность была выше, что привело к тому, что число одиноких женщин возросло[348]. Если эта точка зрения верна и женщины действительно чувствовали себя одинокими и беспомощными в меняющемся обществе XIV и XV веков, они вполне могли с большой готовностью участвовать в антиобщественных безумствах плясунов и ритуалах ведьм.
Репрессии против ведьм
К концу XIV века страх в обществе перед магией, ведовством и ересью нарастал. 19 сентября 1398 года Парижский университет подтвердил, что магия может быть эффективной, но выразил тревогу по поводу того, что древние невежественные идеи вновь овладевают умами людей. Было объявлено, что существует различие между природной магией и магией, имеющей сверхъестественный характер; последняя всегда включала в себя договор с дьяволом – гласный или негласный – и с демонами[349]. Во многом благодаря идее договора колдовство все чаще отождествлялось с ересью, например на судебных процессах в Люцерне в 1419 году и в Интерлакене в 1424 году, где термин Hexerei («ересь») был впервые использован для обозначения колдовства[350]. Усиливающееся подозрительное отношение к магии повлекло за собой ужесточение преследования ведьм, что стало особенно заметным с 1400 года. Это было связано не только с растущей административной эффективностью Церкви и укрепляющейся политической властью инквизиции, но и с отчаянной попыткой сохранить христианское общество, каким оно было на протяжении всего Средневековья и которое, по их ощущениям (как оказалось, совершено верным), находилось под угрозой. Но, как и в Америке наших дней, не всегда удается верно определить, откуда реально исходит угроза обществу. Поэтому власти атаковали тех, кого легче всего было обвинить в угрозе и враждебности: ведьм, евреев и еретиков. Правоверные считали, что христианское общество представляет собой едва ли не институционализацию Божьей воли о человеке, следовательно, враждебность к этому обществу могла исходить только от дьявола, и все те, кто предположительно представляет угрозу для общества, должны были рассматриваться как последователи Сатаны.
Таким образом, представлять охоту на ведьм исключительно как разновидность безумия или истерии – значит упускать саму суть дела, хотя, безусловно, на уровне общественного сознания преследование ведьм было именно результатом массового психоза. Подобное преследование можно сравнить с действиями, предпринятыми современным[351] американским правительством против коммунистов или действиями российского правительства против тех, кого оно объявило социал-фашистами: организованные репрессии, считающиеся приемлемыми с точки зрения современной ортодоксальной доктрины, против тех, кого считают главным врагом. Иногда хладнокровно, иногда с сожалением, иногда даже с состраданием инквизиторы истребляли агентов главного врага Христа. Если даже под пытками ведьма продолжала твердить о своей невиновности, то ее мучители считали, что сам дьявол помогает ей, возможно, с помощью чар и магических амулетов, скрытых на ее теле. Если ведьма опровергала приписываемые ей ужасные силы, то это тоже были происки дьявола, чтобы сбить с толку инквизиторов, или же чудесное вмешательство Христа, чтобы уберечь своих защитников от вреда. Как только женщину арестовывали по обвинению в ведовстве, мало что могло спасти ее от сурового приговора.