Эти мази и бальзамы были одним их наиболее важных элементов ведовства в XV веке и позже. Их изготавливали из мяса младенцев или из других не менее ужасающих ингредиентов. Тинкторис приводит рецепт, согласно которому нужно взять жаб, которым скормили освященную гостию, и убить их. Затем следует смешать плоть этих жаб с кровью убитых детей, с костями эксгумированных трупов и менструальной кровью и хорошо перемешать. Еще сложнее процесс приготовления мази, описанный в Errores Gazariorum: «Возьмите рыжеволосого мужчину с репутацией праведного католика, снимите с него одежду, привяжите его к скамье так, чтобы он не мог пошевелиться, а потом напустите на него ядовитых тварей. Когда он испустит дух от их укусов, подвесьте тело вверх ногами и подставьте под его голову и рот чашу так, чтобы дистилляты, капающие с тела, попадали в нее. Смешайте их с жиром повешенного, детскими внутренностями и телами ядовитых существ, которые были использованы для умерщвления жертвы». Полученные таким образом мази и порошки могли применяться в самых разных целях. Если намазать ими палки или метлы, то предмет мог поднять человека в воздух, или же, если намазать ими самого человека, он тоже мог летать. Порошок или мазь также используются как средство посвящения себя дьяволу, изменения облика или убийства, причинения болезней или совершения других злодеяний. Следуя в русле давней традиции, Errores Gazariorum приписывает эпидемии использованию магических средств, описывая порошок, приготовленный из трупа кошки, начиненного травами, зернами и фруктами, который затем разбрасывается с горных вершин, чтобы вызвать чуму[430].
Возмутительное использование Евхаристии в некоторых рецептах мази является типичным проявлением кощунства по отношению к христианству. В Errores Gazariorum описывается гостия, сделанная из экскрементов, а в других источниках ведьмы топчут освященный хлеб или крест[431].
Другим проявлением презрения к Церкви и обществу был формальный отказ от христианской религии, Бога, Христа, крещения, Богородицы и креста. Подобные действия ожидались от каждого посвященного в секту, и иногда ритуал выполнялся всеми ведьмами на их встречах[432].
Самым важным элементом колдовства в представлении теоретиков была прямая связь между ведьмами и дьяволом или его демонами. Они следовали старой традиции приписывать магическую силу призыванию демонов и определять ее как еретическую. Даже Уильям де Бешис, скептически относившийся ко всем другим элементам ведовства, согласился с идеей, что колдуны творили свою магию, вызывая злых духов. Именно потому, что призвание демонов так часто приписывалось деятельности колдунов, само по себе это не было признаком ведовства. Ведьмы, в отличие от колдунов, не только призывали дьявола, но и поклонялись ему[433].
Как отмечал Томас Эбендорфер, следуя Гильому Овернскому, всякое поклонение, адресованное любому существу, кроме Бога, является идолопоклонством, а суеверное почитание даже самого Бога недопустимо. Хуже обычного идолопоклонства было поклонение демонам, но самым скверным было поклонение верховному духу зла. Жакье объясняет, что именно поэтому ведьмы – самые злостные из всех еретиков: они поклоняются дьяволу и пытаются угодить ему, зная, что он и есть дьявол. Умышленное и сознательное отречение от христианского Бога и общества – суть ведовства[434].
Из всех возможных обрядов поклонения дьяволу жертвоприношение является наиболее естественным с точки зрения языческой или христианской традиции, так что трудно быть уверенным, является ли элемент жертвоприношения в ведовстве пародией на христианство или продолжением древнего языческого или магического ритуала. По-видимому, здесь слились воедино обе традиции. Иногда теоретики осуждают жертвоприношение дьяволу в общих выражениях, подобных тем, которые использовались в старых предписаниях против поклонения языческим идолам[435]; другие же высказывались более четко. Детей приносили в ритуальной форме в жертву дьяволу, как отмечалось выше, но и другие дары, такие как черный петух, еда, часть человеческого тела или даже собственное семя, также считались подходящими[436].
В эпоху, сохранявшую многие институты феодализма, гомагиум был еще одной естественной формой поклонения. Посвященный повторял ритуал, являвшийся подражанием феодальной практике, и воздавал почести дьяволу или демонам, иногда вкладывая свои руки в руки своего демонического повелителя. Иногда тот, кто выступал в роли «магистра» или «председателя» собрания, считался дьяволом, и тогда почтение выказывалось непосредственно ему. В клятве верности посвященный давал обещание хранить собрания в секрете и убеждать других вступать в секту, убивать детей младше трех лет, когда представится шанс, приходить на «синагогу», когда его позовут, и, насылая импотенцию и взаимное отвращение, препятствовать как можно большему количеству браков. Поскольку феодальная церемония присяги часто завершалась поцелуем мира и подобный поцелуй был частью мессы, на собраниях ведьм использовался срамной поцелуй в подражание одному или обоим поцелуям. В Errores Gazariorum говорится, что ведьмы целуют зад дьявола, иногда принимающего облик козла или дикого кабана[437].
Печать дьявола, еще один привычный элемент более позднего образа ведьмы, редко появлялся в трудах теоретиков. Жакье упоминает о ней, но только в цитате из протокола судебного процесса, в котором обвиняемый признался, что демон по имени Тоньон пометил его, его брата и его сестру на бедрах пальцем ноги[438]. Иордан Бергамский, весьма легковерный в других отношениях, открыто отвергает идею о том, что ведьмы носят печать дьявола под волосами на теле, потому что он видел немало обритых ведьм, но не обнаружил ни одной печати. Однако он верил, что ведьмы могли скрывать на своем теле амулеты или обереги, которых защищали их от боли или обезболивали определенные участки (убеждение, которое стало распространенным в следующем столетии и привело к неприглядной практике уколов).
Фамильяры также не привлекли особого внимания теоретиков, хотя даже скептически настроенный Уильям де Бешис верил в них. Те, кто высказывался о фамильярах, говорили только о духах, а не о превращении их в животных, о чем сообщалось в судебных протоколах и в более поздней литературе[439].
Хотя образ ведьм продолжал дополняться еще в XVII веке, в основных своих чертах он оформился уже к концу XV столетия, отчасти благодаря стараниям ученых. И все же теоретики не поспевали за судебными протоколами в формировании этого феномена. Некоторые идеи, которые лишь изредка появлялись в трудах теоретиков, такие как osculum infame, гораздо чаще встречались и получали более полную разработку в ходе судебных процессов. Отсюда неверно утверждать, что распространение ведовских процессов стало результатом публикации трудов теоретиков. Чаще всего теория следовала за судебной практикой, на которую наибольшее влияние оказывали народные верования, наследие судебных процессов по делам о ереси и рвение инквизиции. Лишь немногие из теоретиков (за исключением Винети, Жакье и авторов «Молота ведьм») сами были инквизиторами или имели практический опыт участия в судебных процессах.
Ересь и ведовство в XV веке
К XV веку ведовство не только было окончательно определено как ересь, но и отождествлено с так называемым газариями, фратичелли и особенно вальденсами, имя которых стало почти синонимом ведовства. Причины путаницы между вальденсами и ведьмами уже обсуждались, но факт, что настоящие вальденсы того периода укрывались в альпийских пещерах, чтобы спрятаться от своих врагов, вполне мог укрепить идею о том, что эти еретики тайно совершали непристойные обряды[440]. Даже английских лоллардов[441] их враги ассоциировали если не с ведьмами, то с колдовством. Некоторые немногочисленные лолларды придерживались достаточно свободных взглядов – например, что прелюбодеяние и блуд не являются грехом или что «тот, кто умер в вере, будет спасен независимо от его образа жизни». Есть другие, хоть и немногие, примеры сближения ведовства и ереси. В Стэндоне в Хартфордшире двое лоллардов утверждали, что нет никаких богов, кроме солнца и луны, а один житель Беркшира учил, что «Отче наш» следует произносить задом наперед[442].
Суды над ведьмами в 1427–1486 гг.
За этот период было проведено более ста значительных судебных процессов над ведьмами: больше, чем за предыдущие два полных столетия. Подавляющее большинство предполагаемых ведьм обвинялись в малефициуме и в ведовстве, но было рассмотрено и немало случаев чистого колдовства, из чего следует, что даже в столь поздний период малефициум не обязательно ассоциировался с ведовством. Светские суды теперь заслушивали больше дел по ведовству, чем епископальные или инквизиторские: это означает, что инквизиция была далека от монополии на преследование ведьм, хотя теоретики больше опирались на инквизиторские, чем на другие судебные процессы, поскольку отчеты инквизиторских судов были более полными. Тем не менее на некоторых светских процессах, например в Брессюире или в Вале, картина ведовства представала столь же полной, как и на более зловещих инквизиционных процессах. Какой бы влиятельной ни была инквизиция в распространении ведовской одержимости, она отражала общество, частью которого была, и от этого общества получала поддержку.