[62].
Также Плотников, основываясь на собственном опыте, полагает, что в России «специалисты в области human engineering – психологии, психиатрии и антропологии – если и привлекаются правоохранительными органами к расследованию, то их часто не воспринимают всерьез». А если же воспринимают, то «отношения выстраиваются не всегда адекватные», потому что на таких специалистов силовики «смотрят не как на коллег, а как на каких-то предсказателей и звездочетов, которые должны дать какой-то волшебный ответ». Справедливости ради тут стоит отметить, что в практике поисков бывают и противоположные случаи с использованием «нетрадиционных» методик.
В 2021 году после обнаружения в Тюмени тела девятилетней школьницы Насти Муравьевой общественное внимание вновь было приковано к нераскрытой серии убийств и пропаж детей в этом западносибирском городе. Там с 1997 года и по сегодняшний день зафиксировали уже более десятка инцидентов с исчезновением детей. К поискам предполагаемого преступника на нескольких этапах подключался упомянутый консультант СК Дмитрий Кирюхин. В 2011 году по приглашению местного фонда ветеранов правоохранительных органов «Перспектива» он прибыл в Тюмень вместе с экстрасенсом Викторией Субботой, которой поручили поиски пропавшей школьницы Ани Анисимовой, однако найти причастного к исчезновению ребенка так и не смогли.
Об этой истории позднее вспоминала в своем блоге тюменская журналистка Анастасия Миронова, которая писала о похищениях детей в регионе и общалась с местными следователями. Один из них в 2011 году рассказывал про поиски Ани Анисимовой с привлечением экстрасенса:
«И он тогда мне тоже сказал, что на поиски Ани Анисимовой из Петербурга привозили в Тюмень какого-то важного научного консультанта Дмитрия, который приехал с экстрасенсом!!! Следователь зло и устало обмолвился, что они тогда потеряли с этой Субботой кучу времени и чувствовали себя глупо: с одной стороны, какая-то артистка из телевизора водит их, следователей, по особо важным делам весь день, показывает, куда смотреть, что искать. С другой, Кирюхин же, – криминалист СК, научный консультант»[63].
По мнению Владимира Плотникова, следствие в России часто пренебрегает научным подходом выявления потенциальных преступников:
Мало того что это сложнейший вопрос для современной науки во всем мире в принципе, а у нас, к сожалению, все через пень-колоду. И даже то, что должно работать, еще с советских времен, не работает, а чего уж говорить о сложнейших материях. В этом плане нам не хватает всего. Что касается практик выявления лиц, которые могут быть потенциальными маньяками, то это контент-анализ биографии, бэкграунда человека.
В качестве иллюстрации того, как в советском и российском подходе к раскрытию преступлений страдает психологическая и антропо-социальная часть, а силовики подчас высоко смотрят на ученых, можно привести пример из дела Андрея Чикатило. Об этом сравнительно недавно вспоминал следователь Исса Костоев, рассказывая о роли психолога Александра Бухановского, а главное – об отношении к нему со стороны советских силовиков. Последние рассматривали самого ученого как возможного фигуранта только из-за того, что тот занимался изучением ЛГБТ-людей, в частности трансгендеров, хотя этот «подозреваемый» был теми же правоохранителями еще в 1986 году привлечен к поискам «маньяка из лесополосы». Изучив материалы дела и обстоятельства убийств, Бухановский, в частности, составил «проспективный портрет» еще неизвестного маньяка – психологическую характеристику, предполагаемый рост, возраст, телосложение, функциональные особенности организма, профессиональную принадлежность, образование, манеру одеваться и многое другое.
Исса Костоев вспоминал, что на протяжении нескольких дней после задержания Андрея Чикатило (с конца ноября до 18 декабря 1990 года) «ни один человек не имел доступа в камеру» и «не знал, что происходит» в кабинете КГБ между следователем и арестованным. Примерно «на пятый-шестой день» Чикатило, по словам Костоева, «в принципе <…> уже признавал, что совершил эти преступления». Вот как Костоев описывал дальнейшее развитие событий:
«У меня уже есть его (Чикатило. – Авт.) заявление. Я все педалирую этот вопрос: ты псих, тебя не расстреляют, давай, рассказывай все. Чтобы оценить состояние твоего здоровья, психиатрам нужны самые подробные показания обо всех твоих действиях во время убийств и после них.
Чикатило постоянно возвращался к своему: “На меня находило, в голову мне ударяло… Я должен был увидеть кровь, растерзать жертву, и, когда я это совершу, у меня как будто гора с плеч свалилась”.
Я ему говорю: “Может быть, может быть. Великие люди тоже имели отклонения. Психика человека – это сложная вещь. Никто точно не знает, как там все устроено у нас в голове”.
И надо же мне было на этом этапе совершить такую глупость: пригласить в качестве психиатра того самого Бухановского. <…>
В местном медицинском институте был такой кандидат наук. На каком-то этапе расследования дела «Лесополоса» он даже входил в круг лиц, попавших в разработку. Поскольку распространял слухи, что меняет в своей лаборатории пол с женского на мужской. И в связи с этим с ним проводились оперативные мероприятия, у него была определена группа крови. Оперативники даже нелегально проникали в его лабораторию, чтобы проверить – нет ли там половых органов, которые были отрезаны у найденных жертв. <…>
Я мог бы с таким же успехом пригласить из коридора любого надзирателя. Или прохожего с улицы. Только предварительно надеть на него белый халат и объяснить: „Слушай, подследственный будет у тебя спрашивать, а бывает так, что я совершу преступление и мне легче становится? Бывает ли «выпадение памяти», «временное сумасшествие» и так далее? Ты отвечай: бывает. И солидно кивай головой“»[64].
Попутно Костоев в 2018 году не стал скрывать и особенности работы отечественных оперативников и следователей, к чему призывали его «заместитель прокурора Ростовской области и начальник отдела уголовного розыска МВД СССР». Они, в частности, предлагали побыстрее добиться от задержанного признательных показаний, используя метод «добрый следователь и злой следователь». Но Костоев счел этот вариант неподходящим: «…состоялся неприятный разговор, и я указал гостям на дверь. Говорю: „Знаете что? Это особое дело. Здесь ломать ребра не получится. Здесь 70–80 % доказательств должны быть получены от самого допрашиваемого. А применять силу или угрозы – это значит потерять все. Завтра он просто скажет на суде, что меня били“».
Есть и другой взгляд на то, как происходило признание самого «медийного» отечественного маньяка. Об этом говорится в книге Михаила Шифрина «100 рассказов из истории медицины»:
«…осенью 1990 года был задержан настоящий убийца Чикатило, подходивший под ориентировку. Оказавшись в кабинете начальника УВД Ростовской области, он уже было собрался все рассказать, как тут руководитель следствия Исса Костоев заявил, что будет допрашивать его один на один завтра. Он не столько хотел забрать себе все лавры, сколько знал, как опаснейшие бандиты ломаются от давления, на которое он был большой мастер.
Только назавтра убийца ничего не сказал. Девять дней Костоев «колол» его и получил массу признаний: что в бытность педагогом ПТУ Чикатило приставал к мальчикам, что воровал по мелочи, что щупал порой девочек и даже – о ужас! – изменял жене.
То же самое он повторял подсаженным к нему стукачам, но о кровавых делах – ни звука. Результат обыска в его доме был нулевой, изобличающих улик на месте убийств не было. Ни угрозы, ни обещания не действовали.
Бухановский понимал, почему маньяк молчит: он стесняется. Во время жутких «эксцессов» он получал самые сильные интимные ощущения в своей жизни. О таких вещах могут не сказать даже под пыткой. Тогда Бухановского уже официально прикомандировали к следственной группе. 29 ноября 1990 года психиатр и маньяк остались один на один в кабинете изолятора КГБ, где Чикатило держали как особо опасного убийцу. На эту беседу его привели без наручников.
Начал Бухановский с заявления, что он врач и не оценивает дела обвиняемого ни с правовой, ни с моральной точки зрения: он здесь, чтобы оказать помощь. И дал Чикатило почитать избранные места из его «проспективного портрета», который с 1986 года изрядно распух. <…>
Это была глава о деспотичной матери, которая никогда не ласкала сына (Бухановский ввел в психиатрию термин «мать Чикатило» как определенный психологический тип, воспитывающий серийных убийц). Об отце, чахлом и забитом матерью человеке, который участвовал в воспитании только поркой. О голодном детстве в деревне, где их семья была самой бедной.
И тут Чикатило заплакал. «Да, – сказал он, – после войны был голод, и пока отец сидел в лагере как бывший военнопленный, мы голодали больше всех. А соседи обезумели и стали настоящими людоедами».
Старшего брата Чикатило односельчане съели, когда тот вышел погулять за ворота. Поэтому распухший от голода маленький Андрей боялся показаться на улице… От невыносимых мук детства, травли в школе, нищеты, неудач с девушками маньяк перешел к своему первому убийству.
Потом он (Чикатило. – Авт.) изложил все Костоеву. На следственных экспериментах показал все 53 эпизода»[65].
Мы специально отклонились от исторического контекста главы и остановились на этом эпизоде, чтобы обратить внимание на противоречия между научной составляющей и волюнтаризмом следствия. Ученые и силовики далеко не всегда приходят к компромиссу, в том числе и сегодня, когда признательные показания часто получаются под давлением и пытками, ставшими глобальной проблемой всей правоохранительной системы России. Уже притчей во языцех стало то, что попавшие в жернова судебно-следственной машины люди перемалываются ей вне зависимости от причастности к инкриминируемым преступлениям. Это подтверждает многолетняя статистика судебного департамента при Верховном суде РФ, согласно которой процент оправдательных приговоров не превышает социологической погрешности