1. Обозначим репрезентацию (или собственно воспоминание) буквой Р; тогда мы получим Р(А 1), но поскольку сама репрезентация является актуальной, формула усложняется: П[P(A1)]. Под П, разумеется, следует понимать актуальное переживание репрезентации. По если так, то само время в этом опыте выступает, так сказать, "двухколенно", в модусе двух "теперь", одно из которых предшествует другому. И поскольку мы воспроизводим и памяти первоначальный (бывший) акт восприятия, мы воспроизводим тем самым к наше первоначальное (бывшее) переживание этого акта, так что окончательная формула воспоминания выглядит следующим образом: П 2{Р[П 1(А 1)]}. Это значит, что воспоминание (репрезентация) не тематизирует прошлый акт, как это делает рефлексия, а переживает его имманентно в модусе его, а не своего "теперь". Мы вспоминаем не только шум, но и самих себя, воспринимающих этот шум; поэтому воспоминание носит не образный характер, как это обычно полагают, а чисто переживаемый. Ведь образ и акт воспоминания полностью слиты в одном актуальном "теперь"; мы должны были бы перенести прошлое в настоящее и лишить его присущего ему тогда актуального "теперь"; воспоминание, понимаемое так, оказывается фиктивным самоудовлетворением замкнутой в себе актуальности, или попросту галлюцинацией. "Это было бы уже не воспоминанием, — подчеркивает Гуссерль, — а галлюцинирующим восприятием того, что есть прошлое, но не в качестве самого прошлого" [21]. Подлинное же воспоминание есть репрезентация прошлого в качестве именно прошлого; ведь вспоминая шум, мы вспоминаем не только этот шум, но и самих себя в моменте его восприятия и переживания. Иначе и не может быть, так как он имел место не изолированно, а в нашем сознании; поэтому, репрезентируя его "теперь", мы репрезентируем самих себя в модусе уже бывшего "теперь", прошедшего, но воспроизводимого в настоящем моменте во всей его себе–тождественной автономности.
В итоге, протоимпрессия, осуществляющая себя в бесконечных актах ретенциональных и протенциональных модификаций, характеризуется Гуссерлем как источник всего дальнейшего сознания. Важно учесть: ни одно "теперь" не может быть мыслимо в отрыве от универсального горизонта временных потенций, посредством которых сознание обретает целостность и жизненность. Без этих модификаций, по Гуссерлю, оказалась бы невозможной сама духовная жизнь (Geistesleben) сознания, которое именно в непрестанном самоинтуировании собственного горизонта "прежде" и "после" достигает осознанности в переживании каждою актуального "теперь" [22]. Как далеко могут простираться ретенциональные и протенциональные интенции сознания, зависит от интенсивности духовной жизни. Последним выводом радикальной рефлексии остается у Гуссерля констатация принципиальной и неограниченной разомкнутости имманентного времени, но до опытного осознания конкретных последствий этой разомкнутости он, по всей вероятности, не сумел дойти.
Интенциональность — Гуссерль часто определял феноменологию как теорию логических переживаний. Необычайность этого определения связана с оригинальностью самой проблематики: что происходит в нас, когда мы мыслим? Вопрос отнюдь не праздный, напротив, первостепенный, так как именно от прояснения его зависит требование беспредпосылочности познания. Мысля нечто, мы упускаем из виду процесс самого мышления; мыслительная жизнь протекает в нас бессознательно, и мы довольствуемся результатами мысли, просыпая весь генезис и типику ее функционирования. "Логические переживания" и есть скрытая жизнь мысли в нас, без уяснения которой невозможна никакая сколько–нибудь адекватная теория познания, поскольку познавать нечто, не имея и понятия о том, как свершается сам процесс познания, значит нарушать основное правило логики познания. Отсюда следует, что теории познания должен быть предпослан анализ сознания; теория логических переживаний вырастает, поэтому, в теорию сознания, разработка которой и исчерпывает, собственно говоря, все задачи феноменологии.
Сознание, по Гуссерлю, представляет собою целостный поток переживаний, в которых воспринимается предмет. Наиболее существенным признаком этого потока является интенциональность — направленность на предмет, или имманентная предметность (термин "интенциональность", восходящий к схоластике, Гуссерль перенял у Ф. Брентано, истолковав его в совершенно новом и фундаментальном для всей феноменологии смысле).
Когда в своем непосредственном опыте мы переключаем внимание с воспринимаемых вещей на самый акт восприятия, в котором эти вещи "являются", мы покидаем сферу обыденного эмпирического сознания и оказываемся в зоне феноменологического сознания, реальность которого составляют указанные "явления", или "феномены" в собственном смысле слова. Мы, таким образом, имеем дело с предметами как чистыми имманентностями сознания, безотносительно к тому, реальны они "вне" сознания или нет. Единственное, что нас интересует, — это структура их переживания; здесь мы фиксируем в первую очередь, что отличительным признаком каждого "феномена" оказывается направленность сознания на предмет, или его интенциональность. Сознавать, значит "иметь в виду", "мнить", "интендировать" что–то, но сознавать что–то, не значит просто иметь это что–то в сознании. Гуссерль приводит грубый, но весьма поучительный для всякого рода субъективно–идеалистических концепций сознания пример: если сознание испытывает удовлетворение и даже пресыщение от заполненности водного резервуара локомотива, то последний не становится тем самым его "телом" [23]. Каждому феномену присуща собственная интенциональная структура, состоящая из множества интенционально соотнесенных компонентов. Так, например, восприятие куба представляет собою целую связь разнообразных интенций: куб "является" в различных точках зрения и перспективах; зримые стороны его интенционально соотнесены с не зримыми, но предполагаемыми сторонами, так что наблюдение всего этого потока "аспектов" и характера их синтеза обнаруживает наличие единого и целостного сознания "о" некоем константном предмете во всех частных фазах переживаний. При этом следует учитывать и различные модусы "явленности" предмета сознанию: восприятие, воображение, припоминание и т. д.; интенциональная структура предмета строго соответствует специфике модусов его переживания. Сказанное распространяется Гуссерлем на всю сферу психического опыта.
Для понимания интенциональности необходимо, прежде всего, иметь в виду принципиальное различие, которое устанавливается здесь между сознанием и объектом его направленности. Предмет существует "вне" сознания, и его свойства не привходят в сознание извне; сознание лишь "мнит", "интендирует" (впоследствии Гуссерль скажет: "конституирует") его, и в самом этом акте имеет дело не с эмпирически–вещественной природой его, а со смысловой структурой, которую само же образует. Интенциональное переживание идентично предмету, но сам предмет при этом берется "умно", т. е. в эйдосе, непреходяще и неуничтожимо; в этом отношении интенциональное переживание, скажем, "Сикстинской Мадонны" более реально, чем само полотно, реальность которого предоставлена на милость случая. Сводить предмет к восприятию, к совокупности образов и впечатлений, значит не понимать ни предмета, ни впечатлении. Оставлять его вовне и добиваться от сознания чисто внешнего его усвоения — нонсенс, осмыслить который не под силу даже специалистам по части абсурда. Интенционально воспринятый, предмет попадает, наконец, в фокус осмысленности: во–первых, он продолжает физически занимать назначенное ему место под солнцем (вопреки всем стараниям не способных смириться с этим философов), во–вторых, он открывается в сознании полнотой своей идеи, и в-третьих, даже находясь "в" сознании, он не растворяется в импрессиях, а сохраняет и тут всю свою структурную изваянность, состоящую, однако, из совершенно своеобразного "вещества", над которым работает не менее своеобразный "мастер". Вещество это Гуссерль обозначает словом "гиле" (греч. – материя, необработанный материал). Что же такое "гиле"? Ответ очень прост: оно — интендированное вещество, вещество, взятое в смысле, но не в абстрактном смысле, а в самом конкретном, т. е. оно есть не абстрагированное вещество, а идеированное. "Дерево, — поясняет Гуссерль, — может сгореть, распасться на составляющие его химические элементы и т. д. Но смысл — смысл этого восприятия, элемент, принадлежащий по необходимости к его сущности, сгореть не может, он лишен химических элементов, сил, реальных свойств" [24]. "Гилетический" слой переживания обрабатывается, в свою очередь, собственно интенциями сознания, или "поэтическими" структурами, в результате чего и образуется "ноэма" самого предмета (о терминах "НОЭЗИС" и "НОЭМА" см. ниже).
Важно отметить, что интенциональные акты могут быть направлены не только на реально существующие вещи, но и на вымышленные. Их различие при этом носит не принципиальный, а модальный характер. Можно было бы возразить, что вымышленный предмет, поскольку его не существует реально, сводится к нашим представлениям. Гуссерль отклоняет это возражение на классическом примере "кентавра, играющего на флейте". Разумеется, образ кентавра есть порождение нашего ума. "Но кентавр, играющий на флейте, является представлением в том смысле, в каком представлением называют то, что представлено, а не в том, что представление было бы обозначением психического переживания. Сам кентавр, разумеется, не есть нечто психическое, он не существует ни в душе, ни в сознании, ни где–либо еще в другом месте; он вовсе не существует и является совершенной выдумкой; говоря точнее, переживание выдумки есть выдумка кентавра. В этом отношении можно, бесспорно, говорить о том, что "выдуманный кентавр" принадлежит самому переживанию. Но пусть не путают это переживание выдумки с тем, что, как таковое, было выдумано в нем"