. Сопричастность выплескивается гордыней, единством сопричастности гордости и гордостью сопричастности. Человек начинает сознавать себя винтиком некоей машины, оправдывающей его существование.
«Вы претендуете на звание представителей идеи; постарайтесь иметь идеи, это будет лучше», – писал П. Я. Чаадаев. Скрываясь и растворяясь в представительстве, в безликой толпе man человек утрачивает свое главное и высшее качество – ответственность. Тенденция ухода от ответственности – главный мотив любого коллективизма. Истинное сообщество – сообщество ответственных личностей, а не множество обезличенных существ. Коллективизм же требует от человека вместо ответственности – проявления конформизма.
Чем более стандартизирована личность, чем более она растворяется в своем классе, нации, расе или любом типе (знак Зодиака, темперамент и т. п.), чем более она соответствует некоему среднему стандарту, тем ниже она в нравственном отношении. Человек массы вне нравственности, так как безответствен. Столь же вненравственна и коллективная ответственность. В этом случае с людей спрашивают за то, за что они ответственности не несут. Более того, коллективная ответственность снимает ответственность и с выносящего приговор. Легче судить расы, народы и классы, чем оценить отдельного человека, отнести его к одной из двух категорий, на которые делятся люди в нравственном отношении – В. Франкл называет их «расой» людей порядочных и «расой» людей нравственно испорченных[19].
Очень хочется жить осмысленно и верить во что-то. Энергия заблуждения становится самоценной, переносится на научную, политическую или художественную идею. Но, «пытаясь понимать свою жизнь как скрытое представительство и каждый свой акт как ритуальный, мы становимся самозванцами»[20]. Представительство – фамильная черта самозванцев. Он не от себя, не для себя, а от имени и во имя. Он не знает сомнений. Точнее, он знает заранее все ответы, и у него никогда нет вопросов. Он отказывается от себя – вменяемого, от своего не-алиби-в-бытии. В его уходе от ответственности – представительство от некоего безликого, бесчеловеческого и бесчеловечного, точнее – внечеловеческого man – безродного родового начала. Самозванство – всегда растворение, распускание личности в этом man, отождествление с ним, когда есть man, то нет другого человека. Поэтому самозванство – не эгоистическое преувеличение своего «я», а тотальность «я = man». Но если нет другого, то нет и бытия-под-взглядом. Поэтому самозванство всегда бесстыдно. Бесстыдство невменяемости. По сути дела, оно – утрата сокровенно человеческого. Самозванец – человек без сердца, уже не человек, а самозванство – уход из людей в нелюди.
Как с надрывным пафосом писал Юнг о беззащитности личности и человеческой психики перед властью бессознательного: «…Мы только воображаем, что наши души находятся в нашем обладании и управлении, а в действительности… из нечеловеческого мира время от времени входит нечто неизвестное и непостижимое по своему действию, чтобы в своем ночном полете вырвать людей из сферы человеческого и принуждать к своим целям». При этом с очевидностью отсутствует ответственность за себя и за культуру, а самое человеческая личность оказывается марионеткой некоей темной по своей природе судьбы, объектом приложения неких безличных сил – почва до чрезвычайного благодатная для самозванства, победного шествия «воли к власти» очередного самозванца.
Превращение сопричастности в представительство – ловушка самозванства. Хорошо об этом говорил в одном из интервью один из лидеров отечественной молодежной рок-культуры Ю. Шевчук: «Если бы мы сейчас ответили на вопрос про эту ловушку – для чего она и в чем именно ловушка заключается – мы были бы свободны. Я думаю, – ловушка эта с родом человеческим все-таки не из области биологии, как и желание жить и продолжаться вопреки знанию о том, что жизнь есть юдоль скорби и печали. Просто нужно это знать и жить… Я сам не знаю – зачем и почему»[21]. Но отдавая себя представительству идеи, державы и т. д. – «…И здесь, как и во всем человек заблуждается, пытаясь обрести радость и счастье хоть таким путем, мол, не для себя же, господи, стараюсь. А что получается? Ни одна война не велась во имя настоящего – всегда речь идет о будущем. О революциях и говорить не приходится – тут именем будущего убивают с сознанием высшей справедливости. Искренне веря, что не то, что на слезинке – и на крови одного дитя – если это, допустим, царский наследник, – можно строить царство Божие для своих собственных детей на земле в ближайшем будущем»[22].
Бегство от себя, в коллектив, в социум, в идею, в мифическую свободу в равенстве и всеобщей справедливости – не спасает. Это самозванство отчаявшихся. Собственно любое самозванство – осознанное или бессознательное отчаяние, форма невротизма. Неспроста самозванство так тяготеет к подвигам, а не к поступкам. Подвиг – значит двинуть некое общее дело, нечто мало вменяемое. Поступок – выйти из рода в ответственное действие, личное и вменяемое. Это когда ты не винтик в машине, а пчела в рою, не «надо», а ты сам несешь в улей, не все вокруг обязаны, а ты сам обязан всем, всегда и везде, когда не представительство и гордыня, а неустранимое не-алиби и смирение.
«Все достоинство человека основано на чувстве свободной ответственности»[23], на сознании виновности в собственной судьбе. Достоинство только там, где виновность абсолютна, заслуги относительны, где только самого себя человек винит в своей судьбе, берет на себя за нее ответственность – значит, он становится хозяином своей судьбы и значит – свободным. Если только я отвечаю, значит зависит она от меня только, значит, я свободен. И чем больше ответственности за возможное зло, чем шире вменение и вменяемость, тем более свободен человек. Поэтому высшее достоинство человека проявляется и возникает тогда, когда «человек освобождается от “ложной идеи”, что он лишь пленник у посторонней ему злой силы, чем он обиженный внешней силой…»[24]. Поэтому столь целительны от самозванства удары судьбы, когда человек лишается защиты иллюзий представительства, оказывается один на один с ужасом жизни. Одиночество и беззащитность очень отрезвляют и одновременно – укрепляют личность. Одиночество необходимо для напоминания мне обо мне, говорил Ю. Шевчук в том же интервью. Но одновременно и для напоминания, сколь зависим я от других, как они мне нужны. Но о смирении одиночества и неудач – позже.
Пока же выяснено главное – самозванство глубоко коренится в истоках сознания, его подпочве. Понятна и общая природа – квалификация – метастаз самозванства, – когда сопричастность перерождается в бесстыдную невменяемость, безответственное представительство. Но это даже еще не психологический фоторобот самозванства, а лишь общий абрис. Каковы конкретные формы и каналы, пути этого злокачественного преобразования сознания? Неужели самозванство вечный спутник, alter ego самоутверждения и самореализации личности? Разговор становится все более конкретным.
2.2. «Самая верная проба души»: смех как самопознание, самозащита и самоутверждение
О, рассмейтесь смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами,
Что смеянствуют смеяльно…
Самое человеческое проявление человеческого в человеке; Противоречие желаемого, должного и реально сущего; Man как комический тип; Радость понимания непонимания; Торжество «мы»; Самопознание и самозащита; От нормы к норме; Глумливое бесстыдство самозванства и мера смеха.
Самоутверждение личности суть человеческое проявление человека. Что это за проявление? И чего? Того, что он бесперое двуногое с мягкой мочкой уха? Или труд? Если психика – питательная среда, первичный бульон феноменологии самозванства, то каковы ферменты самозванства? Какие такие ферменты, попадая в первооснову сопричастности сквашивают ее в представительстве man? Эти ферменты, должно быть, также порождены соотнесением личности с культурой и утверждением в ней. Начну с простого, каждодневного, внешнего, пусть неожиданного и, может быть, легкомысленного – со смеха.
Люди смеются много и с удовольствием. Практически во всех сферах жизнедеятельности находится место улыбке, шутке, смеху, иронии. Люди смеются над своими удачами и неудачами, над произведениями искусства и бытовыми ситуациями. Политики, ораторы и преподаватели сознательно прибегают к шуткам и остротам, высоко ценимым слушателями. Чего стоит феномен президента Р. Рейгана – 78 % избирателей могли не одобрять его политику, но 85 % хотели видеть президентом только его – и все из-за его редкой способности к шутке, помогавшей выйти из таких положений, в каких любой другой политик просто потерял бы лицо, был дискредитирован.
Как известно из названий популярных сборников – «физики шутят», и даже, несмотря ни на что – «продолжают шутить». Долгую историю имеет развитие специальных жанров в различных видах искусства (комедия, цирк, карикатура и т. д.), связанных именно с категорией смешного и с феноменом смеха, массовыми тиражами издаются и неизменно пользуются спросом юмористические (в том числе – детские) и сатирические журналы.
Столь же обширно и множество концепций смешного. Среди них и абстрактно-философские построения и эмпирические обобщения. Сущность и специфику смешного видят в противоположности трагическому (Аристотель, романтики), в противоречии формы и содержания, цели и средства (Гегель), в обнаружении несоответствия реальности представлениям о ней, несоответствия видимого и мыслимого (А. Шопенгауэр), в проявлении духовности (А. И. Герцен), в утрате совести (А. Бергсон), и т. д. и т. д. Глубокую разработку получило изучение психологии и нейрофизиологии смеха, чувства юмора и остроумия