Комичны не только недостатки в смысле отрицательных черт характеров, но и положительные качества, если они слабы или недостаточны. Так, вызывают смех необоснованное благодушие, поверхностный, несостоятельный оптимизм. Любое осмеиваемое качество, в том числе и физическое, сводимо в конечном счете к недостаткам или слабостям духовного порядка, связанным с эмоциями, моральными состояниями, волей, интеллектом. «Недостатки физического порядка при этом рассматриваются либо как сигнал, знак внутренних недостатков, либо как нарушение тех закономерностей в пропорциях, которые ощущаются нами как целесообразные, с точки зрения законов человеческой природы»[34]. Иначе говоря, предметом осмеяния всегда выступают отклонения от норм определенной духовной культуры, от ее духовного содержания.
Итак, первооснова смешного – противоречие между ценностными нормами и характерами, поступками людей, отклоняющимися от этих норм. Это противоречие всегда носит конкретный исторический характер. В смешном находит свое выражение специфика расстановки социальных сил в данном обществе, особенности его развития. Комизм строится также на национальных, профессиональных, возрастных и т. д. характерологических контрастах. Смех у неискушенного вызывают речь, жесты, одежда, поведение иностранцев. В фольклоре можно встретить шутки и анекдоты не только про иноземцев, но и про жителей соседних сел и деревень, где осмеиваются черты – иногда приписываемые – их быта и поведения. Даже в динамике моды можно обнаружить действие основного противоречия смешного. Отклонения от общепринятой моды первоначально воспринимаются как отклонения от образца и вызывают смех. Но комична не только сверхмодная, но и старомодная одежда. И обусловлено это именно нарушением общепринятого.
Если смешное вызывается к жизни и определяется социально-культурным нормированием, то оно должно быть легко узнаваемым, в сопоставлении с типическим, массовидным, родовым. Индивидуальное, случайное может стать смешным лишь в контексте общего, закономерного. Именно в типической узнаваемости состоит отличие комического от трагического. Трагическое возникает всегда как драма личности, ярких индивидуальностей, исключительных характеров (Эдип, Гамлет, Борис Годунов, Наполеон и т. д.). Комическое же выражает драму среднего, массовидного человека. Герои трагедии дают зачастую свое имя названию художественного произведения. Герои комедии – не столько личности, сколько общие типы: скупой, лжец, мизантроп, лицемер, ябеда и т. д.[35] Даже имена героев комедии – как отрицательных, так и положительных – часто носят собирательно-типологизирующий характер: от Репетилова, Скотинина и Хлестакова до Свободина, Русакова и Доброва. Трагическая личность дается в ее внутреннем развитии. Комическая личность статична, предстает как характер во внешних его проявлениях. Более того, в комедии зачастую абсолютизируется и гипертрофируется какая-то одна черта характера, в результате чего личность становится подобной маске. Не случайно именно маски commedia dell’arte (Арлекино, Труффальдино, Коломбина и т. д.) до сих пор служат парадигмой персонажей комедии.
Комичен всегда безликий, не индивидуально-личностный, родовой man. Этот же man – только внутренний – и смеется. Смеющийся ведь всегда с кем-то. Серьезный человек одинок. Как бы ни стремился он заинтересовать своими мыслями и взглядами других, он обречен на позицию «сообщающего», чьи аргументы могут быть приняты, а могут и нет. Смеющийся же – изначально, онтологически, если не метафизически – не одинок. Он всегда «с другими», сопричастен некоторому нормативно-ценностному единству, «мы», разделяемому им. Схематизированная, обобщенная до родовых признаков комическая личность подчеркивает связь смешного с социальным нормированием, представлениями о типичном на уровне здравого смысла, житейской мудрости.
Остановимся. На обусловленность смешного состоянием желаемого должного (идеала) и несоответствия ему, несостоятельности – указывали многие. Э. Геккер говорил об участии в смехе «нравственного чувства», К. Фишер – «органа благоговения». Но из этого делались диаметрально противоположные выводы. Так, источники смешного могут отождествляться с добродушием, беззлобием, душевной мягкостью. В этой связи С. Ликок, например, полагал, что добрый смех – единственно возможен и морально оправдан[36]. Другая крайность, очень существенная в контексте проблемы самозванства – нравственная негативность смеха, его отрицающая сила. В этой связи иногда комизм, сатиру и юмор, несущие в себе нравственные идеалы, противопоставляют простому остроумию и острословию, лишенным якобы нравственной позиции[37]. А то и просто отрицают нравственность смеха.
Согласно Гете, например, только тот, кто не имеет совести и ответственности, может быть юмористом. Гегель рассматривал смех как проявление «бессердечного» в духовной жизни человека. А. Бергсон сравнивал смех с «мгновенной анестезией души». Мимика смеха пластически совпадает с гримасой плача, (смех и сопровождается слезами), с оскалом злобной агрессии. Не случайно З. Фрейд выводил природу смеха из агрессивных прорывов подсознательного в сферу сознания.
В. В. Розанов, например, отвергая искусство Н. В. Гоголя и его нравственную позицию, отвергал и смех. Он видел в смехе лишь обличение, издевательство, «сатиру». Он полагал, что «смеяться – вообще недостойная вещь, что смех есть низшая категория человеческой души и что «сатира» от ада и преисподней, и пока мы не пошли в него и живем на земле… сатира вообще недостойна нашего существования и нашего ума»[38]. Для В. В. Розанова смех – составная часть нигилизма.
Либо позитивное благодушие, либо сатанизм и «ничего святого»? Дело, наверное, в расстановке акцентов – либо на утверждающей позиции смеющегося, либо на отрицаемой позиции осмеиваемого. Но ведь в самом смехе эти стороны нераздельны. Поэтому необходимы дальнейшие уточнения. Но прежде чем перейти к ним, следует подчеркнуть, что смех – прорыв в душу безликого, амбивалентного, нивелирующего man, низводящего человека до себя, отождествляющегося с ним. Поэтому смех, оставаясь самой верной пробой души, – бесстыден. Потому и служит этой пробой, что обнажает душу, иногда вопреки воле самого человека. И это уже кое-что серьезное в плане самозванства.
Тем не менее «пусковой механизм» смешного – противоречие должного и реального – нуждается в уточнении, в объяснении положительного характера эмоциональных переживаний, связанных со смешным. Смех привлекателен, несет удовольствие, радость и веселье. Одним только отклонением объекта смеха от нормы этого не объяснишь. Противоречие между должным и реальным – слишком широкая почва для смешного. Оно может вызывать и другие эмоции: огорчение, возмущение, омерзение, негодование, отчаяние, страх и т. д. – речь ведь идет вообще об исходном противоречии внешней и внутренней жизни человека. Порок, преступление – тоже отклонения от нормы. Болезнь, стихийное бедствие, крушение великих и героических начинаний – тоже выражают слабость и несостоятельность. Однако все они смеха отнюдь не вызывают.
Решение проблемы следует искать в качестве основного противоречия смешного, в его информационно-ценностной окраске для личности. Как убедительно показано в информационной концепции эмоций П. В. Симонова, характер эмоции определяется «разностью информационных потенциалов», возникающей у человека в конкретных ситуациях[39]. Речь идет о разности между имеющейся у индивида информацией и информацией, необходимой для решения проблемы, с которой столкнулся человек в данной ситуации. В случае нехватки информации человек испытывает отрицательные эмоции неуверенности, страха, отчаяния, ведущие к неврозам. В случае, когда имеющаяся информация превышает требуемую, возникают положительные эмоции радости, веселья и т. п. Очевидно, что с этой точки зрения смех характеризует некоторую полноту знания, наличие «избыточной информации». Как подчеркивал В. Б. Шкловский в одном интервью, «смех зрителя – это ирония человека, который понял суть того, что происходит на экране и в жизни»[40]. Иначе говоря, смех выражает радость понимания.
Действительно, именно игра с пониманием – остранение, столкновение смыслов и значений, «знания до» и «знания после» – вызывает и стимулирует смех. Смех, юмор, ирония меняют и создают новые контексты осмысления и понимания – привычное предстает в необычном, новом свете, существенное оказывается несущественным, а незначительное – существенным и решающим. Способность видеть смешное в привычном, чувство юмора и остроумие – обычно верное свидетельство глубокого понимания ситуации. Чувство юмора у менеджеров ценится столь высоко, что ему даже специально учат, именно потому, что руководитель предстает в глазах подчиненных как человек с более широким и высоким горизонтом понимания, держащим ситуацию под контролем, обязанным это делать «по роду службы». Он просто обязан демонстрировать и реализовывать понимание того, что вызывает затруднения и недоразумения у подчиненных.
Особый интерес представляет роль смешного в творческом осмыслении действительности, в творческой деятельности – политической, художественной, научной. Хорошо известна склонность к юмору творческих личностей – А. С. Пушкина, Моцарта, Ленина… Современные исследования по логике и методологии науки показывают, что смех и чувство юмора – необходимый компонент научной деятельности, определяющий постоянный настрой, готовность сознания к новому, непредвзятому взгляду на вещи[41]