Догматически-экстремистский рационализм содержит три постулата: 1) представления об общественных законах как реализующихся с механической непреложностью и, строго говоря, независимо от индивидуальных усилий, целей и намерений; 2) идея стопроцентной осуществимости конкретных мероприятий, если они опираются на знание и использование этих общих законов; 3) утопизм, а то и полное отрицание реальности. В экологии это будет означать, что охрана природы необходима только при капитализме, как следствие частной собственности и погони за прибылями. При социализме же – считай, государственной собственности, основанном на плановом хозяйствовании, исключаются возможности негативных последствий индустриализации. «Социалистическая» или «патриотическая» труба не может загрязнять воду и небо. Социалистическая собственность – значит ничье конкретно, общее, в интересах общества, то, что ведет автоматически к удовлетворению интересов всех, к неуклонному росту благосостояния, безошибочным планам развития и управления. «Прошла зима, настало лето – спасибо партии за это».
Планирование и управление приобретают тотальный характер. Как писано в одном из учебников 70-х: «По мере развития социализма, объем и глубина использования объективных закономерностей возрастают, а объем и значение стихийных регуляторов сокращаются». Пафос технократизма, научной организации труда, упорядочения, организации переросли со второй половины 20-х в пафос тотального манипулирования. Управлению оказывается подлежащим все: атмосферные явления погода, течение рек, вкусы и потребности людей.
Поскольку же здравый смысл подсказывает все-таки, что законы и инструкции невозможно предусмотреть на все случаи жизни, практически возможны три выхода в практике: а) перестать управлять, давая ситуациям разрешаться самостоятельно и дозревать до состояния, когда возможно рациональное управляющее вмешательство; б) руководствоваться волей вышестоящего начальства, собственными вкусами и амбициями; в) запретить и пресечь всякое развитие ситуации. Первое просто недопустимо с точки зрения рационалистической идеологии. Остается второе и третье, второе – полностью соответствует как идеологии самозванческой, а третье – наиболее вероятная реакция в незнакомых ситуациях, в положениях, превышающих компетенцию. Именно такова в конечном счете философия практического управления управляющих, некомпетентных, но претендующих на управление чем угодно.
Речь идет об утопизме как голой и ничем не прикрытой воле, стремящейся к реализации и способной не остановиться ни перед каким насилием в силу устраненности из самого ее содержания идеи человека. Это не просто рационалистическое оправдание чего угодно, любого насилия – это прямое насилие идеи над реальностью.
Даже из такого беглого эскиза сталинизма видно, что это исключительно целостное и самодостаточное мировоззрение. Между его частями существует развитая система взаимодополняющих и взаимоподкрепляющих связей. Так, «материализм» и «рационализм» выступают друг к другу как цель и средство в аргументации: идефикс, а к ней оправдывающая его с «вилянием» аргументация. «Рационализм» подкрепляет утопизм своей наукообразной аргументацией, создавая дополнительные иллюзии реальности и жизненности мертворожденных идей и планов, «упаковывает» их. В свою очередь, утопизм дополняет и подкрепляет наукообразный «рационализм» религиозно-доверительным восприятием его аргументации. «Материализм», в свою очередь, стимулирует и оправдывает утопические взгляды ссылками на «объективные законы», природную или социальную необходимость и неизбежность определенного хода развития. Тем самым создается иллюзия бессмысленности поиска любых альтернативных путей, кроме провозглашенных бездоказательно. И наоборот, утопические устремления ориентируют «материалистическую» мысль на систематическое за-бегание вперед, систематическое выдавание желаемого за действительное и действительного за желаемое, на насилие над природой, обществом, самой мыслью.
В каждой своей составляющей и своей целостности сталинизм ведет себя не как ответственное научное осмысление действительности, а именно как миф – амбивалентно. Он суть единство своих составляющих как их противоположностей. «Материализм», который на поверку материализмом не оказывается. Иррационально наукообразный рационализм. Утопизм, претендующий на жизненность «здесь и сейчас». Такая амбивалентность свойственна именно мифу. Сталинизм не дает мысли возможность зацепиться за реальность, заменяя саму мысль бессмысленными ритуальными фразами типа «овощной конвейер страны», «культура принадлежит народу», «экономика должна быть экономной». Происходит характерная для мифотворчества подмена реальной практической деятельности ее названием. Для утопически-материалистического рационализма достаточно сказать, а то и только подумать – что же еще-то?! Программы, постановления, законы, массовые газетные кампании подменяют саму реальность, программы и талоны – продовольствие. Так же как шаману для утверждения своей власти над явлением, вещью, человеком важно «знать имя», так и для носителя стали-нистского мировоззрения самодостаточен процесс называния, акт проговаривания.
Из того, что «свобода есть познанная необходимость» (Ф. Энгельс) и «нельзя жить в обществе и быть свободным от него» (В. И. Ленин), еще ничего не следует конкретного. Это – пальцем в небо. Это тождественно-истинные высказывания типа «дождь идет или дождя нет». Но совсем другое дело, когда познанную необходимость, всеобщую взаимозависимость, свободу воли как волю к неволе начинают насаждать и культивировать. В. Буковский очень точно подметил этот ход мысли: «Государство… всегда насилие. Насилие одного класса над другим… А значит, совершать насилие, в данном случае – во имя класса пролетариата – оправданно и необходимо. Нечего стесняться. Вот вам и оправдание террора. Литература и искусство всегда классовы… всегда являются оружием господствующего класса, господствующей культуры, а стало быть, мы вполне продолжим культурные традиции, если разрешим создавать только пролетарское искусство в нашем рабочем государстве. Вот вам и цензура, введенная при Ленине как «временная мера» и дитя ее соцреализм – куда уж постоянее. Частная собственность – это награблено у трудящихся, значит: грабь награбленное! Рассуждая строго по-ленински, почему бы не оправдать убийство? Ведь человек – смертен, почему бы не убить его сейчас, все равно ж умрет? Недаром у него была четверка по логике»[103]. С логикой как раз все в порядке, и ранее уже приводились примеры именно такого оправдания убийства и массового человекоубийства основателем партии самозванцев.
Плод рационалистического утопизма и насилие над душой, не только над телом. Это кошмары «воспитания»: кошмары школьных лет, кошмары «перевоспитания» в тюрьмах и лагерях, кошмары митингов, проработок, обсуждений, перековки и соцсоревнования, кошмары и идиотизм культурно-просветительной работы, кошмары лысенковского воспитания зиготы и перевоспитания яблок в груши.
И апофеоз всего – кошмар справедливости и равенства – кошмар всеобщего перераспредела. Одним махом решить все проблемы?! Надо только захотеть! Дело только в воле и власти. Если есть воля, нужна только власть – и все проблемы решаются! «Главное – осуществить мечту, поэтому сначала уничтожается самая богатая часть общества, а все радуются, всем чуть-чуть перепало! Но вот добычу прожили и опять бросается в глаза неравенство, опять есть богатые и бедные… а конца все нет, абсолютное равенство не достигнуто. И вот, глядишь, если у крестьянина две лошади и корова… его уже раскулачивают ради светлых идей. Разве удивительно, что как только возникает стремление к равенству и братству, так тут же и гильотина появляется?», – пишет тот же В. Буковский. Поскольку речь идет об идеологии, в которой царят абстрактные схемы, «огрубляющие и омертвляющие живое», постольку практикой этой идеологии может быть только насилие: над природой, обществом, отдельной личностью.
Воплощение идей, отвлекающихся от естественных связей между вещами, от живых культурных традиций, реальных интересов людей, неизбежно предполагает разрушение реальных связей, уничтожение культурных ценностей, подавление всякого инако- и свободо-мыслия. Насилие может осуществляться только специально организованными и мобилизованными для этого людьми. Иначе говоря, рационалистический утопизм для своего «проведения в жизнь» предполагает создание Административной системы, претендующей на бармалеевскую способность «всех сделать счастливыми, а кто не захочет.».
Бюрократизм – alter ego утопического рационализма. Он не способен к творчеству. Он способен только к экспроприации и распределению не собой произведенного, прикрываясь требованием «аскетического» подчинения личных интересов «общественным». Поэтому в конечном счете он выражает потребительские установки. Он ориентирован на «проведение идеи», на борьбу с отклонениями от нее, то есть на учет и контроль, доходящие до абсурда. Например, администрация ГУЛАГа вела четкий учет зеков. Живой зек или нет, было совершенно неважно, главное, чтобы он был в списках – живых или мертвых – чтобы можно было отчитаться.
О том, что иерархически организованная система бюрократической ответственности создает систему тотальной безответственности, уже писалось. Человек в ней начинает жить и действовать не от себя лично, а «от имени» некоей инстанции, представителем которой он якобы является. А обилие инструкций и нормативно-директивной документации оказывается необходимым, чтобы в любой момент времени человек мог бы быть привлечен к ответственности за вещи им совершенно непредсказуемые. Более того, инструкция, которую невозможно выполнить, нужна и для того, чтобы каждый знал, что он виноват и что наказание может последовать всегда, когда этого захочет начальство. Человек попадает под власть некоего безликого и неуловимого морока –