man, переживание власти которого было гениально описано Ф. Кафкой в «Процессе» и «Замке».
Одурманенное рационалистической мифологией сознание становится совершенно невменяемым – как в плане полной задурен-ности, так и в плане самодурства. В «Чевенгуре» и «Котловане» А. Платонова такое сознание выражено в сознании строителей нового общества, проводящих сплошную коллективизацию: «эти люди даже крестьян убивают как бы во сне, находясь в состоянии, близком к гипнотическому, они не отдают себе отчета в том, что они творят». Характерно и наблюдение М. М. Пришвина: «трудно теперь оценить это действие большевиков, когда они брали власть, подвиг это или преступление, но все равно: важно только чтобы в этом действии было наличие какой-то гениальной невменяемости»[104].
Субъект этой невменяемости – man – оживает в безлико-обобщенных персонажах плакатного энтузиазма. В этом плане не только сталинизм, но и его предтеча – марксизм – высшее, наиболее полное торжество обезличенного man, а значит – в них находит свое наиболее зрелое выражение самозванство. Человек этого учения – некая абстрактная одномерная сущность, выражающая нечто общее всем индивидам, а следовательно, от индивидуального отвлекающаяся в некую абстрактную формулу типа человек – система общественных отношений. Приравнивается к нулю и отбрасывается все личностное, так же как и все реально-жизненное: мораль, семья, религия, грех, совесть и т. д.
Собственно, ни сталинизм, ни марксизм не знают человека вообще. Он их просто не интересует. В этом учении мотивация деятельности сводится к внешнему стимулированию. Проблема мотивации – органически чужда этому учению. Любопытно это прорастает в теории и практике управления. Во всех планах марксистско-ленинско-сталинского построения реального социализма даже не возникает проблема – чем заменить организаторов производства, заинтересованных в прибылях при отсутствии конкуренции и экономической ответственности – главных двигателях экономического роста и научно-технического прогресса. Отсутствующее знание о реальных мотивах заменяется абстрактными категориями, к героическому долженствованию которым принуждается человек армией «стимулирующих» его надсмотрщиков.
Реальному человеку противостоит родовая сущность, насилующая общество, человека, а то и природу. Причем гипотеза о родовой сущности человека ничем не подкрепляется, кроме гегельянских аргументов – должно и баста! Механизм же нового хозяйствования, исключающего индивидуальную мотивацию просто не предлагается – им даже просто великолепно не интересуются. Марксизм-сталинизм просто не знают вопроса «почему» – в рамках этого взгляда он не возникает. Мне в свое время очень промыло мозги чтение ранних рукописей Маркса, где я наткнулся на обоснование ликвидации частной собственности. Аргументация Маркса такова: сущность человека общественна (Gemeinsamkeit). Но в капиталистическом обществе собственность частна – и в производстве, и в потреблении. Значит, искажается человеческая сущность. Чтобы вернуть человеку адекватность его бытия его сущности, надо заменить частную собственность общественной (Gemeinsam). Слово-верчение и поэзия мысли не хуже гегелевской. Вся последующая политэкономия – лишь ad hoc аргументация этой схемы. Воистину, поставив Гегеля на ноги, реальность ставят на голову.
Абстрактному рационалистическому man и его безликому воплощению – Административной системе не нужны самостоятельные и независимые, укорененные в бытии люди. Поэтому социальной базой этого учения, к которому оно апеллирует, являются люмпенизированные слои общества. Не передовые, зрелые и культурные силы, а наоборот – вырождающиеся, агрессивно-разрушительные. Точно заметил в свое время Э. Бернштейн, что марксизм учит не о растущей силе и зрелости рабочего класса, а о его вырождении и рабстве, провозглашая его обнищание. И в этом К. Маркс противоречил самому себе, так как в «Экономико-философских рукописях 1844 года» он предупреждал об опасности приобщения к революции люмпенов, что чревато лишь разграблением, основанным на стремлении обладать чужим, расправляясь с собственностью и талантами.
Гениально выразил это торжество люмпенов, к которым в итоге апеллируют пролетарские революционеры, тот же А. Платонов в «Чевенгуре», когда в завершающих главах наводнившие город «другие» вызывали сначала удивление, а потом все нарастающую неприязнь «отцов-основателей» чевенгурского коммунизма.
Марксизм-сталинизм и в теории, а главное – явочным порядком – на практике делает всегда ставку на маргинала: люмпенов и хунвейбинов, шариковых и расплюевых. Из этой среды преимущественно вербуются и кадры Административной системы – новые опричники, как люди наименее укорененные и абсолютно безответственные. Маргинал – никто – и есть реальный man. Сталин, кстати, очень хорошо усвоил эту сторону марксизма, освятившего право одних – «чистых» – классов присваивать собственность, распоряжаться жизнью и судьбой других классов – «нечистых», как бы и не-людей. Людей-то, собственно, и нет – есть классы. Игра ума, игра абстракций. Личность сведена к общественным отношениям. Нравственная безответственность и безнаказанность гарантирована. Если и говорится о нравственности и ответственности, то только коллективных, классовых, корпоративных. Именно это и дало ему возможность и основания переломать жизнь миллионам крестьян, отправить в лагеря и под расстрел целые слои населения и даже народы.
Совпадение, тождество мифологии и Административной системы породило феномен, который М. Н. Эпштейн удачно назвал «мифократией»[105] – мифовластием. Мифологичной становится сама действительность. Работа, план, зарплата, собрание, контора, лагерь, начальство и т. д. превращаются в ритуалы, самодостаточные знаки самих себя, главной функцией которых является обеспечение тотального контроля над личностью. Достойно специального рассмотрения отношение мифократии к искусству – целостному отражению культуры общества. Мифократия заинтересована в «реалистическом» искусстве в большей степени, чем, например, в авангардистском. Последнее буквально соответствует природе мифократии, разоблачает его антигуманную сущность и абсурд. «Соцреализм» же не отражает действительную абсурдную мифократическую реальность, а выдает желаемое за действительное, заклинает сущее в должное, создает мифы, то есть идеологию той же мифократии.
Мифократическое единство сталинизма и Административной системы самодостаточно, черпает источники развития не в контакте с жизнью, а в себе самом. Оно отрицает честь и достоинство личности, низводя ее до роли «щепки» и «винтика». Антигуманизм и бюрократизм, начетничество и догматизм, самозванство и вождизм, утопизм, доведенный до эсхатологизма, нетерпимость и безответственность, доведенные до амбивалентности добра и зла – мировоззренческие и практические следствия этого синтеза. Сталинизм может идентифицироваться как вирус духовной чумы, а точнее – СПИДа, уничтожающего собственную среду обитания, лишая личность и общество нравственного иммунитета. Воспроизводя свои мертворожденные конструкции, тоталитаристски утопические схемы, «забивая» ими сознание и культуру, он лишает ее живых истоков, корней и тканей. Подобно льдинке из андерсеновской сказки о Снежной королеве, которая попав в глаз, лишала человека живой памяти и души, оставляя ему лишь способность машинально писать на снегу слово «Невозможное».
Важно, что проведенное рассмотрение несколько продвигает вперед по сравнению с простой квалификацией сталинизма как тоталитарного сознания, основанного на культе власти, как это делается, например, в очень созвучной статье Л. Гозмана и А. Эткинда «От культа власти к власти людей» (Нева. 1989. № 7). Верный диагноз, тонкие наблюдения, яркие примеры остаются в этом случае все же лишь подведением сложного явления под общее понятие – не более. Анализ и прогнозы остаются при этом в плоскости общих рассуждений, применимых к разновременной и разноязыкой реальности. Тоталитаризм един и универсален, где бы он ни проявился: в Египте времен строительства пирамид, государстве инков, гитлеровском «новом порядке», Китае периода «культурной революции» или Камбодже «красных кхмеров». Как говорили древние, «дьявол един».
Поэтому мало сказать об идее всевластия. Необходимо уяснить содержание, природу, причины и истоки, питавшие и питающие конкретную форму тоталитарного сознания. Тоталитаризм и является подобно «Богу из машины» в древнегреческих трагедиях. Как справедливо отмечают авторы той же статьи, «…необходимо осознать, какие наши потребности удовлетворялись столь патологическим образом». В ходе данного рассмотрения выявилась фундаментальная метафизика самозванства этого мировоззрения – каноническая в своем совершенстве и полноте. Другой разговор – почему этот вирус возник или дал такой результат именно на российской почве – к этому вопросу еще вернемся. Пока же главным было показать связь сталинизма с по-своему итоговыми философемами европейского рационализма, чреватого глубоким и фундаментальным самодурством разума, готового от самого себя отказаться.
Показателен и итог этого мировоззрения и мифократии. Как писал еще М. Джилас, «героическая эра коммунизма прошла. Эпоха великих вождей кончилась. Настала эпоха практиков. Новый класс создан. Сейчас он в зените своей власти и благосостояния, но никаких новых идей у него нет. Ему нечего больше сказать народу. Единственное, что остается этой власти, это – оправдать себя»[106]. Чем Административная система и занята последние двадцать лет своего существования. «Сначала партия создает класс, но затем класс начинает расти и пользуется партией лишь как фундаментом. Класс становится все сильнее, а партия – слабее. Такова неизбежная судьба каждой коммунистической партии, пришедшей к власти», – отмечал тот же М. Джилас. Его прогноз полностью подтвердился.