ть цепь непрерывных ошибок, а успехи есть либо отказ от ошибок, либо стихийные «вопреки» им, либо такое их нагромождение, что «минус на минус дает плюс».
Итак, это «чудесная» партия, состоящая из «необыкновенных» людей, занимающихся «недопустимой» деятельностью, запросто «ампутирующих» свои убеждения, то есть либо не имеющих их вовсе, либо готовых в любой момент от них отказаться. Но ради чего? Ведь если речь идет об отказе от людей, то только ради сладостного отказа от ответственности. И ум, и честь, и совесть – отданы абстрактному man-партии. Это партия счастливых, снявших с себя лично ответственность за собственные действия. Причем – снявших своей волей. Исключительные возможности для самозванцев и «лично преданных». Лукавил Пятаков, что все это «ни на что не похоже».
Убежденно безответственные взяли на себя «ответственность» за судьбу страны и даже мира.
История советского эксперимента многократно описана и хорошо известна. Поэтому имеет смысл обозначить только некоторые его итоги, важные для основной линии данного рассмотрения.
Не будем также и ворошить пантеон святынь этого времени. Они слишком дороги нашим старикам. Есть более спокойный, но сохраняющий объективность и дающий очевидные результаты ход мысли. Речь идет о художественной литературе, оставившей память об эпохе.
Уникальную возможность предоставляет такой яркий материал, как творчество А. Гайдара – знаменитого 14-летнего командира полка, отстраненного от командования после расстрела по его приказу большой группы белогвардейцев, добровольно и с оружием перешедших к красным. По малолетству красный командир не был отдан под суд, а направлен на учебу в Москву, где и стал знаменитым детским писателем.
Если взять, например, «Сказку о Мальчише-Кибальчише» – фактически не что иное, как своеобразный житийный текст, легенду, рассказанную пионером и пересказываемую пионерам же – то нетрудно убедиться, что на малом пространстве текста выражены практически все основные мифологемы интересующего нас сознания. Прежде всего – самопожертвование и уход поколения за поколением в мясорубку смертельного противоборства. Показательно, что для представлений о «хорошей жизни» достаточно отсутствия этой борьбы: «не рвутся снаряды, не трещат пулеметы – хорошая жизнь». Но этот мир – мир борьбы, наличия агрессивной внешней опасности – «проклятого буржуинства», в котором, тем не менее, находятся и «бочки варенья» и «корзины печенья». Воздаяние – после смерти: «пройдут пионеры – салют Мальчишу». Тема внутренней опасности, предательства Плохиша. Оптимизм и пренебрежение к смерти. Подлинные герои ведут себя как бессмертные. И как лейтмотив – «Нам бы только день простоять, да ночь продержаться!» – максима бытия не только героев войны, строек коммунизма, битв за хлеб и урожай, но и миллионов лагерных зеков, временщиков бюрократов-аппаратчиков, затурканных кооператоров, обывателей «на зарплате»…
Не одно поколение советских детей зачитывалось «Судьбой барабанщика» с ее высоким романтизмом борьбы со скрытыми врагами и шпионами, «РВС» – полной борьбы с врагами явными. Пристального внимания заслуживают «Тимур и его команда», в тайне от людей, конспиративными методами творящие добро. Перед нами не что иное, как развитие темы конспиративного, нередко насильно творимого (и таким образом – самозванного!) благодеяния.
С любопытной трансформацией гайдаровских сюжетов в 70–80-е годы сталкиваешься в цикле детских радиопередач «Следствие ведет Колобок» (авторы Э. Успенский и Г. Гладков), который трудно расценить иначе, чем пародией на «Тимура» и «Судьбу барабанщика». Речь здесь идет о «Службе срочной помощи добрых дел», действующей в форме сыскного бюро. Она адресуется к маленьким слушателям «написать» о плохих людях. Характерны и сами дела, которыми занимается служба – типа защиты «народных шедевров Третьяковки» (шедевр само это словосочетание!). Главным же защитником выступает Колобок – персонаж, за которым тянется вполне определенный шлейф сказочных ассоциаций «ухода от всех», этакого неукорененного, «деклассированного и денационализированного» перекати-поля. То ли Крис, то ли Рюрик, то ли пята-ковский «чудодей», но явный good boy. Удивительные все-таки возможны прорастания архетипов коллективного бессознательного!
Но упоение собственной героикой было недолгим. Пути Данко и бесов очень скоро разошлись за счет утверждения последних. Середина – конец 20-х годов характеризуются решительным размежеванием «рубашовых» и выпестованных ими своих будущих палачей. Огромную страну убедили, завоевали. Однако ленинские призывы «учиться управлять», «торговать», «не сметь командовать» крестьянством, «всерьез и надолго» ориентироваться на экономические методы – практически услышаны не были. Верх взяло упоение победой, казавшимися безграничными возможностями волевого прекраснодушия, легкостью простых решений. Надо было только захотеть! Молодое советское общество приготовилось к великому прорыву в будущее, к воплощению вековой мечты, оправдывающей тяготы, лишения, кровь не одного поколения. Это сознание, непосредственно предшествующее сталинизму. Сознание, энтузиазм и эйфория которого были сталинизмом и сталинщиной использованы. Радикально зараженный общественный организм не сознавал еще своей болезни, принимая лихорадку за прилив сил.
Данко-рубашовы начинали как партия интернационалистическая, желавшая поражения царской России в войне, под знаменем мировой революции, начинающейся на развалинах Российской империи. Однако мировая революция не состоялась, отчаянная борьба за ее плацдарм все более оборачивалась сохранением империи. Реальная империя прекратила существование, но воплотился ее платоновский эйдос.
Объективно, по сути дела, была спасена и даже рафинирована идея империи, а имперское сознание утвердилось в очищенном тоталитарном, рационалистически первозданном виде, практически – как воплощенная абстракция рационалистической утопии. Лишь на первый взгляд установки партии чудес, партии-победительницы проделали парадоксальный путь к собственным противоположностям: от идеи отмирания государства к тотальному этатизму; от идей интернационализма к борьбе с космополитизмом и заигрыванию с российским национализмом; от идей интеграции – к таможенной борьбе не то что между республиками – между областями.
Дело в том, что партия начинала под знаменами мировой революции. Россия рассматривалась лишь как ее отправная точка, «наиболее слабое звено» в цепи мирового империализма. Брестский мир, гражданская война были «собиранием земель» для стартовой площадки для… мировой империи. И по мере становившейся все более очевидной проблематичности мировой революции, политическое сознание все более отливалось в традиционные формы имперского сознания.
Направленность и развитие трансформации были настолько очевидны, что в конце 30-х годов генерал Деникин провозглашал здравицы Советской России и коммунистам, с которыми он сражался в гражданскую как с врагами и предателями России, но которые сделали то, чего не смог сделать он – спасли и саму империю и ее идею. Данко сделал свое дело и становился ненужным, лишним.
Роль марксизма – не в подмене российского мессианизма мессианизмом пролетарским. III Интернационал – не III Рим, как полагал Бердяев. Марксизм несомненно нес в себе мощный заряд духовной энергии глобального размаха, формы изложения, мобилизующей силы, обращенных к тем, кому терять нечего. Однако этот мощный заряд пришелся на общество, в котором «овечьи» – по словам Бердяева – добродетели народа сочетались с зараженностью интеллигенции идеологией «бес»-овщины. На фоне изнурительных и унизительных войн, а также практического отсутствия индивидуального правосознания, ограничивающего многообразные формы самозванства, симбиоз «коммунистической» и «российской» идей послужил источником мощнейшего аннигиляционного взрыва духовной и политической энергии.
Не конструктивно-созидательного, а именно аннигиляции, самоуничтожения. Поэтому апофеоз победы есть апофеоз самоуничтожения. Самозванство ничтожит. Это подтвердилось и исторически и этнически. Попытки найти причины причудливостей российской истории в особенностях национального характера русских, или тем более «малого народа», с очевидностью, несостоятельны. Ленин, Бухарин – русские, но их взгляды, убеждения, поступки ближе к еврею Куну, поляку Дзержинскому, латышу Лацису, чем русскому Короленко, а евреи Пастернак, Гершензон – по нравственной структуре были ближе русским Бердяеву, Булгакову, чем евреям Троцкому или Блюмкину. По своей грубости и нетерпимости создатель советского государства вполне сопоставим с основоположником марксизма. Поэтому речь должна идти о факторах духовного опыта не столько национально-этнической или даже классовой природы, сколько именно и прежде всего – о нравственных качествах, родовой чертой которых является предмет нашего рассмотрения – самозванство. Именно оно и сработало в 1917 году и после него – безжалостное, бесстыдное, бездушное и бессердечное, разгул плохо понятых абстракций, «холодный голов» с «чистой совестью». В Апокалипсисе всадника на коне рыжем сменяет всадник на коне черном и, наконец, приходит всадник на коне бледном. Бунт и анархия сменяются тотально-смертельным террором. Сталинщина – это уже не белые и не черно-красные краски – это торжество «бледной немочи», «конь блед» апокалипсиса Б. Савинкова и С. Аскольдова. Леденящее спокойствие смерти. Свершившийся распад закрепляется деспотизмом, не строящим новое, а стремящимся сохранить формы, необходимые чтобы только существовать. «Немочь», «блед» – краски призрачного бытия. Его населяют нелюди, «упыри и вурдалаки» лагерного быта, доходяги и раскулаченные, фанатики плана и «солдаты отрасли». Сталинщина – действительно апофеоз победы. Победы ничтожащего бытие самозванства.
В 1853 году Ф. Энгельс писал: «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться, только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу. В такой отсталой стране, как Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в передовую революцию вместе с такой передовой страной, как Франция, – при первом же серьезном конфликте, как только будет угрожать действительная опасность, наступит черед для этой передовой партии дейст