И в этом плане к нему, к каждому из нас сейчас вполне можно применить характеристику пушкинского Самозванца, который «умеет жить так, как нужно жить… в мире, в котором гибкая, развивающаяся личность отзывается на развивающуюся же и всегда эволюционирующую современность, умеет извлекать пользу из нее… Он все смотрит вперед, на мир изменяющихся ценностей и изменяющихся основ, в котором каждый день меняются сами оценочные категории».[263] Из этой отчужденной от всякой социальности позиции можно править обществом, но лишь в образе того, кто уже над ним господствовал или был предопределен к этому. Самозванец как актер очищает роль от ее легитимированности, которой ее снабжает группа».[264] М. М. Бахтин назвал бы такую позицию позицией вненаходимости – главным условием возможности смыслообразования и осмысления.
Это уже новое содержание самозванства и его новая роль в обществе и понимании позиционирования личности. Покойный Д. А. Пригов, в свойственной ему эпатажной манере, предложил, пожалуй, наиболее емкое понимание самозванства в современном контексте, как «…само-себя-иденти-званство, или, …наконец, само-себя – включая много чего – с преимущественным акцентом на чем-то – при мобильности переноса акцента – с сохранением единства личности – среди многого всего – иденти-званство».[265]
Фактически речь идет о том, что современный образ жизни у нас на глазах заложил основы новой антропологии. Он нивелировал привычные сезонные и суточные временные циклы, распылил не только большую (родовую), но и традиционную семью, реабилитировал нетрадиционные половые отношения, отделил любовь от деторождения, а само деторождение уже почти отделил от репродуктивных способностей человека (от искусственного оплодотворения и выращивания в эмбрионов в пробирках до грядущего клонирования). А главное – интенсифицировал динамику перемещений в пределах земной поверхности и ближнего космоса настолько, что способность к мгновенной ориентации и переключению кодов восприятия и поведения стала основным фактором не столько некоей удачливости и успешности, сколько условием жизненной компетентности, если не добродетелью.
Наконец, все это надо умножить на революцию в информационных технологиях, когда адресат в Интернете лишается всяких возрастных, половых, этнических признаков, жестко за ним закрепленных. За одним интернетовским ником могут скрываться несколько лиц, а за несколькими – один и тот же. И тогда окончательно становится ясным, что способность к мобильному переключению на адекватный культурный код, освоение различных многообразных способов жизни и жизненной компетентности – общее требование времени. Речь идет не о некоем усреднении и нивелировке. Наоборот – богатстве культурного и межкультурного опыта, и умелом им распоряжении.
Личность предстает как странник, путник, навигатор.[266] А главный человек – «человек без свойств», еще не реализованный, не идентифицированный, не явленный.
Даже Д. А. Пригов с его креативностью опускает руки перед «не-посильностью уму» самозванства будущего, «где одна проблема идентификации многоголовых, унифицированных клоном, лишенных основных старо-антропологических экзистенций – травмы рождения, травмы взросления и травмы смерти – может привести в восторг, ужас, или отчаяние носителей нынешней антропологии».[267]
Как бы то ни было, но уже в наши дни проблемы, традиционно понимаемые как ценностно-онтологические, предстают проблемами манипулятивно-процессуальными, реализации определенных социально-коммуникативных технологий. Именно этим объясняется беспрецедентный взлет престижа профессии актера – лицедея, еще в начале прошлого столетия профессии сомнительной. Еще во времена А. П. Чехова, а тем более А. Оостровского к актерам, актрисам относились как людям второго сорта. Прежде всего – потому как бесстатусным. А какой пиетет перед ними ныне! Они – главные поставщики новостей, они – звезды, которые и на льду танцуют, и боксируют, и экстрим преодолевают, и партийные списки на выборах возглавляют… Их одежда, их личная жизнь, диеты, болезни, их времяпровождение, их планы, их дети – все это главные события, главные новости в потоке информации.
Основной персонаж современности – личность как автопроект, постоянно корректируемый самим автором-исполнителем. Не только творческая, политическая деятельность, деловая активность, спорт выступают в наши дни полем реализации таких проектов. Это становится обыденным опытом[268].
И такой опыт – ни что иное как самозванство. А отрицание этого самозванства в наши дни «есть либо культурная невменяемость, либо двойное самозванство».[269] Потому как «…кто кому указ – скачи на лошади, занимайся подсечным земледелием, пиши картины с натуры, дома и в мастерской,… следуй высоким образцам высоких утопий, расписывай матрешки и яйца, сотворяй иконы, сочиняй баллады и романы в стихах, играй на жалейке и танцуй гопака, води народные хороводы, притворяйся и самоназывайся – кто тебе указ? Кто запретит? Кто посмеет указать что-либо? Мы сами же первыми восстанем на такого. Да уже и восстали».[270]
Современная личность не просто продукт мегаполисов, а как проект в условиях глобализации и информатизации. И не просто проект, а проект, предполагающий успешность[271] его реализации, как бренд.
В этом плане самозванство предстает болевой точкой современной культуры и персонологии. В условиях массовой культуры проблема личности заключается в том, чтобы реализоваться как некоему бренду – в буквальном смысле. На первый план выходит выбор проекта, автором которого является сам человек. Причем, речь идет о довольно конкретной технологии разработки и реализации такого проекта, включающей выбор жизненной стратегии, формирование, позиционирование и продвижение определенного имиджа и репутации.[272] Это буквально – применение маркетинговой технологии: формирование собственной востребованности, спроса на себя – не только на рынке труда, но и в социальных отношениях, личной жизни, в быту. Более того, срок жизни такого личностного проекта совпадает со сроком «жизни» товаров и соответствующих брендов – не более 5–7 лет. Причем подобный «культуральный возраст» никак не связывается с возрастом биологическим. Личностные бренды могут быть раскручены и в детстве, и в глубоко пожилом возрасте. Можно долго, как Аленушка у пруда, сидеть и ждать свою судьбу: работу, личное счастье. Но если ты чего-то хочешь, – ты обязан об этом заявлять. Если ты хочешь, чтобы о тебе знали, надо о себе сообщать, выводить себя в информационное, социальное, экономическое, политическое, культурное пространство. Возможности для такого самопродвижения в наше время исключительные. Информационные технологии, глобализация создают потрясающие перспективы установления личных и профессиональных контактов.
Разумеется, при этом не происходит полного отказа от статуарных и ролевых идентификаций. Но они становятся некими признаками, используемыми в технологии формирования и продвижения бренда – так же, как и биологическая, сексуальная привлекательность играет свою важную роль в самом эволюционно продвинутом обществе. Статус и роль становятся не целью, конечным результатом идентификации, а средством реализации проекта.
Только уникальное глобально. А что может быть уникальнее и неповторимее человеческой личности!?
Резюмируя проведенное рассмотрение можно предложить систему стадий формирования и развития самозванства в зависимости границ личности как вменяемого субъекта, форм и гарантов идентификации личности (см. табл.):
Каждая стадия порождает свою форму десоциализации, предполагающую выстраивание новой социализации личности. Отказ от родового статуса расчищает поле для карьерного продвижения чиновников, освобождение от всесилия бюрократии – возможностям свободной игры экономических, политических и других творческих сил, расширение возможностей самоидентификации, в том числе – новыми коммуникативными средствами – новые возможности самореализации личности.
История самозванства – не столько история динамики статуса и границ личности, сколько история свободы, ее становления, он-тофании. Если еще не так давно она еще могла пониматься почти мистически, как «безосновная основа бытия» (Н. А. Бердяев), как «ничто», «дыра в бытии» (Ж.-П. Сартр), если ответственность еще недавно могла пониматься как необязательное следствие свободы, то к началу нашего столетия открылось обратное. Свобода – эпифеномен культуры. Она, как и самосознание, вторична по отношению к ответственности, вменение которой вырывает человека из причинно-следственных связей и замыкает их на него. В этом заключается весь смысл семейного и прочего воспитания. Разум – мера и путь осознания своего не-алиби-в-бытии (М. М. Бахтин), своей укорененности в мире. Сознание и самосознание как «чувствилища свободы» не формируются без образования этой «ленты Мебиуса» бытия, концы которой скреплены в сердце души человека.
Поэтому природа и содержание современного самозванства существенно иные, чем еще в начале прошлого столетия. Это способ и форма проявления свободы и ответственности в обществе массовой культуры.
Аналогия с развитием трагедии. Трагическое связано с уникальной неповторимостью личности, которая в своей индивидуальности глубоко и принципиально трагична, в отличие от комического – проявлений типологического и отклонений от него. Если комическое выражает драму «среднего человека», связано с явлениями распространенными, массовидными, то трагическое возникает как драма ярких индивидуальностей, исключительных характеров: Эдип, Гамлет, Борис Годунов, Наполеон…