ставлялось, что она до сих пор наблюдает за ним, просто он ее не замечает. Когда из тумана выступали скалы или водопады, ему порой казалось, что он видит ее лицо.
На шестой день погода сжалилась над ними. Тучи по-прежнему висели низко, но снег поредел, и они различали дорогу впереди. Жеан заметил, что Офети смотрит на него.
– Ты сильный мужчина, монах.
Жеан молча шел вперед.
– Когда ты ел в последний раз?
– Не помню.
– Недели две назад. И ты все равно идешь так, будто только что плотно позавтракал. Ты даже ноги тряпками не обмотал. Что придает тебе сил?
– Господь.
Офети кивнул.
– Расскажи мне о своем боге.
И Жеан рассказал ему. Как родился Иисус Христос, как появился на свет в хлеву среди животных, как Его воспитал плотник и как Он умер на кресте, чтобы человечество могло жить вечно.
Норманны любили слушать разные легенды, поэтому все они внимали ему с большим интересом. Особенно Офети был зачарован.
– Я испытаю этого вашего бога. Он будет жить в моем сердце рядом с Тюром, и я посмотрю, принесет ли он удачу.
– Христос не живет рядом с ложными богами. Ты должен отказаться от идола.
– Этого я делать не стану. Неужели твой бог настолько ревнив, что не потерпит рядом другого?
– Да, – сказал Жеан. – Если бы ты был крещен, однако не отказался при этом от дьявола, то Господь наказал бы твоих потомков до третьего колена.
– За что? – изумился Эгил. – У меня есть жена, но разве я не могу лечь с другой женщиной, если захочу? Разве моя жена проклянет меня, если узнает об этом?
– Твоя жена должна проклясть тебя. Потому что ты должен быть привязан к одной женщине.
– Я и привязан, но не настолько крепко, чтобы не повеселиться на сеновале с другой, если захочется. Какая женщина станет ругать за это мужа, ушедшего в поход? Разве бывают такие ведьмы?
– Господь говорит нам: «Не прелюбодействуй». Я расскажу тебе одну святую историю, посмотрим, сможет ли она поколебать твое языческое сердце.
И Жеан рассказал о Моисее, о том, как тот принес десять заповедей с горы Синай.
Офети и другие берсеркеры смеялись.
– Так вы, франки, верите, что исполняете заповедь «не убий»? Сколько же северян полегло бы, если бы вы не исполняли ее?
– Врагов Господа разрешено убивать. Существует справедливое и несправедливое убийство, и тексты ясно об этом говорят. Заповедь означает, что нельзя убивать просто так.
– А как вы узнаете, кто враг Господа?
– Простым людям нет нужды думать об этом, им указывают священники, – пояснил Жеан.
Викинги снова засмеялись.
– Похоже, это здорово всех устраивает. Мне нравится их бог, который понимает разницу между благородным сражением и убийством, – сказал Офети.
– В Нем моя сила, Он мой свет.
– Именно поэтому я и считаю его хорошим богом. Он сделал тебя могучим человеком.
– Так и есть, – согласился Жеан, – хотя я благодарил бы Его еще больше, если бы Он сделал меня слабым.
– Почему?
– Потому что Господь испытывает тех, кого особенно любит. Начиная с собственного сына, которого Он попросил пожертвовать собой.
– Это не такая уж большая жертва, во всяком случае, для нас, – сказал Офети. – После смерти ты просто попадаешь в чертоги Всеобщего Отца, чтобы вечно пировать и вечно сражаться. Смерть – это все равно что переселение в другие края, и многие наши соплеменники так поступают.
– Умирают в страданиях, прибитые к кресту гвоздями?
– Забавная смерть для плотника, – заметил Офети.
– Конунг Несбьерн как-то распял плохого строителя лодок, сказал, что научит того забивать гвозди, – вспомнил Эгил. – Мне кажется, это похожая история.
Жеан подавил гнев.
– Он знал, какая судьба Его ждет, и согласился добровольно, чтобы искупить наши грехи.
– Если честно, – вставил Офети, – то у меня самого было несколько дядюшек, которые знали, что валькирии уже парят над ними. Однажды Хегг и его парни попали в ловушку, их окружила толпа островитян на западе. Они могли бы сдаться и дождаться выкупа, но кто-то назвал дядю трусом – этот гад знал на нашем языке только одно это слово, – и тогда наши показали им, кто тут трус. Двое из десяти остались в живых, зато с тех пор в тех краях никто не называет нас трусами, так что дело того стоило. Этот Иисус – храбрый малый, это точно, однако в мире полно храбрецов. Да и другой мир существует!
– Когда человек повержен в прах, когда ему плохо, когда все сородичи отвернулись от него, мой Бог помогает ему встать и шагает рядом с ним. А твой?
– Тюр любит могучих воинов. Он предоставляет трусам выкручиваться самим, – сказал Офети.
Жеан развернулся к большому викингу и взял его за плечо.
– Я трус?
Офети поглядел ему в глаза.
– Ты уж точно не трус, – ответил он.
– Христиане не трусы. Давай я расскажу тебе по этому поводу одну историю. Ты знаешь, кто такой черный святой?
– Нет.
– Святой – тот, кто безукоризненно исполняет заповеди Господа, как это делал Маврикий. Его называют черным святым из-за цвета его кожи.
– Черная кожа! – изумился Эгил. – Он что, гном?
– Он служил в римском Фивейском легионе, потомок древних фараонов.
– Люди, живущие в тех краях, синие, – возразил Офети. – Я точно знаю, они так и называются – «синекожее племя».
– Для кого-то синие, для кого-то черные, – отмахнулся Жеан. – Фивейский легион был сформирован из одних только христиан, шесть тысяч шестьсот шестьдесят могучих воинов.
– Какая огромная рать, – сказал Офети.
– Зависит от того, насколько они храбры, – вставил Эгил.
Жеан продолжал:
– Они служили языческому правителю, цезарю Максимиану, который приказал воинам истребить все христианские семьи, живущие неподалеку, просто чтобы ублажить своего бога Меркурия. Легион отказался.
– Они поступили неправильно, если до того поклялись в верности своему конунгу, – сказал Офети.
– Они были крепко привязаны к своему Богу, – пояснил Жеан. – Когда весть об отказе дошла до цезаря, тот приказал убить каждого десятого легионера.
– И сколько это? – спросил Астарт.
– Много.
– Больше дюжины? – уточнил Офети.
– Получилось 666 человек, – сказал Жеан.
– И их товарищи стояли рядом и смотрели, как убивают такую толпу? – не поверил Эгил.
– Они были рады принять мученичество.
– Что это значит? – спросил Эгил. – Я вовсе не понимаю твоей латыни, монах.
– Возможность умереть во славу Господа.
– Для них было бы куда лучше убить во славу своего бога. Точно тебе говорю, если бы кто-то пришел и забрал столько народу из армии Ролло, его бы сочли могущественным конунгом, – сказал Эгил.
– Когда каждого десятого воина казнили, император снова отдал тот же приказ. Они снова отказались. Тогда он снова повелел убить каждого десятого из всех воинов, и снова, пока не осталось всего шесть человек. Тогда он убил и их, и легиона не стало.
– А не лучше ли им было просто защитить те христианские семьи? Тогда римскому конунгу пришлось бы найти других солдат и отдать приказ им, – произнес Офети.
Жеан пропустил вопрос мимо ушей, стремясь подойти к сути рассказа.
– Шесть тысяч, шесть сотен и шестьдесят шесть человек стояли и умирали на этом месте. Их кости, возможно, сейчас лежат у нас под ногами. Вы можете назвать их трусами?
– Даже и не знаю, как их назвать, – сказал Офети. – Я знаю, как назвать того, кто сражается, я знаю, как назвать того, кто бежит. Для того, кто ничего не делает, у меня нет имени.
– Он сказал, что его имя Сен-Морис, – напомнил Эгил.
Жеан заговорил вполголоса:
– Ты слишком несерьезен, Эгил, тебе следует трепетать перед моим Богом. Я не воин. Вашим идолам от меня никакого проку. Я был повержен в прах, дикари увлекли меня прочь из знакомых мест, моих товарищей убили, будущее обещало мне только смерть. Разве я дрогнул? Нет, потому что мой Бог – это Бог, полный любви. – Он схватился за наконечник копья Эгила и нацелил себе в грудь, пристально глядя на викингов. – Вы храбрые воины, но ваша храбрость – храбрость глупцов, которые не ведают, что ополчилось на них. Вы дрожали бы с головы до ног, если бы познали Его гнев. Однако Бог хочет любить вас. Он предлагает вам спасение, предлагает навсегда поселиться в Его доме. Если откажетесь, вас ждет проклятие. Вы будете связаны по рукам и ногам и низринуты в ад, где вас до скончания времен ждут муки в огне.
– Гореть вечно по воле бога любви? – переспросил Офети. Он был искренне озадачен.
– Он предлагает вам милость. Если вы откажетесь, то будете прокляты, – пояснил Жеан.
– Я бы сейчас не отказался от толики того пламени, – заявил Эгил. – Здесь прямо как в Нифхельме.
– В Нифхельме?
– Царстве ледяных великанов, – пояснил Офети. – Это под землей, поэтому я уверен, что мы далеко от этого места.
– Это просто глупая сказка, – сказал Жеан.
Офети пожал плечами.
– Но ведь и правда холодно. Нам здесь только белых медведей не хватает. Вот что я тебе скажу, – заявил он, – если твой бог пошлет нам этот монастырь, теплую постель и миску похлебки до наступления ночи, я поверю в него.
– Богу поклоняются без всяких условий. С Ним нельзя заключать сделки.
Офети был по-настоящему сбит с толку.
– Тогда что же вы делаете?
– Восхваляем Его.
– Ты хочешь сказать – льстите. Господин Тюр за лесть прибил бы на месте. Ему предлагают павших в битве храбрых воинов, золото и скот, а не слова, которыми ублажают слух женщины. Если с богом нельзя договориться, от такого бога нет проку.
Туман в долине редел. Жеан вглядывался в серый воздух. На фоне горы выделялся один утес, а под ним возвышалось нечто слишком правильной формы, чтобы быть творением природы. То был всего лишь контур, темно-серое пятно на фоне серости, однако исповедник знал, что это может быть только одно – монастырь. По долине разнесся какой-то звук. Это шелестел ветер, однако его шум напомнил исповеднику о том, что он скоро услышит. Пение. Монастырь славился своими акимитами – «неусыпающими». Монахи пели посменно, не останавливаясь, вот уже на протяжении четырехсот лет. Он поглядел в небо. Несколько часов пополудни, наверное, уже девятый час. Они будут петь «Песни восхождения». Жеан вспомнил слова одного из псалмов: