земель и навсегда удалился в башню — более Орсун в городке не появлялся.
Местным жителям, ленивым и неспешным, деловой колдун был настолько чужд и непонятен, что о его самозваном баронстве никто и не подумал доложить куда следует: провинциальная общественность решила, что опальный маг окончательно тронулся умом от горя, а какой прок заявлять на сумасшедшего? Ни награды, ни уважения, одни лишь пустые хлопоты.
И все же интерес к Орсуну у жителей городка имелся: нанятая колдуном прислуга охотно рассказывала о том, что творилось в башне. А творилось там всякое разное, удивительное и странное — одно слово, разгулялся безумный чародей без надзору! Ставит непонятные эксперименты в своей лаборатории день и ночь, отчего по всей башне то страшная вонь, то сквозняки с незнакомыми запахами. А то и привидение какое в темном зале углядишь… но это, скорее всего, прислуга врала, цену себе набивала.
Впрочем, никакого вреда от тех странностей здешнему народу не случалось, и потому на деятельность изгнанного мага смотрели сквозь пальцы: в конце концов, он у себя дома и имеет право хоть вино до одури пить, хоть колдовать до потери сознания — его проблемы.
…Еще громадный интерес у сплетников вызвало дивное окно, устроенное колдуном на крыше башни в подвижной кабине; кабина та могла поворачиваться в любую сторону, позволяя смотреть через окно куда угодно. Но самое невероятное заключалось в том, что окно показывало не то, что есть, а то, что произойдет лишь через полгода! Особо поражало воображение стекло: оно было сделано из неощутимого, опасного «ничего», легко отрывающего конечности, если, разумеется, те конечности в него сунуть — в чем слуги однажды и убедились: один из них с дурного ума решил подышать воздухом будущего… Голову, к сожалению, ни друзья, ни родственники найти не смогли, хотя старательно искали вокруг башни; тело пришлось хоронить в закрытом гробу. Но в конце концов голова нашлась — аккурат через полгода, под башней: свежая, только что оторванная.
Неприятный случай колдун замял крупной денежной суммой, выплаченной родственникам погибшего, после чего немедленно рассчитал слуг и выписал себе из дальних краев чернокожих людей, которые по-местному говорить не умели и потому ничего интересного рассказать не могли.
Вот тогда-то и возникло у наиболее именитых жителей городка подозрение, что колдун Орсун замышляет нечто вредное и крайне непотребное: возможно, свержение короля с престола, а может, и того ужаснее — насылание града на их посевы, мора на их скот и реальный захват местной власти… иначе с чего бы это гнусному магу потребовалось подглядывательное окно в будущее? Не иначе как за развитием своих коварных планов наблюдать в дальноскоп… С тем и полетели скорые депешы-доносы в столицу, прямиком в королевскую службу надзора за неблагонадежными элементами. Реакция службы оказалась быстрой: через неделю башню окружило войско, по пути вытоптав посевы и конфисковав всю скотину на провиант; заодно были разрушены дома, мешающие осаде… собственно, все дома осаде и мешали. К сожалению, башня оказалась добротно зачарованной и ни тараном, ни баллистами, ни огнеплюйными драконами не разрушаема: подлый маг так и не сдался на милость победителя. Мало того наглый колдун выслал к командиру войска чернокожего слугу с запиской, где сообщал, что знал об осаде за полгода до ее начала и успел запастись всем необходимым. И что, мол, ничего у осадников не выйдет, это он тоже в свое окно видел. Поняв, что бороться с уже определенным будущим глупо, командир увел войско обратно в столицу, где был прилюдно бит батогами за суеверие и отправлен в штрафной полк рядовым. Однако случившееся пошло впрок, и более король своих войск к башне не посылал.
Колдун Орсун прожил еще тридцать с небольшим лет, никем не тревожимый. За это время город полностью восстановился и даже основательно разросся — наслышанные о неудачной осаде, многие и многие стремились поселиться возле знаменитой башни, наивно полагая, что столь могучий чародей в случае чего не даст их в обиду. Разумеется, люди ошибались: Орсуну были совершенно неинтересны как они сами, так и их глупые надежды.
Когда чародей умер от старости и защитные чары башни исчезли, королевская следственная комиссия обнаружила в его рабочем кабинете завещание, обстоятельное и подробное. Во-первых, колдун благодарил городские власти за его пышные похороны на следующей неделе, которые ему очень понравились, за удачно выбранное место для могилы и за мраморный, радующий глаз памятник. Далее была указана сумма, заранее переведенная в городской филиал королевского банка на имя мэра — очень внушительная сумма! — исключительно на похороны, последующие за ними всегородские поминки и, разумеется, на памятник. Особо указывалось, что мэру дозволено присвоить не более десяти процентов от перечисленного в банк, иначе он будет посмертно проклят (кстати, мэр оказался добропорядочным человеком и действительно более десяти процентов не взял, хотя и мог).
Во-вторых, колдун в завещании предупредил о том, что он любил уединение при жизни и желает того же после смерти: ежели прах его когда-либо будет потревожен — нарочно ли, случайно, — то, пока останки не вернутся в могилу, на город с небес снизойдет беда. Какая беда и насколько серьезная, пояснить колдун не соизволил, не захотел.
Все книги и раритеты, находившиеся в башне, были комиссией учтены, описаны и инвентаризированы; так как в завещании ничего не говорилось о тех книгах и раритетах, то опись увезли в столицу, а саму башню опечатали и зачаровали от воров. Но главного — того самого окна в будущее, из-за которого когда-то развернулись осадные действия, — комиссия не обнаружила, одна лишь дыра в стенке кабины. Куда подевалось стекло, изготовленное из «ничего», не знал никто…
— Понятно, — со значением сказал Ройд, выслушав отчет Принца. — Настолько понятно, что для меня становится загадкой, как здешние сыскари не справились со столь элементарным делом. Хотя тут могут быть серьезные варианты. — Какие именно, объяснять Принцу он не стал. — Съезжу-ка я на старое кладбище, через которое они трассу тянут. — Ройд встал со скамейки, с хрустом потянулся, зевнул и, потирая отсиженный зад, направился к выходу из парка.
…Старого кладбища как такового не существовало: вместо него вдаль тянулась широкая бетонированная полоса с редкими, пока еще закрытыми ларьками-киосками и станциями заправки самоходок сжиженным болотным газом. По трассе, фыркая вонючим паром, сновали туда-сюда грузовые самоходки, увозя к вечернему горизонту щебень, бетон и прочий строительный материал — прокладка трассы шла полным ходом. Там, впереди, солнце наполовину утонуло в степи, и казалось, что трасса упирается прямиком в оранжевый полукруг. Эдакая дорога в светлое завтра…
— А где же кладбище? — прикрывая от солнца глаза ладонью, поинтересовался Роил у водителя такси. — Неужто бетоном залили?
— Почему же, — удивился водитель. — Перенесли кладбище, само собой. Вы ж просили отвезти вас к старому, вот я и…
— Поехали к новому, — приказал Ройд. — Это далеко?
— Не очень. — Водитель, трогая с места, с любопытством посмотрел на пассажира в обзорное зеркальце — А вы, сдается мне, приезжий? Наши все знают, где новое кладбище находится… У вас там кто из родственников захоронен?
— М-м-м… Нет. Меня вообще-то интересует могила колдуна Орсуна… э-э-э… вернее, его памятник. — Особо распространяться о цели своей поездки Ройд не хотел. — Художественное, так сказать, воплощение скульптором идеи мятущейся души и неуспокоенного таланта.
— А-а, — с уважением протянул водитель. — Звучит непонятно, но круто. Вы из Академии искусств?
— Именно, — недовольно буркнул Ройд. — Из нее, родимой.
— Могилка с памятником аккурат на въезде, — помолчав, сказал водитель. — Исторического значения могилка! У нас к ней те, кто свое будущее узнать желает, ходят. Просят, молятся. У некоторых получается: говорят, снисходит на них прозрение…
— Вот и славно. — Ройд полез было за деньгами, но передумал. — Вы меня там подождете? Я ненадолго, минут на десять, не более. Осмотрю памятник и назад.
— Конечно, — согласился водитель.
…Скульптура из белого мрамора была выполнена в полный рост, и, судя по ней, колдун Орсун на атлета никак не походил. К тому же у статуи не хватало одного уха и двух пальцев на вытянутой вперед, благословляющей все и вся руке — видимо, туристы постарались. Или мальчишки, с них станется… Черный постамент резко контрастировал со скульптурой; на наклонном срезе плиты было выгравировано: «Человеку, видевшему будущее». Кто-то, не поленившись, нацарапал гвоздем «не» перед «видевшим» — да, скорее всего, мальчишки поработали, кто ж еще…
— Могила на месте, покойный, значит, тоже. Формально вроде бы комплект. — Ройд потер лоб, соображая. — Но, однако ж, в гробу недостача, однозначно…
— Господин академик, — нетерпеливо крикнул от самоходки водитель, — время! Мне в гараж скоро. — Он нервно огляделся. — Да и темнеет уже… Не стоит, поверьте, тут по темноте без серебряного оружия шастать, очень не советую.
— Да, конечно. — Ройд вернулся к самоходке, забрался на заднее сиденье и захлопнул дверцу.
— Куда? — Водитель несколько раз крепко стукнул кулаком по приборной доске — самоходка замурлыкала, просыпаясь.
— В мэрию, — ответил Ройд, сдвигая шляпу на глаза и откидываясь на спинку сиденья. — Разбудите, когда приедем, — и задремал.
В мэрии, несмотря на вечернее время, вовсю кипела жизнь: в фойе сновали некие люди казенного вида с озабоченными лицами и непременными папками под мышками, а с верхних этажей доносилась частая дробь пишущих машинок; даже охранник на входе выглядел бодрым, хотя он же и дежурил сегодня утром, когда мэр с Ройдом вылетали по полицейскому вызову. Поздоровавшись с охранником и узнав, что мэр сейчас находится в своем кабинете на третьем этаже, Ройд, не торопясь, выкурил сигарету, угостив табачком охранника и потрепавшись с ним о том о сем, а уж после отправился на нужный этаж.