— Продолжайте, капитан.
— Не хотели бы вы заключить постоянный контракт?..
Она застыла. Посмотрела в глаза шкипера. И увидела в них призрак ван Доги, который, похоже, будет теперь вечным и молчаливым спутником для них обоих. Выдохнула, начиная понимать.
Много нелицеприятного можно было сказать о Гулли ван Шайрхе. Но когда капитан «Хапуги» принимал решение, не в его правилах было врать самому себе и прятаться за спинами других. Первый помощник был принесен в жертву по его, ван Шайрха, молчаливому приказу. И шкипер не позволял себе винить в этом ни исполнившую ритуал магичку, ни даже ее проклятую силу. И это было настолько необычно, что несколько мгновений Льнани боролась с изумлением. После всего происшедшего любой нормальный человек попытался бы избавиться от темной и ее угрожающего искусства. По привычке она попыталась уклониться:
— Я не морской маг.
— Думаю, вы нам вполне подойдете, — хмыкнул Бельфлер.
— Ага! — жизнерадостно кивнул Том. — Я же говорил, что баба на корабле — это к удаче!
Не только ненормальный капитан. Еще и ненормальная команда. Определенно.
— Я подумаю над вашим предложением, капитан, — несколько неуверенно улыбнулась волшебница. — Но сейчас следует заняться более важными делами. Демон насытился, но долго заклятие его сдерживать не сможет. Следует вновь упрятать эту тварь в какое-то вместилище. У вас найдется сундук?
— Думаю, у меня найдется кое-что получше. — Гулли ван Шайрх неожиданно мстительно улыбнулся. — Мосье Бельфлер, у вас вроде был желтый шелковый платок? Не пожертвуете на благое дело?
— Конечно, мой капитан, — ухмыльнулся фруан, явно оценив идею шкипера. — Я всегда жертвую на благие дела.
Месть — это блюдо, требующее эстетического оформления. В этот момент, глядя на хищную, холодную улыбку абордажного офицера. Гулли ван Шайрх ощутил редкий для него момент счастья.
Разумеется, недолгого.
— Капитан! — Радостный вопль Уя разнесся по палубе. — Капитан! Я нашел Милорда Кугеля! Он, оказывается, за борт не свалился! Он вон, на бушприте спрятался!
Команда «Хапуги» ответила дружным ревом и улюлюканьем, приветствуя пропавший было во время абордажа талисман. А Гулли ван Шайрх выругался с изобретательностью и чувством, которое в нем не смогла бы разбудить и дюжина дождевых демонов.
— Корабельный тигр, — услышала Льнани его сосредоточенное бормотание. — Этой лоханке определенно требуется корабельный тигр. Срочно!
Стук в ворота виллы губернатора Юция раздался поздним вечером. Недовольный дворецкий открыл дверь, недоумевая, кто мог прийти в столь поздний час. На пороге стоял богато одетый, опиравшийся на дорогую трость господин, будто сошедший с картины придворного живописца. Темные кудри, изящные кисти рук, элегантный камзол, который, несмотря на сравнительную строгость, выглядел так, будто стоил дороже всего губернаторского гардероба. И тонкая, покровительственно-высокомерная улыбка, кривящая губы. Дворецкий почувствовал, как его спина сама собой сгибается в подобострастном поклоне.
— Вы к губернатору, милорд?
— Да, — неизвестный едва заметно кивнул.
— Губернатор уехал на бал. Быть может, вам стоит зайти завтра, господин… э-э-э…
— Вряд ли у меня это получится, — произнес незнакомец, игнорируя вопрос дворецкого. — Впрочем, неважно. Передайте ему, что это подарок от старого друга и поклонника политического таланта губернатора.
Человек протянул дворецкому Айскую шкатулку, перевязанную желтым шелковым платком, и, небрежно кивнув, растворился в душной тропической ночи. Дворецкий, примерно представлявший цену такого подарка, поспешил отнести резной ящичек в кабинет губернатора. Поставив древнее сокровище на стол хозяина, он недоуменно посмотрел на свои руки.
Крышка шкатулки была чуть теплой.
© А. Парфенова, 2004.
© А. Пехов, 2004.
МЕЧ ВЛАДЫКИ
ВЕРА КАМШАПламя Этерны
Роману Папсуеву
И зыбью рук отсеченных,
Венков и спутанных прядей
Бог знает где отозвалось
Глухое море проклятий.
И в двери ворвалось небо
Лесным рокотаньем дали.
А в ночь с галерей высоких
Четыре луча взывали.
Мой эпиарх [1], вытяни руку с кистью и заметь, как соотносятся части лица друг с другом, а потом отметь такое же соотношение на рисунке, — Диамни Коро, крепко сбитый молодой человек, ободряюще улыбнулся худенькому юноше, почти подростку, — это совсем несложно.
— Несложно, но у меня никогда не получится, — юноша аккуратно отложил кисть, — у меня вообще ничего не получается. Ни в чем и ни с кем. Я даже не могу тебя заставить называть меня по имени.
— Извини, Эрнани, — художник покаянно вздохнул и вдруг засмеялся, отчего его на первый взгляд заурядное лицо стало необычайно привлекательным, — но я — простолюдин, а ты — эпиарх из дома Раканов. Через такое, знаешь ли, переступить трудно.
— Я понимаю, — кивнул Эрнани, — мне следовало родиться в другой семье, там моя беспомощность не так бы бросалась в глаза. Хорошо, что я младший, я был бы отвратительным анаксом.
Диамни промолчал. Конечно, Эрнани Ракан никогда не стал бы воином, с его болезнью это было просто невозможно, но хороший анакс и не обязан лично махать мечом. При хорошем анаксе не бывает ни войн, ни восстаний и в цене не оружие, а статуи и картины.
Анакс Анэсти, недавно погибший во время охоты, приказал учить Эрнани живописи потому, что великий Лэнтиро Сольега с детства страдал той же болезнью ног, что и эпиарх. Сольега победил свою беду, но быть калекой мало, чтобы стать великим мастером, — нужно, чтобы весь свет сошелся на кончике твоей кисти, а Эрнани тянет в большой мир, который от него отворачивается. Он мечтает о военных подвигах, охоте, танцах, красивых девушках. Конечно, юноше не грозит одиночество, но он достаточно умен, чтобы понять, что в нем ценят брата анакса, а не его самого.
— Мой эпиарх… Эрнани, вернись с небес на землю, скоро стемнеет, а при светильниках тени ложатся совсем иначе!
— Да как бы они ни ложились, толку-то!
В больших серых глазах мелькнула бешеная искра, отчего юноша стал похож на своего братца Ринальди, не к ночи будь помянут. Увы, Эрнани молился на эпиарха-наследника. Именно таким — бесшабашным, веселым и вспыльчивым, по его мнению, и должен был быть настоящий мужчина.
К несчастью, Ринальди был хорошим братом, хорошим в том смысле, что навещал калеку чаще занятого делами государства Эридани. Другое дело, что после болтовни о поединках, охот и любовных победах юноша становился еще несчастней. Диамни несколько раз порывался поговорить с Ринальди начистоту, но не решался. Средний из братьев Раканов был не из тех, кто станет слушать безродного мазилу, а нарываться на грубость художнику не хотелось.
— Эрнани, если ты хочешь научиться рисовать…
— А я не хочу! — с неожиданной яростью перебил ученик. — Мне приказал Анэсти, но у меня ничего не выходит! И не выйдет, потому что я не хочу.
— Скажи об этом братьям.
— Зачем? — Ученик упрямо сжал губы. — Тогда мне пришлют монаха-утешителя, или чтеца, или геометра. Или еще кого-нибудь, чтобы меня занять, и будет только хуже. С тобой я хотя бы могу не врать. Давай лучше рисовать будешь ты, а я просто смотреть.
— Эрнани, мне платят не за то, чтобы я рисовал.
— Тебе платят за то, чтобы я не лез на стену от скуки, — Эрнани откинул со лба золотисто-каштановую прядь, — и у тебя это получается. С тобой мне легче, чем без тебя, и у меня есть глаза. Ты рожден художником, но тебе не нравится жить во дворце.
— Ты так думаешь?
— Да, иначе на твоих рисунках люди были бы добрее, а так… Когда я на них смотрю, я начинаю бояться Эридани. А Беатриса — она же мухи не обидит, а ты из нее сделал какую-то гиену, а из Ринальди леопарда.
— Твой брат и в самом деле похож на леопарда, — улыбнулся художник.
— Похож, — вздохнул эпиарх. — С Ринальди ты прав, и со старым Борраской — тоже, но остальные…
— Остальных исправлю. Сам не знаю, почему у меня так получается. Наверное, мне и впрямь тяжело среди знати.
— Просто ты очень гордый, — покачал головой эпиарх, — вот тебе и кажется, что на тебя смотрят не так. А Ринальди все равно, кто чей родич, он или любит, или не любит.
— Меня он не любит.
— А ты его еще больше не любишь. И зря.
Диамни пожал плечами. Он и впрямь не любил Ринальди с его красотой, наглостью и пренебрежением ко всему, что не касалось его персоны. Художник про себя попросил Абвениев [2], чтобы анакс наконец женился и обзавелся потомством, потому что оставлять государство на Ринальди опасно, а судьба Анэсти доказывает, что рок караулит анаксов точно так же, как и простых смертных. Если, конечно, это был рок…
— Когда Эридани женится?
— В следующем году, — заверил эпиарх, — осенью. Раканы всегда женятся осенью, но кто она, пока неизвестно.
Следующей осенью… А наследник появится в лучшем случае еще через год! Если б Диамни Коро спросили, он посоветовал бы анаксу на это время запереть красавца Ринальди в какой-нибудь отдаленной крепости и приставить к нему сотню стражников, но Эридани Ракан не имел обыкновения советоваться с художниками.
Диамни собрал свои кисти и ушел. Эрнани Ракан вздохнул и постарался сосредоточиться на гипсовом слепке. Совершенное в своей правильности лицо с пустыми белыми глазами вызывало тревожное чувство. Для Диамни Астрап был всего лишь копией старой скульптуры, для Эрнани Ракана — напоминанием о том древнем и чудовищном, что спало в его крови.
Эпиарх призвал на помощь всю свою волю и принялся за рисунок. На чистом листе начала проступать безглазая голова, окруженная похожими на змей локонами. Слепые глаза раздражали, и Эрнани неожиданно для себя самого пририсовал сначала зрачки, а потом и ресницы. Лицо на рисунке стало не таким отталкивающим, и ученик мастера Диамни, закусив губу, принялся переделывать бога в человека.