Я поражена!
Флориндо(в сторону). Какая великодушная девушка!
Нардо(в сторону). Ну, попались мы!
Mapконе(в сторону). На этот раз уйдут дома, поля, стада и вообще все, что у нас есть.
Чекко(в сторону). Боюсь, что теперь уж и ружье не поможет.
Комиссар. Теперь мы можем вполне свободно продолжать формальности по вводу во владение.
Беатриче. Прежде чем приступить к акту, возьмите лист бумаги и запишите мое заявление.
Комиссар(нотариусу). Ну-ка, дайте другой лист.
Панталоне(в сторону). Дорого заплатят ему за эту бумагу.
Беатриче. Дорогой Флориндо, если вы верите в любовь вашей матери, то поверите, может быть, и тому, что я не могу желать ничего, что не клонилось бы к вашей пользе.
Флориндо. Я знаю, что вы меня любите, и доверяю вам вполне.
Беатриче. Согласны ли вы исполнить одно мое желание?
Флориндо. Клянусь слепо повиноваться вам!
Беатриче. Нотариус, пишите!
Комиссар(нотариусу). Пишите!
Беатриче(диктует). «Маркиз Флориндо объявляет, что он обязуется вступить в брак с маркизой Розаурой».
Комиссар. Что вы скажете по этому поводу, синьор маркиз?
Флориндо. Да, клянусь, я это сделаю, если синьора Розаура даст на это согласие!
Комиссар. Что скажет по этому поводу синьора Розаура?
Розаура. Пишите!
Комиссар(нотариусу). Пишите.
Панталоне(в сторону). Сколько бумаги!
Розаура(диктует). «Я принимаю предложение и обещаю быть супругою маркиза Флориндо».
Панталоне(в сторону). Это до завтра не кончится. Пишет, пишет, не жалеет бумаги.
Комиссар. Все эти заявления и обязательства будут потом записаны по всей форме. А теперь, закончим процедуру ввода во владение.
Нардо. Синьор комиссар, будьте добры, запишите также и наше заявление.
Комиссар. Охотно. (Нотариусу.) Пишите.
Нардо(диктует). «Бедная община Монтефоско просит прощения у синьора маркиза Флориндо, заявляя, что то, что случилось, произошло только потому, что синьор маркиз желал распространить свою власть на угодья нашей чести. Припадаем к его стопам».
Флориндо. Да, они правы. Они очень чувствительны в вопросах чести, а я немного разошелся. Я уеду из Монтефоско, и вам нечего будет меня бояться. Но я буду помнить о проделке, которая при других условиях могла бы стоить жизни дерзкому, отважившемуся на нее.
Нардо. Да здравствует наш господин! (Тихо, к Марконе и Чекко.) Ну, не великий ли я политик?
Марконе(тихо). Молодец! (Громко.) Да здравствует синьор маркиз!
Чекко. Да здравствует! Да здравствует! (В сторону.) Будет помнить обо мне!
Комиссар. Извинение, принесенное общиной, и прощение, дарованное владельцем вотчины, суть акты, которые должны быть зарегистрированы. Нотариус, пишите!
Панталоне(в сторону). Ну, если синьор маркиз не положит этому конец, писанина будет продолжаться.
Беатриче. Сын мой! Моя Розаура! Вы оба поступили так, как требовало ваше достоинство. Пусть же любовь запечатлеет то, что вам подсказало благоразумие,
Флориндо. Розаура, я вас уважаю, ценю и почитаю. Простите мне юношеские глупости. Я покончил с ними, многому научившись, и не без возмездия. Любите меня, умоляю вас, и будьте уверены в моем сердце.
Розаура. Это то, чего я хотела больше, чем владения вотчиной. Маркиза Беатриче, любимая моя матушка, вы видите теперь, как твердо я была уверена в вашей доброте и в вашем расположении ко мне.
Беатриче. Да, Розаура, вы благоразумны и великодушны. Я слепо верила вашей прекрасной душе и с болью заставляла себя упрекать вас. Флориндо, вы должны признать, что мои действия заслуживают похвалы. Теперь вы будете лучше сознавать, к чему обязывает вас достоинство, и лучше охранять его. Синьор комиссар! Я вас прошу отложить до завтра все процедуры по вводу во владение. Пойдемте отпразднуем свадьбу. Этот брак я осторожно подготовляла и счастливо устроила. Благодаря ему Флориндо, не отнимая ничего у Розауры, мирно и спокойно сделается маркизом Монтефоско.
Примечания
Интерес русских переводчиков, критиков и деятелей театра к драматическому наследию Гольдони, Гоцци и Альфьери проявлялся на разных этапах нашей национальной литературной и театральной культуры. Обращение к тому или иному имени или конкретному произведению диктовалось не только (а иногда и не столько!) абсолютной значимостью самого явления, сколько реальными потребностями и задачами, стоявшими перед русской литературой и сценой. Интерес этот был прежде всего жизненно-активным, а не музейным, историко-литературным.
Не случайно, что в России первым из трех корифеев итальянского театра XVIII века привлек к себе внимание Карло Гольдони. Дело здесь не только в популярности его имени в театре Западной Европы, на который в пору своего становления ориентировался русский театр. В 70-80-е годы появляются переводы по меньшей мере пяти комедий Карло Гольдони (среди них «Лгун» и «Хитрая вдова»). Часть этих переводов безусловно принадлежит Я. Б. Княжнину, известному литератору екатерининского времени, одному из первых крупных русских драматургов. Именно тогда шла речь о создании русской национальной бытовой комедии с просветительским уклоном. Практическое освоение готовых образцов, их «приспособление» к русской сцене вполне отвечало насущным потребностям отечественного театра. Имена действующих лиц русифицировались (Панталоне, например, превращается в Пантелея, Труффальдино в Провора и т. д.), опускались реалии чуждого русскому зрителю быта, но в целом это были все же переводы, а не бесконечно вольные «рефундиции». Заслуживает упоминания тот факт, что Я. Б. Княжнин переводил непосредственно с итальянского языка. Рукописи и актерские списки ряда переводов Гольдони затерялись. Но два перевода («Домашние несогласия» и «Лгун») были изданы отдельными выпусками (1773 и 1774), а в 1786 году оба вошли в сборник «Российский театр» (где печатались лучшие оригинальные и переводные пьесы). Первые переводы и постановки комедий Гольдони появились в России в период между «Бригадиром» (1769) Фонвизина и его же знаменитым «Недорослем» (1782), положившим начало национальной комедийной традиции.
Писала о Гольдони и русская критика XVIII века. Так, в 1791 году «Московский журнал» поместил рецензию на «Мемуары» Гольдони. Отмечались в журналах и постановки его пьес на русской сцене.
Гольдони удерживался в репертуаре и в начале XIX века. Но успехом пользовались те его комедии, которые более других приближались к вкусам сентименталистов («Памела», «Истинный друг» в обработке П. Титова). На петербургской сцене в постановках этих пьес были заняты популярнейшие актеры. Так, в «Истинном друге» играл знаменитый А. С. Яковлев и А. Каратыгина.
Исторические события 10-х годов XIX века, Отечественная война 1812 года, заграничные походы русских войск, изменения вкусов и потребностей русского общества в связи с ростом преддекабристских настроений сильно остудили интерес к комедиям Гольдони. Если эпизодически они и появлялись на подмостках, то в очень вольных переделках-приспособлениях. Не составляет исключения даже триумфальное появление на петербургской сцене в сезон 1833/34 года одной из лучших пьес Гольдони, его знаменитой «Трактирщицы». Появилась она под названием «Мирандолина, или Седина в бороду, а бес в ребро…». В сущности, это была двойная переделка — с итальянского на немецкий и с немецкого на русский. Знаменитый актер В. А. Каратыгин, начавший переводить немецкую комедию некоего К. Блюма, никак не думал, что это всего лишь вольная и довольно слабая обработка комедии Гольдони. Спектакль, однако же, получился великолепный. Мирандолину играла М. В. Самойлова, а Рипафратту (в пьесе — Вальдорф) — И. И. Сосницкий. Игра госледнего вызвала восторженные отзывы В. Г. Белинского, а через несколько лет и Ап. Григорьева. В Москве Вальдорфа-Рипафратту играл М. С. Щепкин. О других переделках пьес Гольдони, часто водевильного плана, можно не упоминать. Бывали удачные спектакли, блестящие актерские удачи, но это относится уже целиком к русской сцене, а не к Гольдони. Текст искажался до неузнаваемости.
Вторая волна усиленного интереса к Гольдони возникла в 60-е годы, и вызвана она была как интересом русского общества к итальянским событиям (борьба за национальную независимость), так и пристальным вниманием к успехам замечательной школы итальянских актеров, представленной именами Ристори, Росси и Сальвини. Один за другим следуют добросовестные переводы комедий Гольдони уже без всякой отсебятины (среди них — два перевода «Трактирщицы»). Над переводами Гольдони начинает работать сам А. Н. Островский. К сожалению, до нас дошел только один его перевод «Кофейной». два других («Обманщик» и «Верный друг») — затерялись.
Меняется самый смысл обращения к Гольдони. Если на первых горах, в конце XVIII века, интерес к Гольдони подстегивался насущными нуждами создания русской национальной комедии просветительского характера, если во второй период обращение к Гольдони носило, так сказать, «потребительский» характер (на основе пьес Гольдони создавался развлекательный репертуар), то в последнюю треть XIX и в начале XX века комедиография Гольдони стала серьезной школой для развития актерского реалистического искусства, а потом и режиссуры. Через Гольдони прошли такие актеры, как В. Н. Давыдов, М. Г. Савина, В. П. Далматов, В. Ф. Комиссаржевская и многие другие.
При всех частных недостатках, отмеченных театральной критикой, значительным событием в жизни русского Гольдони была постановка «Хозяйки гостиницы» Московским художественным театром (1914). Это был второй опыт обращения театра к комедии (первая постановка была осуществлена в 1898 году). Спектакль шел в декорациях А. Бенуа, и в нем были заняты К. С. Станиславский, О. Газовская, А. Вишневский, Г. Бурджалов. Несмотря на порой скептические отзывы критики, театру все же удалось открыть в комедия Гольдони существо ее поэтики, связанной и с условностью комедии дель арте, и известным «аристократизмом» XVIII века, несмотря на буржуазно-просветительскую идейную сущность комедии. Недаром в новейших итальянских постановках слышатся отголоски этой работы Художественного театра. Более театрально-нарочитым явился спектакль «Веер» в Камерном театре (1915) с Алисой Коонен в роли крестьянки Джаннины.