[1744], сформировать сильную армию и с успехом противодействовать движениям Монпансье. Ему удалось захватить вновь несколько крепостей в Пуату, восстановить прерванные сношения с не взятыми еще крепостями в Пуату и Мараном[1745]; но несмотря на это, он не считал своего положения достаточно прочным и настаивал на заключении мира, которые обнимал бы собою всю Францию, давал бы гугенотам прочные гарантии свободы и безопасности.
Для него представлялся удобный предлог агитировать в этом смысле. Тогда как раз составлялось посольство в Базель к принцу Конде, которое, согласно постановлению нимского собрания, должно было выработать просьбы к королю, составить условия мира, которые должно было принять правительство. Лану воспользовался этим и отправил в Базель и с своей стороны послов с целью настаивать на заключении мира от имени всей конфедерации.
В марте месяце 1575 г. в Базеле собрались представители всех церквей Франции и к двадцатому числу составили просьбу, состоявшую из 91 пункта. Они требовали от имени всей конфедерации свободного и публичного отправления богослужения по обрядам реформатской церкви на всем пространстве королевства, примерного наказания всех тех лиц, которые произвели резню 24 августа, освобождения маршалов Монморанси и Коссе, освобождения на время от налога всех тех провинций, входивших в состав конфедерации, которые разорены благодаря войнам, уменьшения тальи до той цифры, которая существовала при Людовике XII, созвания Генеральных штатов, уступки конфедерации по две крепости в каждом губернаторстве сверх тех, которыми она уже владеет, полной реформы и государства, и двора, уничтожения и искоренения всех тех обычаев, которые ввел двор[1746].
5 апреля послы явились в Париж и шесть дней спустя представились королю. Король принял их милостиво, заверял в своем желании установить мир в королевстве, защищать от оскорблений всех своих подданных, каковы бы ни были их религиозные убеждения. Но когда была ему подана просьба, когда он прочел требования конфедерации, принятие которых было равносильно полному уничтожению всего того, чего достигла королевская власть в течение ряда столетий, — Генрих наотрез отказался согласиться на удовлетворение гугенотов[1747]. Опасная болезнь, которой подвергся в это время Данвиль, твердая надежда правительства, что оно освободится от опаснейшего своего врага, побуждали его к твердой решимости не давать удовлетворения на просьбы гугенотов и политиков. Послы должны были вернуться ни с чем. Надежда на мир исчезла, и собрание в Монпелье, созванное на 6 июня Данвилем, выздоровевшим вопреки ожиданиям правительства, решило продолжать борьбу[1748].
Но если, таким образом, попытки со стороны гугенотов заключить мир не увенчались успехом, и гугеноты встретили в правительстве упорную решимость не уступать их требованиям, то зато и попытки со стороны самого правительства разорвать союз между различными частями конфедерации, попытки, возобновляемые почти ежемесячно правительством, отклонить Лану и дворян Пуату, а также и Рошель от союза с югом терпели постоянное фиаско. Для правительства было делом крайне важным достигнуть цели своих усилий с этой стороны. Близость Пуату и соседних провинций к Парижу, тот факт, что нигде почти во Франции не было такой массы дворян, как в Пуату[1749] и что почти все эти дворяне стояли в прямой оппозиции с правительством, заставляли правительство с опасением смотреть на волнения, возникающие в этих провинциях, а раздоры, возникавшие постоянно между знатью и буржуазиею, неустанная борьба монархистов с «рьяными» в самой Рошели давали, казалось, правительству в руки большие шансы на успех.
Еще в то время, когда Генрих III явился во Францию, правительство отправило в Рошель послание с целью уговорить ее жителей заключить мир; но тогда попытка эта не привела ни к какому результату: настроение умов в Рошели, как мы видели, было благоприятно знати, и Рошель ответила отказом на предложения короля. Небольшого успеха достигла и попытка со стороны Бурдейля отклонить Лану и дворян западных областей Франции от общего союза: все переговоры, которые были ведены им с гугенотскою знатью, оканчивались обыкновенно ничем[1750]. Если знать и не достигла в провинциях запада и особенно относительно Рошели того, чего успели добиться дворяне юга, то это объясняется, как слишком кратким временем, когда они подняли оружие, так и более сильною привязанностью к вольностям города, какую обнаруживали жители Рошели. Но это вовсе не давало знати основания искать мира у правительства, к которому она относилась с недоверием, которое вовсе не удовлетворяло ее честолюбивым притязаниям. Дворяне готовы были в крайнем случае заключить мир, но они требовали, чтобы мир этот давал им прочные гарантии, чтобы обнимал интересы всей знати, всех восставших провинций. В их среде корпоративный дух, сознание общности защищаемых интересов пустили глубокие корни, и время еще не успело в значительной степени сгладить и уничтожить этого духа. Поэтому, когда ряд поражений, понесенных ими благодаря ловкости и энергии Монпансье, заставил их искать мира, они далеко не с полною покорностью относились к власти, ни за что не решались заключить мир с правительством особо от других членов конфедерации. Это обнаружилось, когда Уноде явился в Рошель с предложением перемирия на три месяца, перемирия, ограниченного лишь областями запада. Дворяне под влиянием Лану наотрез отказались даже вести переговоры в этом смысле. Правда, после долгих упрашиваний королевскому послу удалось склонить Лану и дворянство послать уполномоченного в Париж, но и здесь дело не пошло на лад. Мирамбо, отправленный в качестве посла к правительству, вел переговоры в том духе, какой господствовал среди знати. В архиве замка Top (Thors) в Сентонже сохранилась рукопись[1751], в которой неизвестный автор рассказывает подробно о переговорах и которая превосходно обрисовывает настроение знати. Автор передает ход переговоров в виде разговора Мирамбо с королем и его матерью. Мы приведем некоторые места.
«Королева-мать: Ваши требования относительно условий перемирия слишком безрассудны и громадны.
Мирамбо: Madame! Если вы примете во внимание те громадные потери, то разорение и те убытки, которые привело за собою нарушение перемирия, то найдете эти требования чрезвычайно выгодными как для Вашего Величества, так и для спокойствия и единения ваших подданных.
Королева: Вы должны повиноваться королю, Monsieur Мирамбо.
Мирамбо: Это совершенно справедливо, но необходимо прежде всего повиноваться господу.
Король: Чего же вы требуете?
Мирамбо: Я не могу лично заявлять никаких требований без депутатов от принца Конде и депутатов от Лангедока и наших областей, тем более, что я уверен, что Вы, Ваше Величество, желаете заключить общий, а не частный мир.
Король: Да, я желаю общего мира, но пока явятся другие послы, говорите от лица ваших областей.
Мирамбо: Ваше Величество! Я не могу сделать этого пока не явятся остальные послы, но если Вашему Величеству угодно, Вы можете сообщить мне ваши предложения…
Королева: Если король объявит вам эти предложения, вы примете их?
Мирамбо: Madame! Я сообщу их моим сотоварищам.
Королева: Вы должны это сделать сами и просить у короля того, чего вы желаете.
Мирамбо: Madame! Я не могу этого сделать и умоляю всенижайше Ваше Величество разрешить мне ожидать моих сотоварищей, которые прибудут дня через два.
Королева: Monsieur Мирамбо! Вы не должны ожидать этого…, должны говорить сами за себя.
Мирамбо: Madame! Я не могу ни о чем говорить, я могу только выслушивать».
Затем Мирамбо удалился. Перед выездом он просил у короля разрешения повидаться со своими родственниками. Король разрешил, а его мать прибавила: «Я вас прошу, господин Мирамбо, не верить им (этим родственникам) и не изменять того доброго расположения к королю, о котором вы говорили». Мирамбо дал на это замечательный ответ: «Madame! Я не буду спрашивать у них совета о том, как должен я поступать. Я стар, моя голова украшена сединами, и мне было бы стыдно, если бы я не стоял твердо на том, на что я однажды решился».
Война разгорелась с новою, еще большею силою. Во всех почти провинциях, в Дофине, Провансе, Лангедоке, Пуату и других и гугенотская, и недовольная католическая знать подымалась целою массою и шла с оружием в руках на борьбу с правительством, положение которого ухудшалось с каждым днем, так как его бросили теперь многие из тех лиц, которые, как например Беллегард, ревностно работали в его пользу. Силы, которыми теперь владели гугеноты, увеличивались, и о прежних победах, даже победах подобных тем, которые одерживал Монпансье, не было уже и помину. Новые города, новые замки, и все это в значительном количестве, попадали одни за другими в руки конфедерации. Данвиль овладел почти всем Лангедоком, а Лану благодаря поддержке со стороны знати удалось значительно улучшить свое положение в области Пуату[1752] и в тоже время окончательно упрочить свободные сношения с югом. Армия, сформированная им из дворян областей Лимузена и Перигора, не только захватила города Бержерак, Юзерш, Брив и другие, но овладела и городом Периге, важнейшим стратегическим пунктом в Перигоре, несмотря на все усилия Бурдейля, которому прислано было несколько свежих отрядов, воспрепятствовать взятию этого города[1753]