[801]. Везде в этих городах вводил Монбрэн, избранный главою всего Дофинэ, новые порядки и назначал губернаторов из дворян.
Все эти завоевания, а особенно победа над конницею Горда, навели такой ужас на католиков, что они отказывались от всякого сопротивления войскам Монбрэна. А между тем гугеноты стали воодушевляться и целыми толпами приставали к армии. Уже к июню 1573 г. в одной армии Монбрэна насчитывали до 3 000 человек[802]. Уверенность в успешном исходе борьбы сделалась так сильна, что когда был заключен в июле 1573 г. мир с Рошелью, Монбрэна едва успели уговорить прекратить военные действия только на несколько недель[803].
Таким образом, к половине 1573 г. восстание обняло собою весь юг. Главным деятелем восстания оказалась аристократия, опиравшаяся на ту поддержку, какую оказывали ей города, среднее сословие, обнаружившее особенно в восточном Лангедоке, замечательную энергию и стойкость в борьбе.
Но как ни успешны были действия гугенотов, они все еще носили на себе характер чистой случайности, опирались на энергию личностей, не были результатом общей, совокупной деятельности всей партии. Три области, вступившие в борьбу с властью, делились на множество отдельных частей, имели в своей главе независимого вождя и все предприятия начинали и вели исключительно одними и теми же силами, которые были у них в распоряжении. Если известная организация и была введена, то это была организация местная, не выходившая за пределы одной области. Только в одном восточном Лангедоке она обнимала собою значительное число городов, — в западных областях, Кверси, Руэрге, Бигорре и т. п., такой общей всем организации не было: каждая область управлялась вполне независимо от других.
Чем сильнее разгоралось восстание, чем больше становились успехи гугенотов, тем яснее должны были обнаружиться недостатки существовавшего у них устройства. Предприятия могли быть совершаемы и в более обширных размерах, а между тем разъединенность ставила на каждом шагу препятствия. Кому предоставить главное начальство над союзным войском, откуда и каким образом добывать средства для содержания войска, кто и как должен контролировать действия вождя — эти и подобные им вопросы оставались нерешенными, несмотря на все более и более увеличивавшуюся их настоятельность.
Сознание необходимости изменить существующее устройство сделалось особенно сильно в первые же месяцы 1573 г. Начиная с февраля и кончая маем, гугеноты употребляли все усилия для создания общей всем областям организации. Сначала в Андюзе, потом в Милло и, наконец, в Реальмоне, собирались они для составления правил об управлении делами страны.
К сожалению, данных для точного и подробного изложения деятельности гугенотов в этом отношении слишком мало. Постановления общего андюзского собрания были простым подтверждением частного нимского[804]. Неизвестно, распространялись ли они на все области. Как кажется, они имели силу для тех только областей, в которых были введены прежде. Депутаты от других областей, как, например, от Руэрга, имели полномочие вести переговоры с Нимом и подвластными областями лишь насчет взаимной поддержки имеющимся в распоряжении их силами[805] и кроме того, насчет введения общей системы в управление финансами[806]. Но к каким результатам привели эти переговоры — источники об этом умалчивают.
Что касается до собрания в Милло, состоявшегося в апреле (26 числа) 1573 г., то все сведения наши о нем ограничиваются лишь тем, что мы знаем, что оно существовало, и что виконт Пана был вновь избран губернатором Руэрга, а в помощь ему, в виде наместника, назначен был Лас-Рибес[807].
Лишь о собрании в Реальмоне имеются более положительные и точные сведения.
Это собрание было первою попыткою ввести прочную организацию в среду гугенотской партии и, насколько то было возможно, централизовать ее силы. Но оно ограничивалось в значительной степени лишь областями Гиени и западного Ланегдока. Оно было создано к маю месяцу 1573 г.[808] вследствие предложения виконта Полэна, и на него явились депутаты от верхнего Лангедока, Кверси, Лорагэ, Руэрга, Фуа, Арманьяка и других соседних с ним областей. Большинство членов собрания состояло из знати, и потому их постановления резко разнятся от тех, которые были составлены в Ниме и Андюзе. Здесь еще на первых собраниях было дано большое значение централизации, и назначение губернаторов в мелкие города зависело не от самих городов, как в Ниме, а от главного начальника области. Реальмонское собрание сохранило в силе прежние постановления, но поделило несколько иначе, чем прежде, подвластные ему области. Было образовано шесть[809] округов:
1) Руэрг, отданный в распоряжение барону и виконту Кастельнерсам;
2) верхний Кверси, находившийся под управлением Гурдона;
3) Лорагэ, переданный Терриду;
4) Фуа — Комону;
5) Арманьяк и Бигорр — Астараку де Фонтрайлю;
6) Альбижуа с Кастрэ и диоцезом Сен-Понс (S. Pons), где главным начальником был сделан Полэн[810].
Но собрание не остановилось на одном переделе гугенотских земель. С целью объединения гугенотских сил, оно постановило считать главным начальником того из шести губернаторов, который призовет остальных к себе на помощь. Ему принадлежало в этом случае главное начальствование над армиею, и все призванные вожди должны были вполне и беспрекословно повиноваться всем его распоряжениям[811].
Но зато оставались в полной силе все те распоряжения, которыми ограничивалась власть губернатора. Советы по-прежнему должны были избираться и из среднего сословия и контролировать действия главы (chef).
Впрочем, недоверие к знати было значительно ослаблено. Собрание назначило трех сборщиков податей, разрешило новый набор войска и дозволило дворянам усилить гарнизон в городах[812].
Таково было то состояние, в каком находилась кальвинистская партия на юге. Ее военные успехи были значительны и всякий раз увеличивались все более и более; возможность быть подавленною королевскою армиею исчезла вместе с исчезновением одной и ослаблением другой армии, находившейся под начальством Данвиля. С другой стороны, внутри самой партии произошли изменения, которые, как ни скудны наши сведения о мерах, принятых на собраниях, показывают, что в среде гугенотов стало все прочнее и прочнее укрепляться сознание в необходимости централизации сил и единства, все более и более ослаблялось то разъединение, какое существовало между буржуазиею и дворянством.
При таком положении дел партия, казалось, была накануне полного торжества, когда как снег на голову упало среди гугенотов юга менее всего ожидаемое известие, что король заключил мир с гугенотами и что представителе их оказался города, на энергию которого они рассчитывали больше всего.
IV. Борьба партий в Рошели
В то время как на юге, благодаря энергической деятельности гугенотской знати, поддерживаемой партиею «рьяных», поднято было знамя восстания против королевской власти, — на западе Франции, в Рошели, совершались события, вполне сходные с теми, о которых мы рассказывали в предыдущей главе. Только здесь главным, возбуждающим агентом оказалась консисториальная партия в лице важнейших представителей своих, пасторов (ministres). Колебания и испуг большинства городских жителей, устраненные на юге, главным образом благодаря влиянию знати, были побеждены в Рошели энергическою проповедью бежавших сюда в значительном числе священников. Рошель заперла ворота, отказала власти в повиновении и восстала против нее с оружием руках, находясь под давлением пасторов. По их наущению отказала она королю принять Бирона губернатором и решилась защищать город против сильного королевского войска.
Мы видели в предыдущей главе, как под влиянием обстоятельств, в силу их взаимодействия, равно как и вследствие особенностей географического распределения кальвинизма, в среде гугенотской знати развилось стремление, ввиду достижения своих целей, образовать союз с буржуазиею, и какая громадная сила организовалась вследствие этого на юге. Как отнеслась Рошель к этому движению? Насколько в условиях ее развития и прежних отношениях ее к знати заключалось шансов примкнуть к общему делу? Какого рода помощь или вред оказали пасторы создающейся новой силе? — вот те вопросы, которые предстоит нам решить в настоящей главе.
Мы имели дело с городами и знатью, далеко не разъединенными сильным взаимным недоверием, готовыми лишь с небольшими колебаниями и при выгодных условиях искренно поддерживать друг друга. Было ли нечто подобное и в Рошели? Готова ли была и она искренно примкнуть к «общему делу»?
Для судьбы всей гугенотской партии это были существенные вопросы. От такого или иного положения, принятого Рошелью, зависел, по мнению членов партии, исход борьбы. Одно присоединение ее в начале к борьбе против власти, решение запереть ворота и не отдаваться живыми в руки власти, по их единогласному свидетельству, значительно увеличили шансы на успех «дела». Оцепенение протестантов, — говорит один из них, — было бы гораздо большее, если бы рошельцы не взялись за оружие для защиты своих привилегий»[813].
Действительно, в ту эпоху Рошель принадлежала к числу важнейших крепостей Франции, и в этом отношении, как и по своему стратегическому положению, признавалась сильнейшею опорою делу восстания всеми почти государственными деятелями Франции.