Подобный вопрос уже был однажды выдвинут на сцену и выдвинут благодаря отказу королевской власти поддерживать реформу. Его затронул Кальвин, но не разрешил вполне, как не разрешили и его последователи. Теперь, в 1572 г., его выдвигали вновь и выдвигали вследствие более резких и решительных требований со стороны власти. Зато и ответ стал вполне ясен для гугенотов, и они не впали вновь в то противоречие, в которое впал Кальвин, когда запрещал «верным» подымать оружие против короля.
На земле нет власти, — так говорили теперь гугеноты, — которой должно было бы повиноваться безусловно, потому что не всегда требует она лишь того, что справедливо, что согласно с религией[1114]. Неизменна и справедлива одна только воля Божия[1115]. Власть свою на земле Бог передает королям, которые являются как бы его делегатами. Но он не отказывается от нее: он один-единственный владыка и повелитель всего сущего; короли же не более, как его вассалы, которым он вручил меч с тем, чтобы они блюли закон его. А по феодальному праву вассал получает приказания от сюзерена и должен выполнять их. Если он нарушит их, то лишается своих прав[1116]. Но, с другой стороны, и народ находится в тех же отношениях к Царю царей[1117]. Следовательно, если король станет требовать чего-либо противного повелениям божиим, а народ окажет повиновение, то этим нарушит свои обязательства по отношению к верховному сюзерену, — а он угрожает гибелью ослушникам его приказаний[1118]. Понятно, отсюда, что Богу должно оказывать полное повиновение, потому что иначе можно стать мятежниками[1119]. Если король потребует нарушения приказаний божества, то хотя он и сюзерен народа, народ обязан отказать ему в повиновении[1120]: его власть и воля имеют силу и должны быть исполняемы лишь дотоле, пока он не требует нерелигиозных или безнравственных действий[1121]. Но едва только он потребует поклонения идолам или отступничества от истинной религии и оскорбления ее, — всякое повиновение должно быть устранено: иначе, «мы уподобимся тем нечестивым, которые почитали тиранов, как богов», или тем, которых «Бог проклял устами пророка Михея»[1122].
Но отказывать власти в повиновении еще не значит покончить все дело. Что если власть силою станет требовать исполнения своих приказаний? Оставаться ли и тогда народу в состоянии пассивного сопротивления? Нет! Он может, даже должен сопротивляться власти, хотя бы и с оружием в руках[1123]. Потому что при защите дела религии нет различия между оружием духовным и материальным[1124]. Как и короли, народ заключил с Царем царей особый договор, в силу которого он обязан выполнять все предписания его[1125]; наравне с королем он вассал верховного сюзерена и обязан в одинаковой степени с королем блюсти церковь[1126]. Как вассал, народ должен защищать интересы своего верховного сюзерена и отражать нарушение его прав и приказаний тем же оружием, каким производится нарушение[1127].
Так всегда поступал народ израильский[1128], так должно поступать теперь.
Итак, борьба с властью из-за нарушения ею истины, из-за преследования ее и требования от подданных поклонения идолам санкционировалось вполне. Она была признана не только делом возможным, но и обязательным для народа, который должен был защищать «свет истины» всеми силами и средствами против насильственных стремлений водворит тьму.
Но гугеноты не остановились на этом: то, что они возводили теперь в теорию, они выполняли на практике и прежде; а между тем Варфоломеевская резня выдвигала на сцену и другие вопросы, а не одни религиозные, и выдвигала еще с большею резкостью и определенностью.
Когда резня совершилась, король, Карл IX, заявил, что не из-за одной религии он приказал убить адмирала Колиньи, а гугеноты провозглашали везде, что истинная цель власти — истребление аристократии и введение турецкой системы управления. То было их глубокое убеждение, и они открыто проповедовали о нем долгое время после резни. В целом ряде брошюр, каковы, например, «France-Turquie», «Les Lunettes de crystal»[1129] и многие другие, они доказывали, что королевская власть поставила главною задачею своей деятельности истребление дворянства, что она стремится стать на ту высоту, при которой она могла бы распоряжаться бесконтрольно имуществом и жизнью своих подданных, что с этою целью пущен в дело яд, и он покончил уже и с принцем Порсиеном и с графом Тенд (Tende), и с герцогом Лонгвилем, и с королевою Наваррскою, т. е. с людьми могущественными и любимцами народа. По мнению гугенотов, правительство систематически стало стремиться к своему усилению и для этого возбуждает одних дворян против других, лишает их мест и передает их иноземцам. А эти иноземцы, пришедшие во Францию без сапог и занявшие влиятельнейшие места, заодно с властью изо всех сил работают над уничтожением дворянства, над истреблением старой системы управления, с целью поставить на ее место невыносимую неограниченную власть, неизвестную предкам[1130]. Одним словом, правительство стремится свободную Галлию обратить в Итало-Галлию[1131].
Таким образом, власть нарушала существующий порядок вещей. Даже более. Она старалась уничтожить права подданных и обратить их в тиранию.
Что делать угнетенным подданным? Как поступить с тираном и его клевретами?
Автор брошюры «France-Turquie» предлагал заточить Екатерину Медичи в монастырь, прогнать существующее правительство и составить оппозиционную лигу, главная цель которой должна заключаться в отказе платить подати[1132]. То были чисто практические советы, — гугеноты не ограничивались ими: они возвели сопротивление власти в теорию.
Еще до резни они пытались однажды разрешить вопрос об отношении подданных к власти, но по отношению не к королю, а к его советникам, Гизам. Они, как мы видели, решали его в смысле положительном и даже провозгласили убиение тирана делом законным и святым. Теперь место Гизов заступила королевская власть, и гугеноты развили свою прежнюю теорию, применили ее к королю и создали новую теорию, уже более широкую и подробную, теорию, заставившую Екатерину Медичи и ее сына с ужасом смотреть на свое положение. Теперь опять воскресали с новою силою те времена, когда аристократия боролась с властью за свои права, когда она в лице своих проповедников, разных Жанов Пти (J. Petit), Легранов и других, торжественно объявляла, что «убийство тирана — дело угодное Богу»[1133].
Гугеноты откровенно объявляли, что сопротивление с оружием в руках есть неотъемлемое право народа, что во всех таких случаях, когда власть нарушает права подданных, они вправе отказать ей в повиновении.
В самом деле, что такое король и что народ по учению публицистов кальвинистской партии? Каковы их взаимные права и обязанности?
Народ, по учению публицистов кальвинистской партии, существовал прежде, чем явились короли[1134]. Он сам создал их и создал для своего собственного блага. Во всех странах, в царстве Израиля, как и во французском государстве, короли обязаны своим существованием исключительно народному избранию[1135]. Народ, избирая их, заключил с ними договор, по которому они обязаны блюсти его пользу[1136]. Отсюда ясно, что народ могущественнее короля[1137], что он обладает верховною властью, а короли являются его слугами. Подобно капитану корабля, король — не иное, что, как управитель государства, народ — собственник[1138]. Он должен соблюдать выгоды народа, и его звание не почесть, а труд, не свобода, а общественное рабство[1139]. От народа получает он законы, на основании его предписаний должен действовать и собственною властью не вправе ни изменять законов, ни вводить новые[1140]. Даже более. Одною своею властью он не имеет права казнить подданных[1141]. Как слуга, а не властитель народа, он не считается ни собственником государства, ни собственником фиска[1142].
Его отношения к народу не отношения владыки к подданным, а брата к брату[1143]. Как хранитель законов, деятель на пользу общую и слуга народа, он, таким образом, является в глазах гугенотов, просто первым между равными. Без согласия представителей народа он не вправе ни заключать мира, ни начинать войны, ни распоряжаться единолично распределением податей, и даже входить в самые необходимые расходы[1144]