Однако теперь отношения Юстина и Юстиниана опять изменились. Человек без титула мог обзаводиться друзьями в высоких кругах, а император, по традиции изолированный от своего народа, мог лишь изредка появляться перед людьми в полумраке. Поутру Юстина ожидали сенаторы, а его в это время одевали и напоминали, что ему следует превратить своего сына в нового цезаря. И так постепенно Юстину намекали на этот почётный титул, что он скоро понял: величественный ранг цезаря означает истинную и полную власть над военными. Именно об этом мечтал Виталиан.
— Нет! — вскричал Юстин, прижимая к вышитой золотом тунике пурпурную мантию. — Сами правьте, но не давайте такой возможности юнцу.
Уязвлённая гордость Юстина заставляла его гневаться. Его злило и то, что влиятельные сенаторы были на стороне Юстиниана. В тот миг он мог бы даже разжаловать и изгнать своего приёмного сына. Однако у него не было больше близких родственников, а незаживающая рана в ноге причиняла ему ужасные страдания, и Юстин знал, что протянет всего пару лет. Поэтому он мечтал насладиться всей полнотой власти, которая ему досталась.
Когда слуга застегнул под подбородком Юстина украшенный драгоценными камнями воротник, тот уже более спокойно произнёс:
— Народу сейчас не нужен цезарь.
Решив на время уступить, сенаторы договорились ждать более подходящего момента, когда можно переубедить старика. Юстиниан, положение которого в случае смерти Юстина стало бы шатким, объяснил сенаторам, что будет безопаснее, если именно сейчас армия и народ признают его соправителем.
Но вскоре после долгих скитаний в доме Юстиниана появилась Феодора.
Многие историки впоследствии недоумевали, как могли перекреститься пути бывшей цирковой артистки и человека, мечтающего захватить престол. Некоторые утверждают, что она привезла с собой письмо от какого-то общего друга из Азии. Но разве могли у них быть общие друзья? Другие считают, что Феодора пряла пряжу в бедном доме, а Юстиниан, проходя мимо, был очарован её красотой.
Однако с Юстинианом не составляло большого труда встретиться. Не сопровождаемый аристократами из Священного дворца, он один бродил по улицам, разговаривая с народом — мясниками, матросами, уличными ораторами и им подобными. Возможно, девушки под аркадами Мезе знали, как встретились эти двое. Ведь среди них были две сестры Феодоры.
Однако именно дом соединил судьбы Юстиниана и Феодоры — это скромное жилище, почти скрытое стеной сада и связанное со Священным дворцом лишь при помощи задней лестницы. Дом притулился под боком у огромного ипподрома на склоне холма, ведущего к одной из закрытых гаваней города. Поскольку в доме когда-то жил беглый персидский принц, его так и стали называть — Дом Гормиста. За корабельными мачтами возвышалась его черепичная крыша и просматривалась прохладная терраса с видом на Мраморное море.
По той же причине, по которой дом, называвшийся в списке городской недвижимости дворцом, подходил опальному принцу, подошёл он и более деятельному Юстиниану: там он нашёл убежище от зорких наблюдателей из императорской резиденции, там он мог спокойно работать всю ночь напролёт, там он мог беседовать с друзьями, не боясь чужих ушей, и оттуда он мог быстро скрыться по крутой лестнице к ждущему у причала кораблю.
Для Феодоры дверь этого маленького дворца была тем же, чем для купца Козьмы являлся вход в райскую обитель. Стены комнат сверкали не серебряными инкрустациями и золотой краской, а образовывали сложную мозаику из нефрита и цветного мрамора. Изумруд спартанского мрамора оттенялся кроваво-красными и белыми полосками камня из Фригии. Это было нечто необыкновенное — свой очаг и убежище.
Лежа на террасе в поздний час, Феодора закрывала глаза и воображала себя известной и богатой женщиной на собственной вилле на острове в Мраморном море, где в гавани покачивалась на волнах собственная яхта. Но женщина не позволяла мечтам зайти слишком далеко. Из-под ресниц она разглядывала своего противника, мужчину, знаменитого патриция. Здесь, в Константинополе, у неё не возникало иллюзий относительно таких, как он. Наблюдая за ним, она поняла, что Юстиниан отличался от других представителей знати: одежда плохо сидела на нём, он тяжело ступал по полу, двигаясь между лежащей Феодорой и длинными столами, заваленными бумагами. Хотя он предложил ей немного фруктов на ужин, но сам довольствовался лишь чечевицей, хлебом и молоком. Его массивные плечи повисли, а в серых глазах появилась усталость, которую, однако, нельзя было приписать неумеренному потреблению вина. Несмотря на свою занятость, Юстиниан казался внутренне беспомощным.
Феодора услышала, как он приказал посетителю отправить тысячу пудов золота в Колхиду, а вернувшись на террасу, он внезапно вскрикнул от ужаса, наткнувшись в темноте на стеклянную вазу.
Потом была ночь, какой ни один из них давно не знал. Она отдалась ему, уступив его страстному желанию.
Феодора обнаружила, что Юстиниан наивен и по-юношески верит в благосклонную судьбу. У неё не было такой веры. Она сказала себе, что её жизнь в этом маленьком дворце закончится через несколько дней. Однако конец всё не наступал. Юстиниан испытывал почти отеческую любовь к живой, грациозной куртизанке, которую способен испытывать зрелый мужчина к юной девушке. Они не имели ничего общего. В его жилах текла кровь бесстрастного севера, в её — юга и Азии. Когда она зарабатывала на жизнь своим остроумием, он жил в роскоши и почёте. Она училась в цирке, он — в собственной библиотеке.
Из-за их несходства и таких странных отношений летописцы придумали свои причины, почему эти двое, как сказал бы Пётр Патриций, «вопреки всяким ожиданиям», оказались вместе. Прославленный Юстиниан, командующий войсками, заключил сделку с юной дочерью циркового сторожа, пообещав ей тысячи пудов золота и огромные имения, включая Дом Гормиста, за то, чтобы она помогала ему править и была скорее помощницей, а не женой. Так говорят. По меньшей мере, один историк, Прокопий Кесарийский, писал, что сам дьявол побудил Юстиниана заключить эту сделку с распутной женщиной Феодорой.
Однако Феодоре была не по плечу такая сделка. Рёв толпы на ипподроме напоминал ей об этом. Мечта Феодоры — остаться в доме подольше в роли любовницы Юстиниана. Поняв, что он боготворит её, она начала тщательно заботиться о своей внешности. Стройная двадцатипятилетняя женщина с блестящими волосами и красивыми глазами подбирала небольшие ожерелья и нежные тона в одежде. Она была создана лишь для того, чтобы ухаживать за собой, пока Юстиниан с головой уходил в свои бесконечные дела. Феодора всегда знала, где он находится, и, обладая острым умом, скоро научилась предугадывать, что он сделает. Юстиниан считал её королевой остроумия, и она старалась соответствовать этому определению.
Феодора, безусловно, уважала Юстиниана. Ни один фокусник с городских улиц не мог сделать провинции процветающими при помощи пары заклинаний. Юстиниан иногда озадачивал Феодору, проделывая подобные чудеса с лёгкостью и не задумываясь о своей выгоде, словно выполняя какую-то незначительную часть великого и важного дела. Какая тайная цель вынуждала его трудиться подобно рабу?
Воспоминание о величественном Гецеболе и особняке управителя на африканском берегу было ещё слишком сильно. Феодора хорошо помнила, что случилось с ней после Гецебола. Юстиниан восторгался тем, что любимая им женщина редко выходила за ворота их маленького сада, словно всегда ждала его возвращения. Он не понимал, что Феодора боялась показаться на улице, где её рано или поздно могли узнать.
Когда однажды вечером доложили о приходе казначея, в то время как Юстиниан при свечах изучал отчёты, куртизанка похолодела от ужаса. Знатный казначей служил инспектором и считался всеми честным и достойным человеком. Юстиниан не стал объяснять присутствие женщины в доме и даже не назвал её имени, а она от страха будто онемела. Через минуту сообразила, что мужчины обсуждают всего лишь достоинства колесниц, запряжённых четвёркой лошадей, которые Юстиниан собирался подарить победителю на ипподроме. Речь шла о каппадокийских лошадях.
Феодора решила остаться.
— Порфирий говорил, — заметила она, — что арабские полукровки могут быстрее взять с места, чем каппадокийцы, и на поворотах держатся ближе к барьерам. Порфирий признался, что в скачках участвует только на арабских лошадях.
Оба удивлённо взглянули на её тонкий профиль, наполовину скрытый вуалью.
— Феодора вернулась из Александрии, — объяснил Юстиниан. — Она путешествовала больше, чем вы или я, Благороднейший.
— Превосходно. — Взгляд казначея стал задумчивым. — Могу я узнать, ваш портрет не выставлялся в Августеоне?
— Нет, Благороднейший.
— Мне показалось, я видел его. — Казначей кивнул Юстиниану. — Её профиль следует высечь на слоновой кости. Судьба улыбнулась тебе в лице прекраснейшей из женщин.
Юстиниан был польщён:
— Я немедленно закажу портрет. Вы примете его в дар для своей коллекции?
— Чтобы во мне пробудилась зависть к твоему счастью? Но если ты настаиваешь...
С этого дня Феодора уже не могла спокойно спать. Рано или поздно портрет узнают. Все её усилия окажутся тщетными: ей придётся покинуть дворец. Она злилась на тщеславие двух мужчин, которые жаждут запечатлеть её лицо, словно изображение породистой лошади. Негодование и страх вынудили Феодору обратиться к Юстиниану. Она старательно умылась, усмехаясь своему отражению в холодном, оправленном в бронзу зеркале, и выбрала момент, когда Юстиниан улыбался чему-то, склонив свою косматую голову над новой рукописью, посвящённой войнам с варварами.
— Ты выдумываешь то, чего не существует.
Прошло немного времени, прежде чем он оторвался от захватывающих описаний.
— Почему бы не попробовать, моё сокровище, — ответил он. В своей речи, изобилующей избитыми выражениями, он обращался к Феодоре, как бы расшифровывая её имя «дар Божий». — Большая часть сената, вероятно, согласилась бы с тобой. Но единственный способ проверить мои замыслы — осуществить их. Трибоний считает, что у нас может всё получиться с законами.