Жара между тем становилась все нестерпимее, и потому караван двигался в основном в ночное время, при ярко светившей луне. В селениях вновь встречались хижины, построенные из бамбука и чем-то похожие на клетки, свободно продуваемые ветерком. В кустах порхали сверкавшие ярким оперением попугаи, вызывая восторг глазевших на них слуг-алеутов и малыша Вилли.
Дорога спускалась с гор все ниже и ниже, и вот открылся необозримый простор сверкавшего на солнце залива.
— Папа, папа, — ликующе закричал Вилли, — видишь море! А вон там — корабли!
Это был порт Веракрус.
Прибытие английского корабля, на котором Врангель рассчитывал отплыть в Европу, задерживалось, а ждать более не хотелось. В скором времени наступал сезон дождей, и в это время в городе начиналась эпидемия лихорадки. Решили воспользоваться американским судном «Анна-Элиза», следовавшим в Нью-Йорк.
Разместив жену и сына в каюте, Врангель вышел на палубу. Темнело, но еще виднелись силуэты высоких кокосовых пальм на набережной города. Понемногу зажигаются огоньки — и на берегу, и в расположенной на острове крепости Сан-Хуан-де-Алуа, построенной в колониальный период для защиты города от набегов пиратов и охраны выходивших из гавани и направлявшихся в Испанию кораблей, нагруженных золотом и серебром.
Прошло три месяца, как они ступили на мексиканскую землю и вот, преодолев тысячу шестьсот верст, оказались на атлантическом побережье республики. Мексика останется в памяти как бурлящий котел, в котором еще не скоро наступит затишье. Интриги, заговоры, сталкивающиеся здесь интересы других держав...
Что это за лодка, всматривался он в наступившую тьму, так тихо, крадучись приближается к кораблю? Никак, контрабандисты. Плеск весел совсем не слышен, а она уже у борта судна, и раздается негромкий, осторожный свист. Вниз скользит веревочный трап. Двое мужчин, закутанных в плащи, один за другим поднимаются на палубу. Встречающий их офицер корабля открывает люк трюма и предлагает мужчинам спуститься вниз. Что-то здесь явно нечисто. Кто-то устраивает на их тайном бегстве из Мексики маленькое прибавление собственного капитала.
Утром судно уже в море. Если мексиканский закон каким-то образом нарушен, то теперь это мало кого волнует. Тайну появления на корабле двух незнакомцев первой узнала баронесса Врангель.
— Ты знаешь, — с возбуждением говорит она мужу, — что на корабле двое нелегальных пассажиров, беглецов. Мне рассказала одна пассажирка, испанская дама. У них обоих были проблемы с мексиканским правосудием. Француза подозревали в мошенничестве и обвинили в том, что он обокрал республику на сто тысяч пиастров. Англичанин тоже вел какой-то судебный процесс, и правительство запретило выпускать их из страны. Но, ты же понимаешь, за деньги здесь можно сделать все что угодно. И вот они спокойно плывут вместе с нами в Соединенные Штаты!
— Вчера вечером, — с улыбкой ответил Врангель, — я наблюдал, Лизонька, как их контрабандой доставили на корабль. Думаю, что, не сообщив мексиканским властям о своих подозрениях до отхода судна, я поневоле стал соучастником преступления. Тебя это не пугает?
— Вот уж никак не ожидала, мой друг, — с задором ответила баронесса, — обнаружить в вас тайные противоправные наклонности!
Врангель отблагодарил ее шутку поцелуем. Еще один нелегкий поход позади, и они оба испытывали прилив счастья.
Спустя двадцать дней «Анна-Элиза» вошла в залив Нью-Йорка. Этот крупнейший североамериканский порт русские мореплаватели обычно оставляли в стороне, и впервые попавший сюда Врангель с изумлением наблюдал несметное скопище кораблей разных стран в большой гавани, суету у причалов, где разгружались и нагружались суда, следующие в Европу, Африку, в другие порты Америки.
Съехав на берег, супруги Врангель приобрели в пассажирском агентстве билеты на корабль, отплывавший через сутки в Гавр, и поспешили посмотреть город. Несмотря на поздний вечер, город кипел жизнью, улицы с высокими семиэтажными домами были ярко освещены газовыми фонарями, магазины ломились от обилия товаров, завезенных сюда со всех концов света. Здесь чувствовался, бурно проявлял себя, даже в походке людей, ускоренный звоном золота напряженный ритм деловой активности молодой американской нации, стремящейся и торговлей, и наступательной внешней политикой утвердить себя в мире. Может ли сравнительно небольшая Мексика соперничать с этой страной? Нет, где уж ей, несмотря на временную победу Санта-Аны, удержать Техас!
Вечером следующего дня американский пакетбот «Утика», приняв на борт сорок пассажиров, среди которых было и семейство Врангеля, направился через океан к берегам Европы.
Часть четвертаяТРИДЦАТЬ ДВА ГОДА СПУСТЯ(Имение Врангеля Руиль в Эстляндии, ноябрь 1868 года)
По аллее старого парка неторопливо идет, опираясь на трость, невысокий человек с пышными седыми бакенбардами. Сухие листья похрустывают под ногами. Ночью подморозило, и он в теплом пальто с бобровым воротником. Иногда он останавливается и через нацепленные на нос очки в серебряной оправе озирает голые ветви деревьев с кое-где сидящими на них воронами.
Ему приятен этот унылый вид угасающей природы, приятен и бодрящий легкие холодный воздух. Скоро стукнет семьдесят три — возраст такой, когда уже не уверен, доведется ли увидеть следующую осень или весну.
Во время ставших регулярными утренних прогулок мысли его суровы и сосредоточенны. Уж почти полтора десятка лет, как покинула этот мир та, кого он всегда нежно звал Лизонькой, верная спутница на дорогах странствий, хранительница домашнего очага. И с ее смертью этот очаг потерял свое тепло. На местном кладбище покоятся и ушедшие еще ранее от заболевания скарлатиной две малые дочери — Доротея и Наташа. Не их ли безвременная кончина подкосила силы жены?
Но три сына продолжают род Врангелей. Старший, Вильгельм, Вилли, рожденный в Америке, унаследовал административную хватку отца и имеет неплохие шансы стать толковым предводителем эстляндского дворянства.
Петр привязан к земле. Нечестолюбив, и роль грамотно ведущего свое хозяйство помещика вполне его устраивает.
В научном же плане все надежды на младшего, Фердинанда Фердинандовича. О нем-то смело можно сказать, что пошел по стопам отца. И в Морском корпусе обучался, и слушал лекции в Дерптском университете. Теперь проходит научную стажировку за границей. Увлечен, как когда-то и отец, гидрологией.
Но в Русскую Америку ему попасть уже не удастся, продана, и нет уже такого территориального образования, ушло в историю. Однако прологом к продаже Аляски стала потеря в Калифорнии колонии Росси. И мысли о том, почему и как все это произошло, терзали Врангеля почти ежедневно.
Он сделал тогда все, что мог, проведя важные переговоры в Мексике. Колонию Росс можно было сохранить и расширить, если бы правительство России, и прежде всего император, захотели бы сделать хоть пару шагов навстречу сближению с мексиканскими властями. Уж если невозможно официальное признание Мексиканской Республики, то что мешало заключить, по примеру Пруссии, торговое соглашение? Об этом он и говорил при личной встрече с императором, пытался убедить в целесообразности таких действий всесильного самодержца.
Но император доводов его не принял. Холодный взгляд голубых глаз Николая I будто вопрошал: «О чем мы говорим, барон? Что торговое соглашение с Мексикой позволит раздвинуть границы колонии Росс на двадцать миль в три стороны света? Мы решаем судьбы европейских стран, а вы лезете ко мне с каким-то ничтожным клочком земли где-то там, в Калифорнии! Постыдились бы, барон Врангель!» Не вдаваясь в детали, Николай ответил с присущим ему монаршим высокомерием: «Для Пруссии выгоды важнее чести, а у меня наоборот».
И этот вердикт решил судьбу колонии Росс. Убытки от ее содержания все росли, и спустя несколько лет директора Российско-Американской компании решили продать крепость с прилегающими землями. Купил колонист швейцарского происхождения, некий Джон Суттер, в рассрочку, за тридцать тысяч долларов, но так и не расплатился с компанией. Не до того стало, когда по соседству с Россом, на реке Сакраменто, вдруг было найдено золото и началась знаменитая калифорнийская золотая лихорадка. Кто-то баснословно нажился на ней. Немножко поучаствовали в поисках золотишка и русские промышленники, прибывшие с берегов Аляски. Намыли и отправили из Калифорнии девять баночек с золотым песком, на чем компания заработала сорок пять с половиной тысяч рублей. По общим масштабам — мелочишка, а все равно приятно. Тогда кое-кто и призадумался: зачем же поторопились продать форт Росс? Да поздно: сорвавши голову, по волосам не плачут.
А самому капитану Суттеру, ставшему владельцем богатейших земель, не повезло. Его горестную историю как-то рассказал вернувшийся в Петербург Петр Костромитинов, надолго осевший в Сан-Франциско вице-консулом России. Весть об открытии на калифорнийской реке Сакраменто золота возбудила всю Америку. В Калифорнию хлынули со всех концов страны тысячи старателей, и они обобрали Суттера до нитки. Не помог и суд, удовлетворивший иск землевладельца. С судьей разъяренная толпа золотоискателей разделалась по-своему: повесила его на перекладине. Разгром был учинен и в поместье Суттера, а вставших на защиту законности гвардейцев ждал, как и Суттера, тот же быстрый и беспощадный приговор озверевшей толпы. В схватке погибли и трое сыновей самого Суттера.
И вот допустим, размышлял Врангель, что к началу золотой лихорадки Росс оставался бы еще российской собственностью. Разве было бы возможно в тех условиях разводить там скот, собирать урожай на полях? Эти люди, опьяненные жаждой наживы, у которых не то что царя в голове не было, а и никаких моральных устоев в душе, все бы там разграбили, прирезали бы скот, разорили поля. И что бы сделала против тысячных полчищ горстка русских промышленников? Так и получается, что и с одной стороны, и с другой колония Росс была обречена.
Не раз вспоминалась и встреча в Мехико с американским послом Энтони Батлером. В своих прогнозах он на сто процентов оказался прав. Сначала, в середине сороковых годов, Соединенные Штаты официально включили в свой состав Техас, оттяпав его у Мексики, а на исходе того же десятилетия путем военной интервенции завладели и Калифорнией. В обоих случаях предлог для захвата обширных земель был один и тот же — требование избавиться от мексиканского владычества со стороны осевших на этих землях американских колонистов. Когда-нибудь под тем же предлогом они захв