— Может быть, желаете чего-нибудь еще?
— Нет, спасибо.
— Выглядит просто здорово, Дот. Да, и масла еще принесите!
— Конечно, сэр, сейчас будет. А вам, мэм? Не нужно ли добавить заправки к салату?
— Нет-нет, благодарю вас. Салат и так просто замечательный.
— Спасибо на добром слове. Мы таким хорошим клиентам, как вы, завсегда рады. Кстати, у нас тут каждое воскресенье шведский стол, после церковной службы.
— Будем иметь в виду, — улыбнулся ей Уэсли.
Я решила, что оставлю на чай никак не меньше пяти долларов — пусть только простит меня за то, что не притронулась к еде.
Уэсли, видимо, тщательно взвешивал свои слова, прежде чем обратиться к Марино. Прежде такого никогда не было.
— Как я понимаю, мне следует сделать вывод, что от своей первоначальной теории ты полностью отказался? — спросил он наконец.
— Какой теории? — Марино пытался разрезать отбивную вилкой. Когда это ему не удалось, он потянулся за перцем и острым соусом.
— О Темпле Голте, — напомнил Уэсли. — Похоже, за ним ты уже не охотишься?
— Я ничего подобного не говорил.
— Марино, — вмешалась я, — но к чему ты тогда рассказывал нам о той аварии?
Он жестом подозвал официантку.
— Дот, думаю, без хорошего ножа мне тут не обойтись. Значение дела с аварией в том, что за парнем и в прошлом уже кое-что водилось. Местные все очень против него настроены и из-за того случая, и потому что он около самой Эмили все увивался. Так что я вам просто передаю, как тут и что.
— Ну и как эта теория объясняет человеческую кожу в морозильнике Фергюсона? — спросила я. — Да, кстати, группа крови та же, что и у девочки. Анализ ДНК пока не готов.
— Да ни черта она, конечно, не объясняет.
Дот вернулась с зубчатым ножом, и Марино, поблагодарив, принялся пилить отбивную. Уэсли ковырял жареную камбалу и слушал, не поднимая глаз от тарелки.
— В общем, получается, улики указывают на то, что девчушку убил Фергюсон. Но конечно, полностью исключить возможность того, что сюда заявился Голт, тоже нельзя. Нет, его я сбрасывать со счетов не стал бы.
— Что еще известно о Фергюсоне? — поинтересовался Уэсли. — Да, ты в курсе, что отпечаток с трусиков, которые на нем были, принадлежит Денизе Стайнер?
— Ну значит, их и украли из ее дома в ночь похищения Эмили. Помнишь, Дениза ведь говорила — она сидела в гардеробной, и ей показалось, что мерзавец рылся в ящиках и что-то прихватил с собой.
— И это, и находка в морозильнике все больше убеждают меня в том, что к Фергюсону нужно приглядеться попристальней, — заметил Уэсли. — Мог ли он встречаться с Эмили прежде?
— По работе он наверняка знал об убийствах в Виргинии, в частности, о деле Эдди Хита, — вставила я. — Возможно, он специально пытался придать своему преступлению сходство с ними. А может быть, наоборот, они подстегнули его воображение и подали ему идею.
— Фергюсон был со сдвигом, — проворчал Марино, отрезая еще кусок, — это точно, но толком его здесь никто не знал.
— А сколько он проработал в бюро расследований штата? — спросила я.
— Почти десять лет. До того был патрульным, а еще раньше служил в армии.
— Разведен? — предположил Уэсли.
— А кто сейчас не разведен?
Уэсли промолчал.
— Дважды. Одна бывшая в Теннесси, другая тут рядом, в Энке. Четверо детей, все уже взрослые, разъехались кто куда.
— И что родные о нем говорят? — поинтересовалась я.
— Слушай, я тут вообще-то не полгода просидел. — Марино снова потянулся за соусом. — Сколько, по-твоему, народа я могу расспросить в день? Да еще дозвониться до них до всех надо. Без обид, но вы двое свалили, и вся эта фигня легла на меня, а сутки, между прочим, ни хрена не резиновые.
— Пит, мы все понимаем, — произнес Уэсли как можно более убеждающим тоном. — Поэтому мы и вернулись. Мы осознаем, что для расследования дела нужно еще много что предпринять. Может быть, даже больше, чем казалось изначально, потому что пока у нас концы с концами не сходятся. Есть по меньшей мере три различных направления разработки, и общего в них я вижу пока мало. Меня сейчас крайне интересует Фергюсон. На него указывают серьезные улики — фрагменты кожи в морозильнике и белье Денизы Стайнер.
— Еще у них тут отличный вишневый пирог, — заметил Марино, смотря на официантку, которая стояла у двери в кухню, готовая броситься к нему по мановению пальца.
— Ты что, постоянно здесь обедаешь? — спросила я.
— Надо же человеку где-то столоваться, верно, Дот? — Он слегка повысил голос, и бдительная Дот была тут как тут.
Мы с Уэсли заказали только кофе.
— О, милочка, неужели с салатом что-то не так? — Она искренне расстроилась, увидев мою нетронутую порцию.
— Салат очень вкусный, — заверила я. — Просто я не голодна.
— Может быть, вам с собой завернуть?
— Нет, спасибо.
Наконец официантка оставила нас в покое, и мы перешли к криминалистике. Уэсли рассказал Марино о клейкой ленте и «флоридской пробке». Мы обсудили эту тему, но вскоре беседа угасла. Принесли пирог, Марино расправился с ним и снова закурил. Идей по поводу огнестойкой ярко-оранжевой ленты и древесной сердцевины у него было не больше, чем у нас.
— Вот ведь чертовщина, — повторил он уже не в первый раз. — Что ж за хренота такая — хоть бы что-нибудь близкое, к чему эти штуки притянуть.
— Ну, — сказал Уэсли, думая, по-видимому, о чем-то другом, — лента довольно-таки необычная, так что кто-нибудь из местных должен ее вспомнить — если она, конечно, отсюда. Но если и нет, уверен, ее происхождение удастся отследить. — Он отодвинулся от стола.
— Это оставьте мне, — сказала я, беря счет.
— «Американ экспресс» здесь не принимают, — предупредил Марино.
— Сейчас без десяти два. — Уэсли поднялся с места. — Встретимся в отеле в шесть и обсудим план дальнейших действий.
— Не хотела тебе напоминать, — сказана я, — но мы живем в мотеле, а не в отеле, и на данный момент ни мне, ни тебе добираться туда не на чем.
— До мотеля я тебя подкину, а там должна ждать твоя машина. Кстати, Бентон, тебе тоже тачку организуем, если нужно, — заявил Марино таким тоном, как будто уже стал новым шефом полиции городка, если не мэром.
— Я пока и сам не знаю, что мне может понадобиться, — ответил Уэсли.
13
В тот же день я отправилась проведать детектива Мота. Состояние его стабилизировалось, его перевели в отдельную палату, но все еще держали под наблюдением. Я не особо ориентировалась в городе, поэтому пришлось довольствоваться тем небогатым ассортиментом цветов в охлаждаемых витринах, которым располагал магазинчик при больнице.
— Детектив Мот? — окликнула я, не решаясь войти в палату.
Он дремал, вытянувшись на кровати и не обращая внимания на орущий телевизор.
— Эй, — произнесла я чуть громче.
Открыв глаза, он спросонок не сразу понял, кто я такая, но, узнав, широко улыбнулся, будто только меня и ждал все это время.
— Господи помилуй, никак доктор Скарпетта. Вот уж не думал, что вы все еще в наших краях.
— Извините, что цветы не очень удачные — тут внизу выбирать особо не из чего. Поставлю вот сюда, ладно?
Я отнесла невзрачные хризантемы и маргаритки в пузатой зеленой вазе к тумбочке, с грустью отметив, что единственный стоявший там букет был еще более жалким, чем мой.
— Тут вот стул, присядьте на минутку, поболтаем.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я.
Мот побледнел и осунулся. С какой-то беспомощностью в глазах он бросил взгляд на чудесный осенний пейзаж за окном.
— Стараюсь, как говорится, плыть по течению, — ответил он. — Не знаю, как оно там дальше пойдет, но сейчас вот подумываю заняться тем, что мне по душе, — буду себе рыбачить потихоньку, столярничать. Давно мечтал соорудить какую-нибудь хибарку в глуши, поселюсь там. Еще я тросточки из липы мастерю здорово.
— Детектив Мот, — нерешительно спросила я, боясь разволновать его, — а коллеги вас навещают?
— Ну а как же, — ответил он, не отводя глаз от яркой синевы неба. — Забегали ребята пару раз, звонили.
— И что вы думаете о том, как продвигается расследование?
— Не слишком мне все это нравится.
— Почему?
— Ну, перво-наперво, потому что сам-то я в стороне остался. Ну и потом, как я понял, каждый в свою сторону тянет. Вот я и переживаю.
— Вы занимались делом с самого начала, — напомнила я. — И Макса Фергюсона, должно быть, хорошо знали.
— Видать, не так уж хорошо.
— Вам известно, что он под подозрением?
— Слыхал. Ребята мне все рассказали.
От солнца его глаза стали водянисто-прозрачными. Он несколько раз моргнул, смахивая слезы, выступившие не то от яркого света, не то от нахлынувших эмоций, и снова заговорил:
— Еще я слыхал, что Крида Линдси чуть не с собаками ищут. По мне, как-то не по-людски получается что с тем, что с другим.
— Что вы имеете в виду? — спросила я.
— Ну подумайте сами, доктор Скарпетта, — Макс умер, и в свою защиту сказать ничего не может.
— Не может, — согласилась я.
— А Криду, даже будь он здесь, такая задача и вовсе не под силу.
— Где же он?
— Слыхал, пустился в бега, и это уж не в первый раз. То же было, когда тот парнишка попал под машину и погиб. Все тогда решили, что это дело рук Линдси. Он пропал, потом вдруг снова объявился — да и куда ему еще деваться. После того случая он не вылезает из местного «Гарлема», как у нас его когда-то называли, напивается там вусмерть.
— А где он живет?
— В сторону от дороги на Монтрит, на Радужной горе.
— Боюсь, мне это ни о чем не говорит.
— Как к воротам в Монтрит подъезжать, повернете направо, где дорога в гору идет. Раньше там вообще дыра была, жили одни — ну, деревенщина, как вы бы их назвали. Но за последние двадцать лет кто поуезжал, кто помер, так что теперь вот поселились такие, как Крид. — Мот на минуту замолчал — мысли его блуждали где-то далеко. — Его дом вы сразу заметите — под горкой, у дороги. У него на веранде еще стиральная машина ржавая стоит, а мусор он выбрасывает прямо в лес, с заднего крыльца. — Он вздохнул. — С соображалкой у него всегда было туго, тут и говорить нечего.