Ферма животных — страница 6 из 16

Однажды, когда Молли весело вбежала во двор, размахивая своим длинным хвостом и пожевывая стебелек травы, Кловер отвела ее в сторону.

— Молли, — сказала она, — мне нужно серьезно поговорить с тобой. Сегодня утром я видела, как ты заглядывала через изгородь, которая отделяет Ферму от Фоксвуда. За изгородью стоял один из людей мистера Пилькингтона. Я почти уверена, хотя и была далеко, что он что-то сказал тебе и даже погладил тебя! Что всё это значит, Молли?

— Нет! Не было этого! Это всё неправда! — заржала Молли, вскидываясь на дыбы и колотя по земле копытами.

— Посмотри мне в глаза, Молли! Дай мне честное слово, что он тебя не гладил!

— Это неправда, — твердила Молли, но не смогла посмотреть Кловер в глаза, а еще через минуту сорвалась с места и умчалась в поле.

Неожиданная догадка поразила Кловер. Не говоря никому ни слова, она пошла в стойло Молли и копытом разрыла там солому. Под соломой было запрятано несколько пучков разноцветных лент и маленькая кучка пиленого сахара.

Через три дня Молли исчезла. Несколько недель никто ничего не знал о месте ее пребывания, но потом голуби донесли, что видели ее на другом конце Виллингдона. Она стояла возле трактира, запряженная в нарядную, раскрашенную в красно-черные цвета коляску. Жирный красномордый человек в клетчатых бриджах и гетрах, похожий на трактирщика, поглаживал ей морду и кормил сахаром. В ее подстриженную челку была вплетена алая ленточка. «Похоже, что она очень была довольна собой», — сказали голуби. Никто из животных больше никогда не упоминал имени предательницы.

В январе установилась исключительно суровая погода. Земля звенела, как сталь, и на полях делать было нечего. Митинги на большом гумне собирались чаще, чем обычно. Свиньи занялись планированием работ на следующий сельскохозяйственный сезон. Все уже принимали как должное, что самые смышленые на ферме животные — свиньи, они разрабатывают все вопросы хозяйственной политики, хотя решения их обязательно утверждаются общим голосованием. Этот порядок оправдывал бы себя полностью, если бы не раздоры между Снежком и Наполеоном. Они не могли прийти к согласию ни по одному вопросу. Если один из них предлагал увеличить посевы ячменя, то другой непременно требовал сеять главным образом овес, и если один говорил, что такие-то и такие-то поля отлично пойдут, например, под капусту, то другой тотчас же начинал утверждать, что ничего, кроме репы, на них сажать нельзя. У каждого были свои приверженцы, и митинги становились ареной нескончаемых споров. Блистательные выступления с трибуны частенько доставляли Снежку большинство на митинге, но в промежутках между митингами значительно успешнее вербовал себе сторонников Наполеон. Особенно большой успех он имел у овец. В последнее время они принимались блеять «Четыре — хорошо, две — плохо» к месту и не к месту, из-за чего митинги даже приходилось прерывать. Нетрудно было заметить, что особенно часто они вспоминали об этом лозунге в наиболее ответственные моменты выступлений Снежка.

Снежок обнаружил в доме несколько старых номеров «Фермера и животновода», тщательно изучил их и преисполнился стремлением ко всякого рода новшествам и преобразованиям. Он учено толковал о дренажных канавах, силосе и зольных удобрениях и, с целью повышения плодородия полей, выработал для каждого животного подробный план непосредственного внесения навоза в почву, чтобы не тратить усилий на его перевозку, причем каждый день следовало удобрять новый, заранее определенный участок. Наполеон собственных планов не разрабатывал, но уверенно говорил, что проекты Снежка гроша ломаного не стоят, и, казалось, чего-то выжидал. Самая ожесточенная дискуссия разгорелась у них по поводу мельницы.

На обширном выгоне неподалеку от усадьбы возвышался небольшой холм — самое высокое место на территории фермы. Изучив состав почв, Снежок объявил, что именно здесь следует построить мельницу, которая приведет в движение динамо-машину и снабдит всю ферму электроэнергией. Эта мельница, по словам Снежка, осветит все сараи и стойла, будет приводить в действие циркулярную пилу, молотилку, свеклорезку и электродоилку. Животные никогда в жизни не слышали ни о чём подобном. Ферму мистера Джонса справедливо считали отсталой, механизация на ней находилась в самом зачаточном состоянии. Животные слушали Снежка с изумлением, а он вызывал в их воображении вереницы фантастических машин, которые будут выполнять тяжелые работы, в то время как сами они будут пастись в свое удовольствие на полях либо совершенствовать свои познания чтением книг или беседами.

Подробные чертежи мельницы Снежок разработал за несколько недель. Конструкции металлических деталей были заимствованы главным образом из трех книг, принадлежавших ранее мистеру Джонсу: «Тысяча полезных дел для дома», «Каждый может стать каменщиком» и «Электричество для начинающих». В качестве кабинета для своих занятий Снежок избрал сарай, в котором раньше стоял инкубатор и где был гладкий деревянный пол, очень удобный для черчения. Там он просиживал целыми днями. Заложив раскрытую в нужном месте книгу камешком и зажав в копытце кусок мела, Снежок бегал по сараю взад и вперед, чертя линию за линией и слегка повизгивая от возбуждения. Постепенно эти линии превратились в сложное переплетение кривошипов и зубчатых валов и покрыли больше половины пола. Остальные животные находили, что всё это хотя и непонятно, но впечатляет. По меньшей мере раз в день они являлись взглянуть на рисунки Снежка. Заглядывали даже утки и куры, изо всех сил стараясь не наступать на проведенные мелом линии.

Один Наполеон оставался равнодушным. Он объявил себя противником мельницы с самого начала. Правда, однажды он вдруг пришел познакомиться с трудами Снежка. С важным видом Наполеон обошел весь сарай, внимательно осмотрел все детали чертежей и рисунков, понюхал их раз или два, немного постоял, скосив глаза и как бы схватывая чертежи в целом, а потом приподнял ножку, помочился на чертежи и вышел, не проронив ни слова.

Вопрос о мельнице глубоко расколол всю ферму. Снежок не скрывал, что построить ее будет нелегко. Предстояло добыть камень из карьера, возвести стены, сделать крылья. Надо будет где-то доставать динамо-машины и кабель. Снежок умалчивал, как он собирается решать эти трудности, но утверждал, что построить мельницу можно будет за один год. «А после этого, — уверял он, — мельница позволит нам экономить столько труда, что мы будем работать всего три дня в неделю».

Наполеон, со своей стороны, настаивал, что важнейшая задача текущего момента — это выполнение продовольственной программы и что если они будут тратить время на мельницу вместо увеличения производства продуктов питания, то все они просто вымрут от голода. Среди животных образовались две фракции: одна выступала под лозунгом «За Снежка и трехдневную рабочую неделю!», другая — «За Наполеона и полную кормушку!». Только Бенджамин держался в стороне от обеих группировок. Он не верил ни в продовольственное изобилие, ни в трехдневную рабочую неделю. «С мельницей или без мельницы, а жить будем, как жили, то есть плохо», — говорил он.

Почти столько же споров вызывали вопросы обороны. Все прекрасно сознавали, что, несмотря на разгром в Битве у Коровника, двуногие не оставили своих намерений и следует ждать от них другой, более решительной попытки отвоевать ферму и восстановить власть мистера Джонса. Тем более, что весть об их поражении распространилась по всей округе, будоражила домашнюю скотину и вселяла в нее непокорность.

Как обычно, Снежок и Наполеон никак не могли сойтись во взглядах. С точки зрения Наполеона, животным следовало запасать огнестрельное оружие и учиться его применению на практике. По мнению Снежка, они должны были снаряжать как можно больше голубей для революционной агитации на других фермах. Один настаивал, что если они не научатся защищать себя, их завоюют, другой же утверждал, что если Восстание победит повсеместно, то необходимость обороняться отпадет сама собой. Сначала животные выслушивали Наполеона, потом Снежка и никак не могли понять, кто же все-таки прав. Сказать по правде, они обычно соглашались с тем из них, кто выступал в данный момент.

Наконец наступил день, когда Снежок дорисовал свои чертежи, и голосование по вопросу о строительстве мельницы было включено в повестку дня ближайшего воскресного митинга. Когда все собрались на большом гумне, Снежок встал и, хотя овечье блеянье то и дело прерывало его рассуждения, изложил свои доводы в пользу строительства мельницы. Потом вышел Наполеон. Очень спокойным голосом он заявил, что мельница — это бред, что голосовать за нее никому не советует, и снова сел. Его выступление длилось едва ли тридцать секунд, и, казалось, ему даже безразлично, произведёт ли оно какое-либо впечатление. Тут Снежок вновь вскочил на ноги и, резким криком утихомирив овец, которые было опять разблеялись, разразился пламенной тирадой в защиту своего проекта. До сих пор животные почти поровну делились в своих симпатиях, но красноречие Снежка в эту минуту увлекло почти всех. Он яркими красками описал, во что превратится ферма, когда животные освободятся от черной работы. На этот раз его фантазия не ограничилась только молотилкой и свеклорезкой. «Электричество, — кричал он, — приведет в движение веялки, плуги, бороны, косилки, жатвенные машины и сноповязалки, не говоря уже о том, что в каждом стойле, в каждом хлеву, каждом коровнике и каждом птичнике будет свое собственное электрическое освещение, отопление, а также холодная и горячая вода». Когда он кончил, уже никаких сомнений в исходе предстоящего голосования не оставалось. Но как раз в эту минуту Наполеон вскочил и, бросив косой взгляд на Снежка, издал странно высокий звук, каких никто от него доселе не слышал.

В ответ откуда-то послышался жуткий лай, и девять огромных псов в ошейниках, обитых медными бляхами, вприпрыжку влетели на гумно. Лязгая клыками, они вихрем ринулись прямо на Снежка, который едва успел вскочить со своего места. Через минуту он уже был за воротами усадьбы, а псы мчались за ним. Пораженные и напуганные до немоты и оцепенения, животные покинули гумно и, следя за погоней, столпились у ворот. Снежок мчался по широкому лугу, примыкавшему к дороге. Он бежал со всех ног, но псы гнались за ним по пятам. Один раз он поскользнулся, и показалось, будто сей