— Михаил Михайлович, а документы на эти земли в порядке?
— В порядке. Все числится в балансе совхоза как неудобные угодья. Земельный налог не платим, но и дохода никакого.
— Значит, хуже не будет?
— Хуже точно не будет, — согласился директор. — А вот лучше… Тут уж как получится.
Я еще раз взглянул на карту. В голове уже складывался план действий: начать с менее проблемных участков, отработать технологии, а потом переходить к самым сложным.
— Михаил Михайлович, я согласен попробовать. Но с условием, никто не будет мешать работать по моим методам.
— Не буду, — твердо ответил Громов. — Только результат покажи к концу следующего года. Областные курирующие органы требовать будут.
— Покажу, — уверенно кивнул я, хотя в глубине души понимал всю сложность предстоящей задачи. — А теперь поехали. Осматривать эти места.
Мы договорились выехать завтра с утра.
Выходя из конторы, я почувствовал, как усиливается дождь. Капли стучали по жестяной крыше котельной, а в воздухе пахло мокрой землей. Впереди меня ждали месяцы тяжелой работы, но впервые за долгое время я ощущал настоящий азарт. Заброшенные земли, которые все считали безнадежными, станут моим полигоном для применения знаний из будущего.
На следующий день Громов приехал ко мне, чтобы объехать все проблемные участки, на совхозном УАЗ-469. Машина была новенькая, темно-зеленого цвета, пахла свежей краской и резиной. На приборной панели красовалась табличка «Инвентарный номер 47», а на боковых дверях белыми буквами было написано «Совхоз Заря».
— Поедем по порядку, — сказал Громов, заводя двигатель. — Сначала на каменистые склоны, потом к болоту, а под конец к старому кожзаводу. Увидишь своими глазами, с чем придется работать.
Мы выехали из центральной усадьбы по накатанной грунтовой дороге. Слева тянулись поля, справа — полоса березовой рощи.
Через десять минут дорога пошла в гору, и Громов переключился на пониженную передачу. УАЗ натужно заревел, преодолевая подъем.
— Вот они, наши каменистые склоны, — директор остановил машину на гребне холма и указал рукой вниз.
Передо мной открылся унылый пейзаж. Покатые склоны, усеянные валунами размером от футбольного мяча до стола, кое-где торчали одинокие березки и заросли шиповника. Между камнями виднелись клочки пожухлой травы и обнаженная серая земля.
— Почва есть? — спросил я, слезая с машины.
— Есть, но тонким слоем. Сантиметров двадцать-тридцать, не больше. А под ней глина с камнями.
Я присел на корточки, взял горсть земли, растер между пальцами. Почва тяжелая, глинистая, с большим содержанием мелких камешков. Но не безнадежная, при правильной обработке из нее можно сделать неплохие угодья.
— Откуда столько камней? — поинтересовался я.
— Ледник, говорят, — Громов закурил папиросу «Север». — Тысячи лет назад здесь ледник был, вот и натащил всего этого добра. А потом растаял, а камни остались.
Мы прошлись по склону. Камни действительно мешали бы любой технике: плуг сломается, культиватор заденет. Но в моей голове уже созревала идея использовать сами камни как строительный материал для террас.
— Площадь участка? — уточнил я.
— Сто двадцать гектаров. Весь склон и вершина холма.
— А вода поблизости есть?
— Есть. Вон там, в низинке, родник бьет. Хороший, полноводный. Местные его Студеным зовут.
Следующим пунктом была заболоченная низина у старой мельницы. Ехали мы туда по объездной дороге, поскольку прямой путь весной размыло талыми водами.
Старая мельница представляла собой полуразрушенное бревенчатое строение с провалившейся крышей и покосившимися стенами. Рядом чернело заросшее камышом болотце площадью с футбольное поле.
— Мельница работала до войны, — рассказывал Громов, паркуя машину на сухом пригорке. — Потом дамбу прорвало, вода разлилась, и образовалось болото. Пытались осушать, но денег не хватило.
Я надел резиновые сапоги, которые предусмотрительно взял из дома, и зашел в болото. Вода была по щиколотку, дно мягкое, торфянистое. Камыш рос густой стеной, местами выше человеческого роста.
— Какой глубины торф? — крикнул я Громову.
— Метра два-три. А под торфом глина.
— А рыба есть?
— Карась водится. Мелкий, правда, но есть.
Это хорошо. Наличие рыбы означало, что вода не отравлена и болото можно использовать в хозяйственных целях.
Последним и самым проблематичным был участок у старого кожевенного завода. Ехали мы к нему через поселок, мимо деревянных домов с резными наличниками и огородами, где еще доцветали поздние астры и георгины.
Завод располагался на окраине, в полукилометре от жилых домов. Это было внушительное кирпичное здание с высокой трубой и множеством пристроек. Окна были забиты досками, а над главным входом висела ржавая табличка «Алтайский кожевенный завод им. Куйбышева».
— Закрыли в шестьдесят втором, — пояснил Громов. — Оборудование вывезли, здания пустуют. А вот земля вокруг…
Мы обошли территорию завода. Картина была удручающая. На площади в несколько гектаров не росло практически ничего, только кое-где торчали чахлые сорняки с желтыми, больными листьями. Земля имела серовато-бурый оттенок и неприятно пахла химикатами.
— Стоки куда сбрасывали? — спросил я.
— Вон туда, в овраг, — Громов указал на неглубокую ложбину, тянущуюся от заводской территории к полям. — А оттуда все в речку уходило.
Я спустился в овраг. Здесь картина была еще хуже. Почва покрыта серой коркой, местами растрескавшейся и обнажавшей нижние слои странного рыжеватого цвета.
— Что именно производили? — уточнил я, возвращаясь к машине.
— Кожи выделывали. Хром использовали, кислоты всякие. Говорят, очень вредные стоки были.
В голове быстро прокручивались возможные решения. Хром и другие тяжелые металлы — серьезная проблема, но не безнадежная. Существовали растения-аккумуляторы, способные извлекать токсины из почвы. Правда, технология фиторемедиации в 1972 году еще не была широко известна, но принципы оставались теми же.
— Анализы почвы делали? — спросил я.
— Делали, когда завод закрывали. Но документы где-то в районе лежат. Помню только, что превышение по хрому в несколько раз.
Мы вернулись к машине. Громов достал из бардачка термос с чаем и алюминиевые кружки.
— Ну что, Виктор Алексеевич, видел проблемы. Какие будут предложения?
Я отхлебнул горячего чая с характерным привкусом заварки и сахара-рафинада.
— Михаил Михайлович, задача сложная, но решаемая. Начнем с каменистых склонов, там проще всего. Сделаем террасы, используя сами камни как строительный материал. Болото частично осушим, частично превратим в рыбоводческие пруды. А вот с заводской землей придется повозиться, нужно сначала очистить от токсинов.
— И сколько времени потребуется?
— На весь комплекс работ минимум год. Но первые результаты будете видеть уже следующей весной.
Громов задумчиво покачал головой:
— Знаешь, Виктор, если получится хотя бы половина из задуманного, мы станем самым богатым хозяйством в районе. Эти пятьсот гектаров могут дать дополнительно тысяч пятьсот рублей чистого дохода в год.
— Не пятьсот, а больше, — поправил я. — При правильном использовании эти земли могут стать самыми продуктивными в совхозе.
На обратном пути мы заехали в контору, где Громов показал мне папку с документами по неудобным землям. Планы участков, акты обследования, справки о составе почв, все было оформлено по советским стандартам, аккуратно подшито и заверено печатями.
— Официально все эти участки числятся как неудобные угодья категории «прочие земли», — объяснял директор, перелистывая бумаги. — Земельного налога не платим, но и в план производства они не входят.
— А если мы их освоим?
— Переведем в категорию пашни или сенокосов. Тогда и налог будем платить, и план увеличится. Но зато появится реальный доход.
Вечером, сидя дома за самодельным письменным столом, я составлял предварительный план работ. Нужно все тщательно продумать: последовательность операций, потребность в технике и материалах, сроки выполнения каждого этапа.
В окно стучал дождь, а в печи потрескивали березовые поленья. Керосиновая лампа давала теплый желтый свет, под которым я чертил схемы будущих террас и записывал расчеты объемов земляных работ.
Утром я решил еще раз самостоятельно объехать все проблемные участки на мотоцикле «Иж-Планета», который мне одолжил Семеныч. Летнее солнце уже поднялось высоко, обещая жаркий день, а воздух был напоен ароматом цветущих лугов и свежескошенной травы.
Первым делом поехал к каменистым склонам. «Иж» легко взбирался по проселочной дороге, обдувая лицо теплым ветром. Кузнечики стрекотали в придорожной траве, где еще доцветали ромашки и васильки.
На склонах картина была та же, россыпи валунов среди редкой растительности. Но летним ясным днем все выглядело не так уныло, как вчера после дождя показывал Громов. Кое-где между камнями зеленела трава, а на южных склонах даже цвели дикие маки.
Я слез с мотоцикла, достал из рюкзака складную саперную лопатку и небольшой геологический молоток. Нужно понять структуру почвы и характер каменных отложений.
Копнув в нескольких местах, обнаружил интересную закономерность. Камни лежали не хаотично, а словно волнами, участки с крупными валунами чередовались с полосами мелкой щебенки. Это значительно упрощало задачу террасирования.
В памяти всплыли технологии горного земледелия из будущего. Если использовать крупные камни для подпорных стенок, а мелкие для дренажа, можно создать устойчивые террасы за один сезон.
Но главное открытие ждало меня у родника Студеный. Источник оказался действительно мощным. Чистая холодная вода била из-под большого валуна с силой, достаточной для работы небольшой мельницы. Дебит был не меньше десяти литров в секунду.
— Отличный напор, — пробормотал я, подставляя ладонь под струю. — Здесь можно поставить гидротаран.
Гидротаран, устройство, которое использует энергию падающей воды для подъема части ее на большую высоту. Принцип был известен еще в XIX веке, но в 1972 году о нем мало кто помнил. А между тем, такая установка могла обеспечить полив террас без электричества и топлива.