нного буровым оборудованием и измерительными приборами.
— Что, Виктор Алексеич, опять в болото полезем? — поинтересовался дядя Вася, затягиваясь дымом. — А то вчера жена спрашивала, зачем нам соленая земля, если на обычной работы хватает.
— Потому что эта земля даром пропадает, — ответил я, раскладывая на капоте машины карту участка в масштабе 1:5000. — Семьдесят гектаров возле озера. Если их освоить, получим дополнительные пастбища и сенокосы.
Солончаки располагались в полутора километрах от совхозной усадьбы, в низине между двумя пологими холмами. Озеро Горькое, овальный водоем длиной триста метров, лежало в центре засоленной территории как мутно-зеленый глаз.
Мы добрались до места на трех машинах. УАЗ с людьми и оборудованием, трактор ДТ-75 с буровой установкой на прицепе, экскаватор на собственном ходу. Техника выстроилась у края солончака, где еще росла нормальная степная трава.
Первым делом требовалось изучить структуру засоления. Я достал из планшета схему участка, расчерченную на квадраты по пять гектаров. Красными точками отмечены места для бурения скважин, синими — для отбора проб почвы.
— Начинаем с разведки, — объяснил я Семенычу, который должен управлять буровой установкой. — Нужно понять, откуда берется соль и как глубоко она проникла.
Буровая установка представляла собой самодельную конструкцию на базе списанного компрессора. Стальная мачта высотой четыре метра, лебедка с тросом, набор буровых штанг диаметром пятьдесят миллиметров. Все смонтировано на двухосном прицепе с откидными упорами.
Первую скважину заложили в пятидесяти метрах от озера, там, где засоление проявлялось наиболее сильно. Почва здесь имела белесый оттенок, покрыта кристаллической коркой соли толщиной в палец.
— Глубину какую берем? — спросил Семеныч, запуская компрессор. Двигатель заработал с характерным тарахтением, поднимая облачко синего дыма.
— Пока не дойдем до грунтовых вод, — ответил я, наблюдая за началом бурения. — Или до водоупорного слоя.
Буровая штанга легко входила в размокшую почву, каждые полметра мы извлекали керн, цилиндрический столбик грунта, сохраняющий естественную слоистость. Образцы укладывались в деревянный ящик с ячейками, каждая подписана глубиной отбора.
На глубине полутора метров штанга наткнулась на воду. Она поднялась по скважине до отметки в один метр, что указывало на высокий уровень грунтовых вод.
— Во, вода пошла, — констатировал Семеныч, извлекая штангу с мокрым керном. — И какая мутная, прямо рассол.
Действительно, вода в скважине имела буровато-зеленый оттенок и резкий соленый вкус. Я опустил лакмусовую бумажку, показала щелочную реакцию, pH около девяти.
— Грунтовые воды засолены, — записал я в полевой дневник. — Значит, проблема не только в поверхностном слое.
Мы пробурили еще пять скважин на разном расстоянии от озера. Картина постепенно прояснилась.
Засоленные грунтовые воды залегали на глубине от метра до двух, в зависимости от рельефа. Чем ближе к озеру, тем выше уровень и сильнее засоление.
— Понятно, в чем дело, — сказал я, изучая полученные данные. — Озеро питается солеными подземными водами. Они поднимаются к поверхности, испаряются, оставляя соль в почве.
— А откуда в воде соль? — поинтересовался Колька, рассматривая белесые кристаллы на извлеченном керне.
— Из глубоких пластов, — пояснил я. — Здесь когда-то было древнее море. Соли накопились в горных породах, а теперь вымываются подземными водами.
Следующим этапом стал отбор почвенных образцов для лабораторного анализа. Дядя Вася с лопатой обходил участок, копая в намеченных точках ямки глубиной полметра. Почва на разных глубинах имела различную окраску, от белесо-серой на поверхности до рыжевато-бурой в нижних горизонтах.
— Смотри, как соль выступает, — показывал он мне почвенный разрез. — Сверху корка белая, а глубже все рыжее становится.
В пробирки с притертыми пробками я отбирал образцы через каждые десять сантиметров. Всего набралось четыре десятка пробирок, аккуратно подписанных номером точки и глубиной отбора.
К полудню разведка завершилась. У меня на руках было достаточно материала для понимания характера засоления. Теперь требовалось все проанализировать и разработать план мелиорации.
— А что дальше делать будем? — спросил Федька, помогавший упаковывать оборудование.
— Ехать к Кутузову, анализы делать, — ответил я, укладывая пробирки в термостат для транспортировки. — А потом план составлять, как с этой солью бороться.
В лаборатории ветстанции пахло химическими реактивами и дезинфекцией. Кутузов встретил меня в белом халате, испачканном пятнами различных растворов. На лабораторном столе стояли колбы с мутными жидкостями, он проводил очередные анализы воды для животноводческих ферм.
— Опять с загадками? — улыбнулся лаборант, отрываясь от микроскопа. — На этот раз что исследуем?
— Солончаки возле озера Горького, — ответил я, выгружая пробирки на стол. — Нужно определить тип и степень засоления.
Кутузов взял одну из пробирок, рассмотрел содержимое на свету. Почва имела неприятный серовато-белый цвет с рыжими разводами.
— Классическая картина солончака, — констатировал он. — Видите эти белые прожилки? Это кристаллы солей, выступающие по капиллярам.
Мы принялись за анализы. Каждый образец растворяли в дистиллированной воде, фильтровали через бумажный фильтр, полученную вытяжку исследовали на содержание различных солей.
— Хлориды определяем нитратом серебра, — объяснял лаборант, добавляя в пробирку несколько капель реактива. — Если выпадает белый осадок, значит, есть поваренная соль.
Осадок выпал практически во всех пробах, причем в большом количестве. Это означало высокое содержание хлорида натрия, обычной поваренной соли.
— А сульфаты проверим хлоридом бария, — продолжал Кутузов, переходя к следующему анализу. — Сульфаты дают белый осадок, нерастворимый в кислотах.
Сульфатов тоже оказалось много, особенно в образцах из нижних горизонтов почвы. Это сернокислые соли натрия и магния, еще более вредные для растений, чем хлориды.
— Карбонаты определяем соляной кислотой, — завершал серию анализов лаборант. — Если шипит и пенится, значит, присутствует сода.
Реакция на карбонаты тоже была положительной, хотя и слабее, чем на хлориды и сульфаты.
К вечеру картина засоления стала ясной. Почвы содержали смесь различных солей, причем концентрация в несколько раз превышала допустимые нормы. Ни одна сельскохозяйственная культура не могла нормально развиваться в таких условиях.
— Что посоветуете? — спросил я, изучая результаты анализов.
— Промывка, дренаж и подбор солестойких растений, — ответил Кутузов, снимая испачканные перчатки. — Другого способа рассоления не существует.
— А какие растения солестойкие?
— Из кормовых трав — житняк, пырей солончаковый, солерос. Из древесных — лох серебристый, тамарикс. Они не только выносят засоление, но и способствуют рассолению почвы.
Вечером дома я засел за изучение литературы по мелиорации солончаков. В районной библиотеке удалось найти несколько книг по этой теме: «Мелиорация засоленных земель» профессора Ковды, переводы американских исследований, опыт освоения целины в Казахстане.
Основные принципы мелиорации оказались довольно простыми. Сначала нужно понизить уровень грунтовых вод с помощью дренажных систем. Затем промыть почву пресной водой, чтобы вымыть соли из корнеобитаемого слоя. И наконец, высадить растения, которые могут расти на слабозасоленных почвах и способствуют их дальнейшему рассолению.
Но где взять пресную воду для промывки? Ближайший источник, родник Студеный, находился в трех километрах от солончаков. Потребуется проложить водопровод или организовать подвоз воды автотранспортом.
Я достал лист ватмана, закрепил на чертежной доске и принялся составлять схему мелиоративной системы. Сеть дренажных канав для отвода засоленных вод. Магистральный водопровод от родника. Распределительная сеть для подачи промывной воды.
На следующий день я отправился к Матрене за советом. Дорога к ее дальней избушке шла лесными тропами, петляющими между замшелых валунов и поваленных деревьев.
Матрена встретила меня на пороге, опираясь на суковатую палку из березового капа. На ней темно-синий сарафан поверх белой холщовой рубахи, голову покрывал черный платок, повязанный по-старинному под подбородком. На шее висели узелки из мешковины, обереги с сушеными травами.
— А, опять батюшка пришел, — улыбнулась она беззубым ртом. — Проходи, проходи. Чаем угощу, медком побалую.
В избе пахло сушеными травами, печным дымом и старым деревом. Под потолком свисали пучки растений: зверобой с мелкими желтыми цветочками, календула оранжевого цвета, ромашка белоснежная, мать-и-мачеха с широкими листьями. На полках стояли банки из темного стекла с настойками и порошками, каждая с рукописной этикеткой, написанной фиолетовыми чернилами.
— Матрена, опять за советом пришел, — сказал я, усаживаясь за дощатый стол, покрытый домотканой скатертью в красно-белую клетку. — Есть у нас земля соленая, возле озера Горького. Ничего на ней не растет, только белые разводы.
Старуха задумчиво покачала седой головой, разливая чай из потемневшего от времени самовара:
— Знаю то место, сынок. Озеро горькое-пригорькое, вода в нем как слезы. Скотинка туда на водопой не ходит, чует, нехорошая водица.
— А травы какие на соленой земле расти могут? — поинтересовался я, прихлебывая горячий чай с липовым медом.
— Есть травы-солянки, они соль любят как сахар, — оживилась Матрена, вставая и подходя к полке с засушенными растениями. — Вот глянь, что у меня есть.
Она достала пучок сухих растений серо-зеленого цвета с мясистыми листочками и мелкими невзрачными цветками.
— Это солянка содоносная, — пояснила старуха, размяв веточку между пальцами. — На самых соленых местах растет, где даже полынь не выживает. А еще есть лебеда солончаковая, сведа белая зовется.