— Видите, — объяснял я детям, — природа сама себя защищает. Мы только немного ей помогли.
В субботу устроили большой праздник на очищенных от жуков участках. Зинаида Петровна с помощницами приготовила настоящий пир: борщ с мясом, жареную картошку с салом, пироги с капустой и яблоками.
Лучших жукобоев фотографировали на память у самых красивых подсолнухов. Снимки потом повесили на доску почета у конторы.
В понедельник вместе с Кутузовым мы анализировали эффективность различных методов борьбы.
— Настой полыни показал эффективность семьдесят процентов, — докладывал лаборант, изучая записи в полевом дневнике. — Чесночный раствор — шестьдесят пять. А вот зола оказалась почти стопроцентным средством.
— Интересно, — размышлял я. — Значит, механическое воздействие эффективнее химического?
— Похоже на то. Зола забивает дыхательные пути жуков, они задыхаются.
Мы составили подробные рекомендации для других хозяйств, где могла возникнуть похожая проблема. Главный вывод: народные методы в сочетании с массовой мобилизацией людей могут быть не менее эффективными, чем дорогие химикаты.
— А самое главное, — добавил я, глядя в окно на зеленеющие поля, — мы не просто победили жука. Мы показали, что коллектив может решить любую задачу, если действует сообща.
Кутузов кивнул:
— И дети получили настоящий урок биологии. Теперь они знают про экосистемы не из учебников, а из собственного опыта.
Вечером я сидел дома, записывая выводы из «жучиной войны». За окном шумел ветер, но поля были спокойны. Подсолнухи поднимали головы к последним лучам солнца, а в их корнях продолжали работать наши бактерии, очищая землю от промышленных ядов.
Глава 24Саботаж
Проведение телефонной связи к моему дому стало настоящим событием для всего поселка. Я загодя подал заявление в районный узел связи, а к концу месяца бригада монтажников добралась и до нас. Для меня сделали исключение, как для куратора важнейших работ по совхозу.
— Товарищ Корнилов, — сказал бригадир, мужчина лет сорока в синей спецовке с нашивкой «Связь», — линию проведем воздушную, по столбам. От конторы совхоза до вашего дома полтора километра, потребуется четыре промежуточных опоры.
Я стоял во дворе, наблюдая, как рабочие размечают трассу будущей линии. Двое мужчин несли деревянные столбы, покрытые креозотом, третий размахивал кувалдой, вбивая металлические скобы для крепления провода.
— А сколько времени займет? — поинтересовался я.
— Дня три-четыре, если погода не подведет, — ответил бригадир, доставая из планшета схему подключения. — Столбы поставим, провод протянем, аппарат установим.
К концу недели в моей избе на стене висел телефонный аппарат «ВЭФ-люкс» черного цвета с круглым диском номеронабирателя. Егорыч, мой сосед, приходил каждый день полюбоваться на это чудо техники.
— Прогресс, Иван Егорович, — сказал я. — Скоро у каждого в доме такой будет.
Телефон оказался весьма кстати. Теперь я мог оперативно связываться с Кутузовым в лаборатории, с Громовым в конторе, с областными специалистами. Не нужно ехать в райцентр по каждому вопросу.
В конце лета в совхозе начался сезон подготовки к уборке урожая основных культур. Работы хватало всем.
Утром я зашел на центральную усадьбу посмотреть, как идет силосование кукурузы. У силосных траншей, огромных земляных ям длиной по пятьдесят метров, кипела работа. Комбайны привозили зеленую массу, трактористы разравнивали ее, женщины посыпали солью для лучшего брожения.
— Виктор Алексеевич! — окликнула меня Зинаида Петровна, заведующая столовой. Она стояла у края траншеи в ватнике цвета хаки и резиновых сапогах, в руках длинные вилы. — Глянь, какая кукурузка уродилась! Сочная, сладкая, скотинка такой корм любит.
Я спустился в траншею, взял в руки стебель измельченной кукурузы. Действительно, качество было отличным. Зерна молочно-восковой спелости, листья зеленые, без признаков болезней.
— А сколько планируете заложить? — спросил я.
— Тысячу тонн силоса, — ответил подошедший зоотехник Семен Кузьмич, вытирая пот платком в красную клетку. — На всю зиму хватит, и на весну останется.
Рядом с нами работали комсомольцы, молодые парни и девушки в ярких штормовках и джинсовых брюках. Они укладывали зеленую массу ровными слоями, утрамбовывали тракторами, укрывали пленкой.
— А что это за пленка? — поинтересовался я, рассматривая черный материал.
— Полиэтилен, — пояснила Галя, секретарь комсомольской организации. — В этом году впервые попробуем. Говорят, силос лучше сохраняется, не плесневеет.
Новшество выглядело перспективно. Пленка защищала корм от доступа воздуха, создавала анаэробные условия для правильного брожения.
Вечером того же дня я зашел в сельский клуб, где проходил очередной сеанс кинопоказа. В небольшом зале с деревянными скамейками собралось человек семьдесят, почти половина взрослого населения поселка.
— Проходите, Виктор Алексеевич, — шепнул киномеханик Сашка, подросток лет семнадцати в клетчатой рубашке. — Самое интересное место как раз начинается.
Я сел в заднем ряду, рядом с учительницей Инной Викторовной.
После фильма люди не торопились расходиться. Обсуждали увиденное, делились новостями, планировали завтрашние дела. Такие вечера объединяли поселок в единое целое, создавали чувство общности.
— А что, Виктор Алексеевич, — обратился ко мне дядя Вася, закуривая папиросу «Север», — правда говорят, что весной новые земли осваивать будем?
— Правда, — подтвердил я. — Планируем еще двести гектаров солончаков привести в порядок.
— Дело хорошее, — одобрительно кивнул старый механизатор. — Земли много не бывает.
Я вернулся домой поздно и сразу лег спать, счастливый от того, что все идет по плану.
На следующий день утром меня разбудил тревожный телефонный звонок. За окном еще не рассвело, но аппарат «ВЭФ-люкс» настойчиво трезвонил, нарушая утреннюю тишину. Я накинул телогрейку и снял трубку.
— Виктор Алексеевич, — взволнованный голос Кутузова прозвучал в трубке так ясно, словно лаборант стоял рядом, — немедленно приезжайте. Случилось что-то ужасное.
— Что такое, Петр Васильевич?
— Культуры погибли. Все до единой. Месяц работы насмарку.
Я быстро оделся, завел мотоцикл и помчался в районный центр. Утренний воздух был свежим и колючим. Дорога извивалась между березами и осинами, листья кружились под колесами.
Районная ветстанция размещалась в двухэтажном кирпичном здании довоенной постройки, рядом с элеватором и мельницей. Лаборатория находилась на втором этаже, окнами на восток. Дежурный сторож, дядя Коля в ватнике и валенках, впустил меня через служебный вход.
Кутузов встретил меня в лаборатории в мятом белом халате, волосы растрепаны, глаза покраснели от бессонной ночи. На лабораторном столе стояли рядами колбы с мутной жидкостью, от них исходил резкий запах хлорки.
— Смотрите сами, — сказал лаборант, указывая на микроскоп «ЛОМО» в черном корпусе. — Полная стерильность. Ни одной живой клетки.
Я заглянул в окуляр. В поле зрения плавали остатки разрушенных бактерий, но никакого движения, никаких признаков жизни. Драгоценные культуры, которые мы выращивали целый месяц, превратились в мертвую органику.
— Как это могло произойти? — спросил я, отрываясь от микроскопа.
— Кто-то добавил хлорку в питательную среду, — мрачно ответил Кутузов, снимая очки и протирая стекла платком в синюю клетку. — Видите, какой запах? Это не случайность, это умышленная диверсия.
Я внимательно осмотрел лаборатории. Помещение небольшое, метров двадцать площадью, разделенное на рабочую зону и подсобку. На полках стояли реактивы в темных склянках с притертыми пробками, каждая помечена этикеткой с названием вещества. Термостат гудел в углу, поддерживая постоянную температуру для культур.
— А кто имеет доступ сюда? — поинтересовался я.
— Я, заведующий ветстанцией Николай Степанович, уборщица тетя Маша приходит по вечерам… — Кутузов перечислял на пальцах. — И еще новый лаборант, Володя Ефимов. Его на прошлой неделе прислали из района.
— Где он сейчас?
— Еще не приехал. Рабочий день с восьми начинается, а сейчас половина седьмого.
Мы устроились за столом в углу лаборатории, покрытым клеенкой в мелкую клетку. Кутузов заварил чай в алюминиевом чайнике, достал печенье «Юбилейное» из жестяной коробки. Руки лаборанта слегка дрожали от нервного напряжения.
— Расскажите подробнее об этом Ефимове, — попросил я, размешивая сахар в граненом стакане.
— Молодой специалист, лет двадцати пяти. Окончил зооветтехникум в Барнауле, получил направление в райкоме. Документы в порядке, характеристики положительные. Работает старательно, вопросы толковые задает.
— А что он за человек? Откуда родом?
— Из нашего района, деревня Каменка. Говорил, что после техникума хотел в город устроиться, но направили к нам. Жалуется иногда на скучную жизнь, мечтает о карьере.
Что-то в этой истории настораживало, но пока не было фактов, только подозрения. Нужно действовать осторожно.
В восемь утра пришел Ефимов. Парень среднего роста, плотного телосложения, с румяным лицом и вьющимися светлыми волосами. Одет в белый халат поверх синих брюк и клетчатой рубашки.
— Доброе утро, Петр Васильевич, — поздоровался он, вешая куртку на крючок у двери. — Ого, Виктор Алексеевич! А вы что так рано?
— Да вот, с Петром Васильевичем консультируемся, — ответил я, наблюдая за его реакцией. — У нас проблемы с культурами.
— Какие проблемы? — Ефимов подошел к стеллажу с колбами, внимательно их осмотрел. — Действительно, что-то не то. Запах хлорки и мутность необычная.
Лицо парня выражало искреннее удивление, но я знал, что хорошие актеры умеют скрывать эмоции.
— Похоже, кто-то добавил дезинфицирующее средство, — сказал Кутузов. — Все культуры погибли.
— Но как? Кто мог это сделать? — возмущался Ефимов. — Лаборатория же на замке!