Дядя Гриша замялся, поправил шапку:
— Да какие особенности… Обычная система. Котел, насос, трубы, батареи. Ничего необычного.
— А вы случайно не музыкант? — неожиданно спросила Галя.
Слесарь покраснел:
— Откуда вы знаете? В молодости на гармошке играл, да это давно было…
— Григорий Иванович, — мягко сказал я, — а не вы ли настраиваете трубы так, чтобы они музыку играли?
Долгая пауза. Дядя Гриша тяжело вздохнул:
— Ну да, я… Скучно мне без музыки, товарищ Корнилов. Жена умерла три года назад, она на пианино играла. Дома тишина, на работе тоже. Вот и придумал, как трубы заставить петь.
Он показал нам схему отопления, испещренную дополнительными пометками:
— Смотрите, если заслонку в этом месте чуть прикрыть, а здесь вентиль на четверть оборота повернуть, то в трубе создается завихрение. Воздух начинает вибрировать, звук получается. А мелодию можно менять, регулируя давление в разных участках.
Система оказалась гениально простой. Дядя Гриша использовал законы гидравлики и акустики, превратив обычное отопление в огромный духовой инструмент.
— А когда вы это делаете? — поинтересовался Железняков.
— Перед сменами. Прихожу пораньше, настраиваю систему. А потом, когда насос включается, музыка играет. Народ радуется, хотя и не знает, откуда звуки берутся.
Рабочие, которые собрались в котельной, слушали объяснения с восхищением. Никто не рассердился, наоборот, все восхищались изобретательностью слесаря.
— Дядя Гриша, — сказал Крюков, — а можете «Подмосковные вечера» сыграть? А то все марши да вальсы.
— Могу, — улыбнулся слесарь. — Только дайте до вечера настроить.
— Знаете что, — предложил я, — давайте официально оформим это как рационализаторское предложение. «Система музыкального сопровождения производственных процессов» или как-то так.
Идея всем понравилась. Дядя Гриша получил официальное разрешение на свои эксперименты, а вечерние «концерты» стали традицией общежития. Рабочие даже начали заказывать любимые мелодии.
В среду состоялся первый полноценный пуск всей оросительной системы. К восьми утра у центрального пульта управления в конторе совхоза собрались все заинтересованные лица: Громов, Железняков, электрик Светлов, Кутузов и я.
Центральный пульт представлял собой металлический шкаф высотой два метра с множеством сигнальных ламп, переключателей и измерительных приборов. На передней панели была схема всей системы с лампочками, показывающими состояние каждой насосной станции.
— Все насосы в режиме автоматического управления, — доложил Кутузов, проверяя положения переключателей. — Система готова к работе.
— Включаем главный рубильник! — объявил Светлов.
Я опустил массивный рычаг рубильника РПЦ-400. Загорелись зеленые лампы «Питание подано» на всех шести позициях.
— Открываем магистральную задвижку! — скомандовал Железняков.
Громов торжественно повернул маховик главной запорной арматуры. В системе начало падать давление.
Первая красная лампа «Насос включен» загорелась через тридцать секунд. Потом вторая, третья… Один за другим автоматически запускались насосы, повышая давление в магистрали.
— Давление стабилизировалось на отметке четыре атмосферы, — доложил Кутузов, следя за центральным манометром. — Работают четыре насоса из шести.
— Отлично! — обрадовался Громов. — Система работает точно по расчету.
Но торжество оказалось преждевременным. Через полчаса стабильной работы на пульте замигала красная лампа аварии на насосной станции номер три.
— Что случилось? — встревожился Железняков.
Кутузов изучал показания приборов:
— Перегрев двигателя. Автоматика отключила насос для защиты от аварии.
Мы помчались на УАЗ-469 к проблемной станции. В павильоне действительно стоял запах горелой изоляции, а двигатель был горячим на ощупь.
— Вентиляция плохая, — определил причину электрик. — В морозы заслонки воздуховодов обледенели, воздух не циркулирует.
Пришлось срочно дорабатывать систему вентиляции. Володя Семенов предложил установить автоматические жалюзи с электроприводом, которые открывались бы при включении насоса.
Пока мы занимались ремонтом вентиляции, в лагере строителей разразился скандал. Железняков ходил мрачнее тучи, что-то записывал в блокнот и подозрительно осматривал рабочих.
— В чем дело, Степан Кузьмич? — поинтересовался я.
— Воровство, — коротко ответил прораб. — За три дня пропали молоток, зубило, набор гаечных ключей. А дорогие вещи, сварочник, буровое оборудование, нетронуты.
— Может, просто потеряли? — предположил я.
— Куда потеряли? — возмутился Железняков. — Молоток вечером на верстаке лежал, утром нет. Зубило из ящика с инструментами исчезло. А ключи вообще со стеллажа сняли.
Атмосфера в бригаде портилась. Рабочие начали подозревать друг друга, кто-то даже предложил обыски проводить.
— Нужно разобраться, — решил я. — Галя, можете организовать наблюдение?
— Конечно, — ответила она. — Комсомольцы могут дежурить посменно.
— А следы какие-нибудь есть? — спросил дядя Вася, которого тоже заинтересовала загадка.
— Есть, и очень странные, — Галя показала отпечатки в снегу возле инструментального вагончика. — Не человеческие и не собачьи. Что-то с когтями, но маленькое.
Я внимательно изучил следы. Действительно, отпечатки лап с острыми когтями, но размером с кошачьи. Однако траектория движения была необычной, не по земле, а от дерева к дереву.
— А инструменты где находили? — поинтересовался я.
— Вот тут самое интересное, — Федька достал из кармана блокнот с записями. — Молоток на березе висел, в развилке веток. Зубило в скворечнике нашли. А ключи в снегу закопанными, но все чистенькие, как вымытые.
Картина становилась яснее. Вор, который ворует только блестящие предметы, прячет их в высоких местах и при этом их «моет»…
— А сороки у вас тут водятся? — спросил я.
— Водятся, — кивнул дядя Вася. — Одна особенно назойливая, все время возле стройки крутится. Мы ее «Инженер» прозвали, больно любопытная к технике.
— Вот и разгадка! — обрадовался я. — Ваш вор — сорока. Эти птицы обожают блестящие предметы, воруют их для гнезда.
— А зачем она их моет? — удивился Колька.
— Инстинкт. Сороки очень чистоплотные, все находки сначала «обрабатывают», чистят, моют в воде.
Мы организовали поиск сорочьего гнезда. Нашли его на высокой березе в полукилометре от стройки, настоящий склад блестящих предметов. Кроме пропавших инструментов там лежали ложки, ключи от замков, даже осколки зеркал.
— Надо же, какая запасливая! — восхитилась Галя.
Все инструменты вернули на место, а для сороки построили специальный «инструментальный домик» с блестящими железками, которые можно было воровать без ущерба для стройки.
— Пусть живет, — решил Железняков. — Талисман будет. И инструменты в порядке содержит, видели, как она их чистит?
В пятницу ударил настоящий мороз, термометр показывал минус тридцать пять градусов. Самое время проверить работу системы в экстремальных условиях.
Первые проблемы начались уже к полудню. На пульте управления замигали желтые лампы предупреждения, датчики давления на трех станциях показывали нестабильные значения.
— Датчики обледенели, — определил Кутузов, изучая показания приборов. — Конденсат в импульсных трубках замерз.
Пришлось срочно дорабатывать систему защиты от замерзания. Володя Семенов предложил использовать электрические нагреватели ТЭН-0,5 мощностью полкиловатта для обогрева датчиков.
— А провода к датчикам не замерзнут? — поинтересовался электрик.
— Используем кабель в морозостойкой изоляции, — ответил Володя. — КРПТ-10, рассчитан на температуру до минус сорока.
К вечеру система обогрева была смонтирована и испытана. Датчики работали стабильно даже при экстремальном морозе.
Но главное испытание ждало нас ночью. Около полуночи я получил телефонный звонок от дежурного слесаря:
— Виктор Алексеевич, на станции номер два отключился электрощит! Насос остановился!
Мы помчались на место аварии. В павильоне действительно погас свет, электрооборудование не работало. Автоматический выключатель сработал и не включался.
— Короткое замыкание, — определил причину Светлов, изучая следы на изоляторах. — Конденсат в щите замерз, расширился, изоляция треснула.
Пришлось срочно сушить электрощит строительным феном и заменять поврежденные изоляторы. Работа заняла три часа на морозе.
— Нужно предусмотреть дополнительный обогрев электрощитов, — решил я. — И улучшить уплотнение от влаги.
К утру все станции работали стабильно. Система выдержала испытание сорокаградусным морозом, хотя и потребовала доработок.
В субботу вечером работы были завершены. Все шесть насосных станций функционировали в автоматическом режиме, система была готова к весеннему сезону орошения.
Я сидел дома, записывая итоговые показания приборов в журнал. За окном бушевала метель, но внутри было тепло и уютно.
Около девяти вечера раздался стук в дверь. Вошла Галя в теплом пальто, припорошенная снегом. Щеки у нее раскраснелись от мороза, глаза блестели, а из-под шерстяного платка выбивались непослушные пряди каштановых волос.
— Виктор Алексеевич, — сказала она, стряхивая снег с платка, — решила проверить, как дела. И термос с горячим чаем принесла.
— Спасибо, очень кстати, — ответил я, помогая ей снять пальто.
Под пальто на ней было темно-синее шерстяное платье с белым воротничком, которое подчеркивало изящную фигуру. Когда она сняла платок, волосы рассыпались по плечам.
Мы сели рядом на небольшой диван, который стоял у стены. Галя разлила чай в алюминиевые кружки, но я заметил, как дрожат ее руки.
— Галя, — сказал я мягко, — что с вами? Вы взволнованы?
Она поставила кружку на столик, не отвечая. В свете ламп ее лицо казалось особенно нежным, а в карих глазах читалось что-то новое, решимость, смешанная с волнением.