— Calla, hombre, calla![13]
По-прежнему улыбаясь, Жоанни вернулся на место. Он был в себе уверен. Что бы там ни творилось, он считал, ему ничего не грозит. Он думал: «Даже если что-то случится, отец никогда не посмеет меня обвинить, что я соблазнил дочку миллионера!» Он чувствовал, как перед ним простирается вся его жизнь, похожая на безграничное море успеха и счастья.
— Учтите, месье Ленио, что вдобавок к худшей оценке за поведение будет составлен рапорт старшему надзирателю.
Бурное веселье, владевшее до сей минуты Жоанни, пропало: оценка и рапорт значили, что он исчезнет с доски почета, — от этого он потеряет, а позже еще и лишится первого приза за успехи в учебе, в итоге карьера пойдет псу под хвост! Это попросту невозможно! Он сел за парту, пора было действовать.
Он принадлежал великому поколению, которое должно было оставить учащимся сейчас в младших классах воспоминания о непревзойденной отваге и мужественности. То, что он собирался предпринять, поставит его имя в один ряд с именами двух Итурриа, Ортеги и самых ярких представителей этого прославленного племени. Если же не получится, все будут смотреть на него, как на изменника, отправленного на карантин. Нет, его просто исключат. Он ни секунды не думал о том, что это, быть может, разрушит карьеру месье Лебрэна и того попросту выгонят. Он отдал приказ:
— Продолжайте шуметь, я приведу старшего надзирателя!
И вышел, даже не слушая саркастических насмешек, брошенных ему надзирателем, потерявшим терпение:
— Вы не ждете, когда вас выставят? Сами идете за дверь, вы к такому уже привыкли!
Ленио пересек двор и парк, позвонил в дверь шале, где жил старший надзиратель с семьей. Представ перед высшим начальством коллежа, он рассказал, что творилось в классе нового надзирателя. Все работали, как обычно; никто не жаловался. Месье Лебрэн был единственным виновником беспорядков.
Старший надзиратель внимательно выслушал речь Жоанни. Поступок был просто невероятный. И отважился на него один из лучших воспитанников коллежа. Старший надзиратель не мог вынести окончательное решение. Он хотел увидеть все сам и пошел вслед за Ленио. И Ленио, как обещал, привел старшего надзирателя в класс. Это был почти успех. Когда они вошли, класс поднялся, освистывая наставника.
Внезапно все стихли. В присутствии товарищей и месье Лебрэна Ленио повторил изобличающую речь против наставника. Говорил он спокойным, но твердым голосом, и старший надзиратель его не перебивал. Время от времени месье Лебрэн возражал, но получалось неловко:
— Месье Итурриа-младший оскорблял меня на испанском!
— Вы лжете! — парировал Пабло.
— Вы только что назвали нас «проходимцами»! — крикнул кто-то.
Ленио подытожил:
— Месье Лебрэн, делая беспрестанные замечания и ставя всем плохие отметки, самолично устроил такой беспорядок. Полагаемся всецело на вас, месье старший надзиратель, в надежде, что вы сможете это до него донести.
Старший надзиратель был в большем замешательстве, нежели хотел показать. Он видел, что все на него смотрят.
— Месье, — сказал он, — я пришел, чтобы…
Его прервали аплодисментами. Аплодисменты были сдержанными, краткими, выказывающими почтение, признательность и доверие.
Старший надзиратель ни за что на свете не хотел вступать в конфликт с американскими пансионерами, которых он — в самом узком кругу — называл «мои тореро». Уже с первых слов было понятно, что он будет снисходителен и постарается всех примирить.
— Ученикам второго класса и риторам впору бы устыдиться, что они ведут себя, как сорванцы класса седьмого… А месье Итурриа должен бы знать, что крайне невежливо обращаться к человеку на языке, которого тот не знает… Месье Лебрэн прав в том, что вел себя строго… Впрочем, месье Ленио поступил верно, воспользовавшись авторитетом примерного воспитанника и известив о том, что творится в классе. Дисциплину здесь ставят превыше всего. Месье Лебрэн — подлинный труженик, человек благовоспитанный и умнейший. И я, — старший надзиратель, — очень надеюсь, что между этим преподавателем и учениками со временем возникнет симпатия. Конечно, не сразу… Кроме того, риторам остается два месяца до экзаменов. Им следует работать прилежно, как никогда… Отметки и замечания месье Лебрэна остаются в силе, однако месье Лебрэн волен стереть их в конце недели, если сочтет поведение учеников удовлетворительным… Инцидент исчерпан.
Старший надзиратель пожал руку месье Лебрэну, сказал ему несколько слов в коридоре и удалился.
Месье Лебрэн весьма удивился, увидев, что воспитанники притихли. Правильно подобранные слова старшего надзирателя возымели действие. При этом он не выиграл в сражении с классом. Согласно правилам коллежа, всех воспитанников следовало оставить после уроков, виновников наказать, а Ленио отправить на дисциплинарный совет. Ясное дело, наказания и плохие оценки будут отменены. Зачинщики, вероятно, жалеют, что все так скоро закончилось. Но большинство учеников явно рады вмешательству Ленио.
Воздух в классе еще накален, еще пахнет порохом после битвы, глаза покалывает. Жоанни, стоя у парты, кратко резюмирует все случившееся, повторяет примирительные слова старшего надзирателя, потом протягивает руку месье Лебрэну, а тот чуть ли не извиняется. Оценки сегодня вечером будут прекрасные! Пабло в свою очередь направляется к кафедре, несколько минут тихо беседует с месье Лебрэном, между ними больше нет разногласий.
По глазам одноклассников Жоанни Ленио понимает, что произвел фурор. Старший надзиратель вроде бы хотел преподнести его речь как своего рода навет, однако никто так не думал. Это был настоящий успех: американцы высоко оценили случившееся. Но самое главное, что у Жоанни не будет скверной оценки, из-за которой он мог исчезнуть с доски почета. Подобно игроку, что рискнул последним и сорвал куш, он все еще опьянен, он ликует, но продемонстрировать это пока не может.
После такого все кажется проще простого! Если бы она при этом присутствовала, он бы давно ей признался. Но еще раз: никто его не торопит. Обольщение требует особенного подхода, терпения и строгих подсчетов. «Обольщение и первый приз за учебу — какое завершение учебного года!»
Гонг призвал учеников в столовую; после скорого ужина — еще четверть часа занятий в классе, молитвы уже прочитаны, снова гонг — пора спать. В коридорах, на лестницах опять шумно, воспитанники направляются в дортуар. Жоанни ждал, когда пойдут ученики пятого класса. Младшие шли перед старшими, а те в ожидании стояли вдоль стен и поднимались последними. Шаркая башмаками, болтая, они быстро направлялись вперед тесными рядами, выныривая из тени и озираясь по сторонам, лучистые глаза их поблескивали. Звучали шутки, они обменивались улыбками, желая старшим спокойной ночи. Те редкие мгновения, когда все были добры и спокойны. Когда мимо проходил пятый, Ленио скользнул меж рядами и пошел за маленьким Маркесом, оказавшимся в самом начале. На лестнице все толпились, кто-то, обгоняя, сильно толкнул Маркеса, мальчик упал. Ленио подошел, помог подняться и подобрал свалившийся с головы берет. Маркес взял берет, пролепетал слова благодарности и продолжил идти.
— Y el pañuelo también[14], — сказал Ленио, протягивая поднятый со ступенек платок.
Маленький Маркес впервые взглянул на Ленио. Он был очень удивлен. Он попытался улыбнуться, хотя был опечален. Ленио больше не колебался, он взял его за руку, нагнулся и обнял мальчика. Маркес принялся отбиваться, желая высвободиться, гордость его взбунтовалась. Но с тех пор, как он поступил в коллеж, все были с ним настолько суровы и даже жестоки, что подобное проявление нежности — к тому же, от старшего, — сокрушило упорство и неистовую покорность страданию. Он поддался, уткнулся головой в грудь новому другу и из-за всех своих бед расплакался.
Обнявшись, они поднимались в толпе воспитанников. Ленио пытался найти подходящие слова, но ничего не приходило на ум. Им овладело торжественное ликование. Он наслаждался спокойствием и безупречностью, с которой играл роль утешителя. Он спрашивал себя, что случится, если он сейчас, прижимая ребенка к сердцу, вдруг расхохочется. Вероятно, это и значит «ловко скрыв свой грех, глядеть с невинностью бестрепетной на всех[15]». Да, хорошо сыграно. Слова бы все только испортили. Он чувствовал себя выше всего вокруг и пренебрежительно думал об отчаянии, которое еще недавно пытался утишить. Он мечтал: «Если бы нас сейчас видела его сестра…» Он представлял себе, какая она худенькая.
Возле дверей дортуара пятого класса Ленио вновь обнял Маркеса, пожал его маленькую пылающую руку и прошептал: «До завтра, Пакито!» Никто их не видел.
У него была привычка каждый вечер перед сном вспоминать сказанное и сделанное прошедшим днем, оценивая собственные слова и поступки. Он хладнокровно их разбирал, не ища оправданий. И что же, сегодня вечером он заметил, что на самом деле поводов для радости не так много. Его участие в творившейся в классе неразберихе не было чем-то геройским. Во всем чувствовалось притворство, хотя он и не мог сказать, в чем именно оно проявлялось. Несомненно, что Итурриа с их точными представлениями о чести ученика действовали бы иначе. Одним словом, он подверг товарищей опасности серьезного наказания, действуя лишь в собственных интересах, чтобы заслуженную им плохую отметку не засчитали. К счастью, все закончилось хорошо. Но он, конечно же, продемонстрировал старшему надзирателю гнусные черты своего характера. Краткая речь старшего надзирателя при ближайшем рассмотрении была более проницательной, нежели казалось вначале. Разумеется, старший надзиратель сразу заметил низменную заносчивость, скрывавшуюся в сердце «примерного воспитанника». «Черт возьми! Теперь он все обо мне знает!»
Но почему Жоанни должен был так переживать, не заслужил ли он презрение этого человека, если это презрение никак не скажется на школьных успехах? Он лишь жалел, что не довел все до того градуса, когда лицемерие уже незаметно. Он чувствовал, что если бы ему нужно было совершить подлость, дабы сохранить права на первое место, он бы пошел на это без сожалений. Огорченный, что характер у него отнюдь не прямолинейный, он бросился в другую крайность и не без удовольствия представил себя злодеем из мелодрамы.