асочного конца.
– Скорее расскажите, мне уже не терпится!
– На днях давали «Турандот», вы еще не посещали ее? Так вот, между вторым и третьим актом, когда на сцене шла смена декораций, а я сидел в ложе, зажгли свет. Тогда я смог заметить синьора Казони.
– Начальника больницы?
– Si. Он сидел от меня слева, в соседней ложе, и скучал в одиночестве. Жена покинула его в антракте, чтобы, вероятнее всего, полакомиться пирожными в буфете либо попросту размять ноги. И этот почтенный муж, решив развлечь себя с помощью бинокля, принялся рассматривать публику, оставшуюся в зале. Так как я сидел по правую руку от него, он не мог явно видеть мой интерес, кроме того, мне показалось, он находился «под градусом» и внимание его было рассеянно. В какой-то момент он обнаружил в бинокль нечто любопытное, потому как весь подобрался и засопел, словно раскормленный старый гусь. Как выяснилось позже, ему удалось разглядеть удивительно милую особу, сидящую рядом с престарелой тетушкой внизу, в партере, под его балконом. – Франко поймал взгляд Маддалены, ее приоткрытый рот выдавал крайнюю степень внимания. Он продолжил:
– Наметив себе «жертву», синьор Казони стал воровато посматривать за спину, чтобы проверить, не возвратилась ли его жена. Он так и не заметил, что я наблюдаю за ним. По счастью, его дама все еще отсутствовала. В ту же самую минуту наш герой возомнил себя не иначе как виконтом де Вальмоном[10], – в голосе Франко послышался смех. – Смею предположить, что пары алкоголя, отчетливо доносившиеся до меня, все же сумели лишить его остатков благоразумия, потому что он решился на привлечение внимания девушки весьма оригинальным способом. Он выудил прекрасный цветок гортензии из букета, что принесла его жена, планируя, по всей видимости, позже бросить его артистам, вышедшим на поклон. Затем он, хорошенько прицелившись, запустил эту голубую комету вниз, намереваясь, вероятно, попасть прямо на колени молоденькой синьорине. Но кто из нас способен попасть в цель с первого раза, в особенности испытывая муки волнения, в особенности под действием спиртного? Произошла досадная ошибка, и беззащитный цветок, описав длинную дугу, словно по волшебству приземлился прямо на голову тетушки. Да там и остался.
– Бог мой!
– Поднялась суматоха. Оскорбленная матрона, подняв голову, принялась громко причитать, выискивая виновника. И быстро его обнаружила, так как хохот, поднявшийся на верхних балконах, и пристыженный вид синьора Казони выдали его с головой. В этот самый момент в ложе появилась синьора Казони и засвидетельствовала всю щекотливость ситуации, легко вычислив виновного по редкому цветку из собственного букета, которым потрясала разъяренная старушка, выкрикивая проклятия за публичное унижение. Понукаемый взбешенной женой, синьор Казони предпочел ретироваться, за ним устремилась и его супруга. Глядя на нее, ни у кого не возникло сомнения, кто в скором времени обзаведется новым бриллиантовым колье или любым другим недешевым украшением. Стоит ли говорить, что Казони покинули оперу под еле сдерживаемые аплодисменты?
– Бог мой, ну и история! – Маддалена от души рассмеялась, представляя себе драматичный и в то же время курьезный финал. – Значит, вы получили два представления по цене одного! Вы везунчик! И вдобавок умеете рассмешить даму. – Она стрельнула глазками и вздохнула полной грудью. – Как я люблю подобные вечера. – Она запрокинула голову, позволяя лунному свету подтвердить то, что она и так знала: ее лицо не имело изъянов. – Такие чудесные мгновения, как эти, когда посмеешься вдоволь, когда почувствуешь, что можешь доверять тому, кто рядом, такие минуты дарят мне чувство умиротворенности и покоя.
– Это все Италия, – поддержал ее мысль Франко.
– Вы правы. Я никогда не смогла бы покинуть это место. Я родилась и выросла в Ланцио, здесь живет моя семья, жил муж, и здесь же я найду упокоение, когда придет время уйти вслед за ним.
– Не поддавайтесь грустным мыслям, вся ваша жизнь впереди. У вас будет еще много чудесных дней и… ночей, – неосмотрительно проронил он и осекся. Она вдруг остановилась и, развернувшись к нему лицом, произнесла:
– Теперь, когда вы сказали это… – Ее голос прервался. – У меня вдруг появилось такое чувство… Позволите вам его передать? Оно не покидает меня с той самой минуты, когда мы были представлены друг другу. Не знаю, почувствовали ли вы то же самое… Как же мне не хотелось бы ошибаться… Это чувство… Оно подсказывает мне, что с сегодняшнего дня мои ночи никогда не будут прежними.
Франко тоже остановился, пристально посмотрел в глаза Маддалене. Высокая грудь вздымалась, когда она пыталась справиться с охватившим ее волнением.
Его ноздри уловили сладкий запах ее тела, и Франко ощутил желание, настолько мощное и низменное, что оно устрашило его. Он попытался унять порыв, сделав шаг назад, отстранившись от гибкой фигуры, прильнувшей к нему, но как невозможно удержать волну, поднявшуюся только для того, чтобы уничтожить все живое, так и он не сумел противостоять Маддалене. Он снова шагнул вперед и привлек ее к себе, чувствуя обжигающее тепло. Она легко поддалась и с готовностью подставила губы для чувственного поцелуя, вбирая его силу без остатка.
Две фигуры слились, связанные древним, как сама жизнь, желанием, растворяясь в темном саду с уснувшими деревьями, фонтаном с искорками звездного купола, уносясь вместе с лунным светом куда-то вдаль, не замечая пары мужских глаз, пристально наблюдавших за ними из темноты.
Глава 9
Рим, Италия. 1972 год
В конторе Карло встретили так, словно он слетал на Луну и вернулся целым и невредимым. Все собрались возле него, расспрашивая и в то же время не давая ответить. На шум вышла Бьянка и немедленно приказала всем вернуться к делам, освобождая для Карло путь в кабинет начальника. Синьор Аффини был занят разглядыванием гранок на печать, но, увидев Карло, отложил все дела, чтобы лично справиться о ходе расследования. Когда тот поведал начальнику все, что им с Кристиной удалось «накопать» на сегодняшний день, синьор Аффини с гордостью заявил, что тоже не сидел сложа руки, и протянул бумажку, на которой значился адрес профессора физики, немца Клауса Беккера. Интерес синьора Аффини к персоне ученого был закономерен: в 1960-х тот довольно часто высказывался в прессе на тему исчезновения поезда в Ланцио, и теперь Карло предстояло наведаться к нему лично, чтобы разузнать об этом побольше. Кроме адреса, шеф вручил несколько журналов со статьями Беккера, которые Карло наспех изучил по дороге, едва ли понимая хоть слово.
Через час Карло уже стоял возле квартиры. На звонок откликнулись почти сразу. Дверь открыл человек, внешним видом меньше всего походивший на ученого. Высокий жилистый мужчина с всклокоченными пшеничными волосами, почти доходившими до плеч, в полнейшем молчании взирал на Карло, свирепо вращая голубыми глазами:
– Мне все равно, кто ты, просто зайди и выпей со мной.
Произнеся эти слова, он повернулся и сосредоточенной походкой прошел внутрь. Карло ничего не оставалось, как последовать за мужчиной, со спины разглядывая заношенную рубаху и мешковатые штаны, со дня покупки не знавшие стирки. Судя по внешнему виду квартиры, можно было с легкостью предположить, что она служила убежищем книжного червя: печатные издания всех форматов творили здесь собственный ландшафт. Возвышаясь пестрыми небоскребами, они создавали улицы и площади, спорили за престижность; одни были недостроены, другие грозились обрушиться. Все пространство в комнате не противилось хаосу, в который его погрузили многолетние привычки и время. Оно принимало его, с готовностью сдаваясь на волю пыли и кофейным кляксам, таращась пустыми глазницами бутылок, вздыбливаясь бутонами переполненных пепельниц.
– Я хотел бы поговорить о ваших публикациях, синьор Беккер. Предположениях, которые вы высказывали насчет исчезновения поезда-призрака, – произнес Карло.
– Ты журналист? – Профессор сосредоточенно выкручивал пробку из бутылки вина, не отвлекаясь на гостя. – Я больше не даю интервью. Нет никакого желания вновь становиться объектом для насмешек. У меня особенное чувство юмора, понимаете ли: я люблю смеяться в тишине, когда остальные сидят, открыв рты от изумления.
– Я знаю, каково это, когда тебя не воспринимают всерьез.
– Что такое мнение окружающих? Это просто лишний шум, – презрительно бросил профессор. Он дернул пробку, и она с хлопком вышла из гнезда. В ту же секунду напряжение покинуло длинноволосого ученого, и он, вмиг расслабившись и теперь уже никуда не торопясь, аккуратно разлил вино по вместительным стаканам далеко не первой свежести. Протянув Карло один из них, Клаус Беккер наконец уселся в кресло и, цедя напиток, прикрыл глаза.
– Как тебя зовут? – Бледные веки его расслабились, но жестко сомкнутые губы позволяли догадаться, что мыслительный процесс мужчины идет полным ходом.
– Карло.
– Ты уже добыл что-нибудь? – Профессор открыл глаза. – Голову даю на отсечение, тебе ни черта не удалось узнать. Я прав? – На лице читалась ирония.
– Отчасти, синьор. Вообще-то мне уже удалось выяснить кое-что…
– Но к разгадке ты так и не подошел.
– Буду честен, я так же далек от разгадки, как и в самом начале, – признался Карло после небольшой паузы.
– Это не удивляет меня. – Клаус вдруг вскочил. Его молчаливое возбуждение усилилось после трех глотков, а временное затишье темперамента исчезло без следа. Он принялся нарезать круги по комнате, словно не мог унять внутренний диалог, и наконец забормотал, монотонно кивая и бубня себе под нос:
– Ланцио. Пятнадцатое августа тысяча девятьсот одиннадцатого года. Шестнадцать пассажиров плюс машинист. Два вагона для пассажиров, третий – вагон-ресторан. Движение осуществляется электрическим локомотивом. Максимальная скорость сто десять километров в час, расстояние – тридцать четыре километра. Число осей каждого вагона – четыре. Погода – ясная. Высота скалистого образования пятдесят один метр, диаметр сечения туннеля – семь метров.