Двери в доме графини Партичини были открыты настежь, возвещая всем и каждому о трауре, опустившемся на когда-то беззаботный дом, черными пальцами разворошившем некогда счастливую жизнь его обитателей. Внутри царила гнетущая атмосфера, дух скорби витал в воздухе, с порога обволакивая каждого входящего. Испуганные слуги безмолвными тенями сновали по холлу, стараясь отвлечься от тяжелых мыслей помощью другим. Кто-то нес стакан воды, другой ждал указаний, вытянувшись в струнку у стены, третий протирал пыль по многолетней привычке, не отдавая себе отчета в неуместности этого занятия. Дом потихоньку наполнялся людьми. Франко узнал несколько лиц: соседи, крестники, старинные друзья. Они пришли, как только до них донеслась страшная весть.
Служанка, завидев Франко под руку с Маддаленой, поспешила проводить пару внутрь. Она указала им на диван, но Франко не смог заставить себя сесть. Ему хотелось видеть графиню, и девушка провела его в одну из комнат на первом этаже, где он нашел Донату, сидящую в кресле с потемневшим от горя лицом. Она находилась в том полубессознательном состоянии, которое всегда сопровождает глубочайшее горе. Том спасительном оцепенении, которое воздействует на память человека особым образом, не позволяя ему в дальнейшем вспомнить все детали перенесенного потрясения. В голове Франко пронеслась циничная мысль, что только память близких, чьей заботой и вниманием Донате удается удержаться на краю пропасти, способна сохранить мгновения этой глубокой печали.
Вокруг Донаты на стульях расположились женщины, одетые во все черное, почти неотличимые друг от друга. Их рты были открыты, руки возведены к небу. Исторгая рыдания и громко причитая, плакальщицы раскачивались из стороны в сторону, протяжный вой вылетал из уст одной, подхватывался другой, олицетворяя боль сидящей в их кругу вдовы. Надрывные крики проникали в душу каждого, кто заходил в комнату, и от них невозможно было укрыться.
Франко внутренне собрался и шагнул к графине. Она не поднимала глаз, полулежа в кресле, едва ли заметила его присутствие. Он позволил себе тронуть ее плечо. От прикосновения Доната очнулась и подняла опухшие от слез веки. Узнав мужчину, она в безмолвном отчаянии протянула обе руки, тонкие и слабые. Он принял их с готовностью, сжал со всей теплотой, на какую был способен.
– Крепись, Доната, – чуть слышно сказал Франко.
– Как мне теперь жить? – произнесла она. – Как я буду жить, Франко? Что теперь станет с Лоренцо?
– Об этом не беспокойся, я буду рядом, – отрывисто произнес он, словно только эти слова и могли утешить несчастную. Он направился прочь из комнаты, не в силах больше выносить гнетущую атмосферу. В дверях он столкнулся с Маддаленой, до крайности взволнованной, кивнул ей и пошел наружу. Там он с облегчением присоединился к мужчинам, которые вели негромкий разговор:
– Сердце, наверное… – сокрушенно произнес старичок в бархатном жилете, которого Франко не знал.
– А где его нашли? – понизив голос, спросил известный в Ланцио заводчик лошадей.
– В какой-то подворотне на окраине города, – отозвался третий. – Лежал на земле, как бродяга. Его нашли какие-то работяги, сказали, что он был уже холодный.
– И пожить не успел, – философски заключил старик, поглаживая острую бородку.
– Ну не так чтобы и не успел… – многозначительно произнес заводчик. – Вы же были друзьями, если не ошибаюсь? – Он повернулся к Франко. Тот кивнул. – Ну тогда вы в курсе, как он любил… кхм… жизнь, если позволите. Мы виделись как раз той ночью, за несколько часов до смерти. Опрокинули вместе по стаканчику, я еще тогда заметил, что ему бы уже и хватит. Разве мыслимо столько пить, да еще и перед известными утехами, какое сердце это выдержит! Да вот что странно, он и лошадь свою оставил у входа.
– Как же он оказался так далеко от «Вуали»? – спросил Франко и тут же прикусил язык.
– Да кто его знает.
– Что ж, таков рок, ничего уж не поделаешь, – подытожил толстяк фермер.
– А где Лоренцо? – спросил Франко.
– Увезли, пока здесь все не закончится. Незачем ему на это все смотреть.
Послышался шум лошадей, прибывали еще люди. У одних в руках цветы, другие несли блюда с едой, как дань памяти почившему. Женщины с порога доставали платки, мужчины внутренне подбирались, с горечью бросая взгляды на табличку с именем усопшего, выставленную у входа. Франко вновь повернулся к собеседникам:
– Когда будет месса?
– Вероятно, завтра.
– Вы остаетесь на похоронное бдение? – обратился к Франко заводчик. Тот в ответ неопределенно кивнул.
Франко уже с трудом стоял на ногах, мечтая убраться отсюда как можно скорее и остаться наедине со своими опасениями. Его слишком беспокоила мысль о том, что смерть Николо вызовет пересуды и подозрения, и, оглядывая озадаченно перешептывавшуюся публику, он еще больше укреплялся в своих страхах. Ведь погибший был в меру молод и на здоровье никогда не жаловался. Что, если кому-нибудь вздумается разобраться в причинах его смерти? Как далеко этот некто будет готов зайти? Что, если анатомы прознают, что тело начинено цианидом? Тогда все концы приведут к нему, Франко. К человеку, который имел доступ к яду, который в последнее время был не в ладах с жертвой, который был чужим в этом городе, да и в этой стране.
К нему подошла служанка. Она принесла воды, решив, что близкому другу покойного нехорошо. Франко отказался. В эту минуту он не способен был сделать и глотка.
Новость о смерти Николо быстро долетела и до ушей Дона Антонелли. Преданный консильери доложил о его кончине.
– Значит, Николо умер? – казалось, Дон не был удивлен. – Уже известно от чего?
– Сначала думали, что он перебрал в «Вуали», – принялся отчитываться Марко Фаусти, стараясь не упустить ни одной важной для босса детали. – Но после более внимательного осмотра врач заподозрил неладное. Он обратил внимание на сине-красные пятна на теле и предположил, что смерть не была естественной. Это подтвердил забор крови, она оказалась слишком жидкой. Скорее всего, его отравили, – повисла долгая пауза. Наконец Дон нарушил ее:
– Что ж, этого стоило ожидать. – Губ Дона Антонелли коснулась улыбка. – Я недооценил его. – Не было в точности ясно, кого он имел в виду, но консильери все равно кивнул.
– Езжай в больницу и найди там главного. Мне нужно, чтобы в документах было чисто. Запомни: пусть напишут, что он умер от больного сердца. С карабинерами тоже разберись. Ни к чему пускать по городу слухи о том, что в «Вуали» травят клиентов.
– Считайте, что все сделано, босс!
– А с тем, кто это сделал, я сам разберусь.
Николо похоронили на городском кладбище, в семейном склепе клана Партичини. Вдова была безутешна, во время погребения она несколько раз падала без сознания. В конце концов ее увели. Помимо родственников и друзей усопшего, множество людей пришли проводить земляка в последний путь. Франко был удивлен тому, сколь многие, оказывается, знали Николо и сколь неподдельно искренни были они в своей скорби. Маддалена вела себя сдержанно: ни на шаг не отходила от Франко и не отпускала его руку. Тягостные траурные минуты медленно тянулись, но ничто не длится вечно, и вот прошел день похорон и наступил новый, а затем еще один и еще. И полетели недели, стирая из воспоминаний страшные часы. Сначала Франко с трепетом ждал, когда за ним придут. Но время шло, и все, казалось, вернулось в норму, хотя Франко не догадывался, чьими усилиями достался ему этот покой.
– В конце концов, он убил стукача, – сказал Дон Антонелли своему консильери. – Пусть занимается туннелем, пока что это нам только на руку.
И Франко занимался, работая без устали, самоотверженно, ощущая, что на него возложена ответственная миссия. Он так и не встретил Стефано, пропавшего рабочего, но именно поэтому, вверившись затаенному плану, он с нетерпением двигался к завершению строительства.
Маддалена же вовсю готовилась к свадьбе. И хотя Франко не одобрял такой спешки, вызывая порой ее гнев, все же она была настойчива в заветной цели. Он попросил только повременить с заказом костюма для венчания, сочтя, что они слишком торопятся, к тому же Франко ждал, пока первый поезд пройдет по рельсам, ставя это событие в приоритет, но Маддалена не разделяла его практичных планов, мечтая прокатиться в свадебном платье на торжественном открытии железной дороги.
В один из дней, когда рабочие уже почти полностью завершили бурение туннеля, к Франко подошел управляющий:
– Синьор Легран, рад сообщить, что прокладка рельсов из Рима идет полным ходом. Им потребуется время, чтобы дойти до Ланцио и завершить полотно. Однако мы со своей стороны должны торопиться.
– Что за спешка? Все идет по плану, я не люблю давления в таких серьезных делах. Давайте смотреть в перспективе: поторопимся сейчас, пожалеем об этом впоследствии.
– Это не мое желание, синьор Легран, а распоряжение высокого начальства. Первое отправление назначено на пятнадцатое августа тысяча девятьсот одиннадцатого года.
– Пятнадцатое августа? Мы не можем! – воскликнул Франко. – Это исключено, только не пятнадцатого!
– К сожалению, дата не подлежит изменению.
– Но это же Феррагосто!
– Да, именно. Это важный праздник для Италии, думаю, именно поэтому столичные власти и решили связать все воедино. Хотят вывести в приоритет технический прогресс. Дань моде, полагаю.
– Нет, так не пойдет, чье это распоряжение?
– Премьер-министра.
– Проклятье!
– У вас какие-то особые планы на этот день?
– Планов нет, – он помедлил. – Впрочем, есть один, но я что-нибудь придумаю, – и Франко, заложив руки за спину, пошел вдоль развороченного Клыка, погруженный в глубокие раздумья. Жизнь снова диктовала ему свои условия, лишая выбора, что ж, ему не привыкать. Оставалось следовать воле высших сил и поступать сообразно обстоятельствам: итак, первый поезд из Ланцио в Рим пройдет пятнадцатого августа, в священный праздник Феррагосто.