– Как знаешь. Не буду перечить, если ты уверен…
– Как я могу быть не уверен! – ответил Франко, переходя на доверительный тон. – Да ты только оглянись, старик! – Он указал рукой на нарядную публику. – Все эти люди, жители Ланцио, такие же, как и ты, все они ждут великого события. Оно много значит для них. Как и для меня. Я просто не могу подвести.
– Ты благородный человек. Я вижу это даже одним глазом.
– Спасибо, – смягчившись, отозвался Франко. – Узо… Мне всегда было любопытно, откуда у тебя такое необычное имя.
– Мое полное имя Сальваторе Карузо. Узо меня зовут те, у кого мало времени.
– Мне кажется, я где-то уже слышал его.
– Вряд ли, синьор. Так меня звали очень давно. Тогда у меня еще был дом.
Франко посмотрел на часы:
– Мне пора. Сегодня для меня важный день. И то, что было запланировано, должно произойти. Что бы ни случилось.
С этими словами он развернулся и решительным шагом пошел прочь. Узо смотрел ему вслед, наклонив голову, и Франко не мог видеть, как дрожащая рука старика осенила его спину крестным знамением и как задвигался беззубый рот, бормоча что-то, известное ему одному.
Синьор Лечче стоял на посту у первого вагона, всего же их было три, не считая локомотива, и пассажиры могли свободно распределяться внутри первых двух. Он самолично проследил, чтобы возле входов неотлучно присутствовали контролеры, одетые в униформу: они проверяли, чтобы внутрь попали лишь пассажиры с билетами и приглашениями, остальным вход был заказан. Первыми к поезду приблизились супруги Альбани. Контролер подал женщине руку, помогая подняться в вагон. За ней последовал Томазо. Затем чета Росси: дородная дама с красной шеей и ее не менее ширококостный муж – с достоинством они прошествовали по проходу и расположились, кряхтя от удовольствия при виде закусок, заготовленных для подачи. Ева Гоцци и ее давняя подруга, Серена Тиволи, ведя неслышную беседу, проследовали за супругами Росси, выбрав приглянувшиеся места. Синьора Гоцци усадила на стол собачку, которая тут же зашлась лаем, наметив за стеклом безопасную «жертву» из числа ожидающих пассажиров. Генерал Эрнесто Балди чинно прошагал через весь вагон, усевшись в гордом одиночестве. На удивленные вопросы дам о супруге он кратко отвечал, что та предпочла домашние дела поездке в столицу.
Во втором вагоне поднялась легкая суета, туда набились подростки. Фабио бегал с Лоренцо наперегонки, падая то в одно кресло, то в другое, они решительно не могли определиться с выбором, на каких же сиденьях будет лучше совершить путешествие. Наконец расселись: место у окна заняла Беатрис, подле нее расположился Лоренцо, чуть позади Энцо, оставивший свою девушку Розу на перроне, и счастливчик Фабио.
В первый вагон вошли Маддалена и Виктория, дамы обмахивались веерами и переговаривались.
– А что в третьем вагоне, Мадди? – спросила англичанка.
– Насколько мне известно, ресторан, – ответила та. – Но он пока закрыт. Полагаю, мы сможем отужинать в нем на обратном пути.
– Подумать только, какой шик! – Виктория была очень воодушевлена.
Появился Дон Антонелли, за ним Риччи, у которого с лица наконец исчезло суровое выражение: с восторгом озорного мальчишки он оглядывал внутреннее убранство поезда. Щелкнув языком, он постучал по спинке кресла, затем, опомнившись, снова привычно насупился и уселся напротив своего хозяина. Дон Антонелли бросал небрежные взгляды за окно, не удостаивая, однако, вниманием публику, с любопытством разглядывавшую вагон и его пассажиров.
Билеты на этот заезд не продавались, попасть на поезд можно было, только получив приглашение от главного лица, ведущего проект, Франко Леграна. Его статная фигура сегодня, как и обычно, привлекала всеобщее внимание. Все знали, что, несмотря на возникший конфликт, он сумел остаться в хороших отношениях с Доном Антонелли. Слухи ходили разные, но никто из досужих сплетников не мог толком сказать, что же за недоразумение вышло между главой мафии и иностранцем. Но сегодня людям было достаточно видеть Дона Антонелли здесь, на поезде, отправкой которого руководил Франко Легран, и это, без сомнений, являлось знаком примирения.
На чистом небе не видно ни облачка. Солнце светило вовсю. Его блики падали на медные трубы духового оркестра и отражались от козырьков фуражек. Оркестр исполнял марш Вивальди. Торжественные звуки «Тоски по родине» неслись ритмичными раскатами над головами зрителей, проникали в окна поезда, расцветали радостью на лицах пассажиров.
Выступил мэр города Ланцио с восторженной речью, в которой упомянул имена тех, чьими силами стала возможной прокладка первой железной дороги в городе. Затем он произнес слова напутствия, в которых заключил, что отныне Рим и Ланцио будут связаны узами не только братскими, но и деловыми, что с этого дня жители должны быть готовы к тому, что в их городе наступит экономический рассвет и что этот день будет навеки вписан в историю города и страны. Когда он закончил, его место занял отец Флавио, который благословил поезд, окропив его святой водой из позолоченной чаши.
Все было готово. Оттавио давно находился на своем месте в кабине локомотива, как и пассажиры. Ожидали лишь Франко. Он запрыгнул на подножку поезда, синьор Лечче махнул рукой, возвещая об отправлении. Раздался гудок, и поезд качнулся, сдвигаясь с места и медленно набирая ход. Публика зааплодировала, оркестр заиграл громче, с перрона послышались возгласы и пожелания счастливого пути. Франко встал у двери вагона в тамбуре, провожая глазами тех, кто остался. Он смотрел, как, стоя под тенистым навесом, машут вслед поезду женщины – их платочки напоминали белые флажки, дети бежали вдоль перрона, словно хотели догнать, а то и перегнать набирающий ход состав, – они щурились от ярких лучей солнца и кричали вслед. Франко вглядывался в лица, такие светлые и дорогие его сердцу, он не мог оторвать от них глаз, жадно запечатлевая в памяти их улыбки, взгляды. Синьор Абате, неуклюжий аптекарь, суетливо подтолкнул маленького сына, чтобы тот не переставал махать, пара молодоженов, обнявшись, смотрела вслед, возможно, представляя, как их собственные дети поедут в столицу, когда вырастут. Тонкая ленточка, упорхнув с чьей-то шляпки, взметнулась вверх, потревоженная порывами воздуха, и, описывая фигуры, заплясала танец прощания. Лица таяли, уплывая все дальше, сливаясь в неясные пятна, потом поблекли и они, превратившись в плакучую акварель, щемяще прекрасную и отчего-то очень далекую.
Перрон закончился, и поезд, набрав скорость, покатился вдоль загородных вилл, стоящих по обе стороны железной дороги, чуть позже они сменились на деревья, поля и горы. Франко вышел в тамбур, прислушиваясь к размеренному стуку колес, и вдруг ощутил, как мягкая женская рука легла ему на плечо. Обернувшись, он увидел Викторию. Она была взволнована и тяжело дышала, неспособная вымолвить ни слова, так что Франко пришлось взять ее за руку, чтобы она собралась с силами и смогла заговорить.
Пробыв наедине несколько минут, они вернулись в вагон. Маддалена бросила на пару красноречивый взгляд и демонстративно отвернулась к окну. Виктория же подошла к ней и уселась рядом. Казалось, она не заметила очевидной перемены настроения Маддалены и, указывая пальчиком в стекло, с увлечением заговорила. Франко, проследив за ее рукой, увидел старинную церквушку, купол которой, вспыхнув солнечным бликом, вскоре остался вдали.
– Умереть от жажды нам не грозит, хорошие новости! – произнес Дон Антонелли, вытаскивая бутылку шампанского из ведерка со льдом. Он находился в приподнятом настроении, в глазах плясали чертики. – Господа, чтобы нам стало еще веселее, я предлагаю обратить внимание на мой сюрприз. Риччи! – он кивнул своему капо. При этих словах тот выудил из-под сиденья черный кожаный чемоданчик и поставил на стол, предлагая его на всеобщее обозрение.
– Что там внутри? – громко выкрикнул Лоренцо. Дети уже переместились в первый вагон к взрослым.
– Тихо ты! – прикрикнула на него Беатрис, взволнованная столь выдающимся соседством.
Риччи раскрыл чемоданчик, и глазам присутствующих предстал новехонький патефон. При виде него у Франко по спине пробежала дрожь. Он вспомнил, словно вчера, свой первый обед с Донатой и Николо, вспомнил, как Николо хвастался покупкой точь-в-точь такого же проигрывателя, стараясь впечатлить гостя-иностранца… Лоренцо, по всей видимости, тоже узнал устройство, потому что лицо его изменилось, и он поспешил отвернуться к окну.
– Сейчас, сейчас, – засуетился Дон Антонелли, устанавливая иглу. – Это переносная модель, способная играть везде, где только пожелаешь. А, что скажете? – Он поднял вверх пластинку, ожидая возгласов одобрения. Полилась музыка, и романтичное настроение охватило вагон: каждый оценил торжественность момента. Волшебные звуки преобразили всех, да еще и шампанское! Риччи так расчувствовался, что не мог перестать пялиться на Викторию, которая всецело отдалась музыке и сидела со слезами на глазах, покачиваясь из стороны в сторону. Маддалена все еще дулась, вспоминая взгляды, которыми то и дело обменивались Франко и Виктория.
Вдруг Фабио, который до этого высунул голову в открытое окно, закричал, всполошив весь вагон:
– Туннель! Я вижу туннель! Мы скоро въедем в него!
– Надо налить еще шампанского, быстрей, пока не стало темно! – воскликнула Виктория.
Присутствующие подняли бокалы:
– За тебя, Франко! За новый путь в будущее, который ты проложил!
– За Ланцио!
– За железную дорогу!
Не успели все выпить, как вдруг раздался еще один выкрик. Это был Энцо Гори. С искаженным от страха лицом он озирался вокруг себя и отступал по проходу между сиденьями, будто невидимый враг шел на него, заставляя пятиться.
– Что это с ним? – чуть слышно проговорил Фабио, с недоверием глядя на товарища.
– Энцо, ты чего? – встревоженный вопрос Лоренцо остался без ответа.
Энцо подбежал к окну и завопил, указывая куда-то наружу, на залитые солнцем зеленые поля и рощи, на меняющийся горизонт с гористым росчерком.