– Это просто невозможно, – бросил племянник, потеряв интерес к беседе.
– Невозможно, да. Как и исчезновение целого состава с людьми. Поэтому я и скрывал это столько лет. Меня и без того считали не от мира сего, а если бы я стал нести подобную околесицу, куда, по-вашему, меня бы отправили? Потому я молчал. Кто поверил бы мне, обычному мальчишке, пусть даже и выжившему, что один из самых уважаемых людей Ланцио и его английская гостья – люди из другого времени? Да что там другие, вы бы видели свои лица! Вы тоже не верите мне. Я и сам не до конца верю. И может, я бы никогда и не вспомнил подслушанный разговор, если бы не случилось то, что всем нам известно. Если бы поезд не исчез в недрах туннеля, если бы все остались живы, если бы мне не пришлось спасаться в страшной панике, может, эта история не имела бы большого значения. Я бы рассказал ее друзьям, мы посмеялись бы над невинной шуткой, да и забыли. Но когда поезд пропал, я понял, уже потом, когда смог хоть немного успокоиться, что тот разговор случился не просто так. Что Франко Легран и был причиной всех несчастий. Спустя несколько минут, когда откуда ни возьмись появился туман, меня пронзила страшная догадка, и тогда-то, сложив все воедино, я и нашел в себе силы спрыгнуть с поезда, чудом оставшись в живых при падении. – Он замолчал. Его руки подрагивали, выдавая волнение. – Если бы я не услышал тот разговор, кто знает, где бы я был сейчас.
– Вот это фантазия! – хмыкнул Энрике.
– Вы не верите мне, – сокрушенно заключил Энцо. – Что ж, я не могу винить вас. Будь я на вашем месте, повел бы себя точно так же. Но у меня есть нечто, доказывающее мою правоту.
– Хотите сказать, что у вас есть улика?
– У меня есть письмо. Письмо, которое я выкрал из кармана синьора Леграна, после того как услышал те странные слова. Когда в разговоре с англичанкой он упомянул, что написал письмо на случай, если произойдет что-то непредвиденное, я запомнил это. Как я уже сказал, я очень чувствительный человек и не забываю слушать свое сердце. Оно меня еще ни разу не подвело. Так вот, когда Франко пытался удержать меня от прыжка, поднялась суматоха, и я ухитрился вытащить это письмо из кармана его пиджака.
– Где это письмо? – выкрикнул Энрике, в нетерпении отбросив сигарету.
– Полагаю, где-то в документах, я давно не перечитывал его, – ответил старик, почесывая макушку.
– Не могу поверить, что все это время вы хранили его и никому не показывали! – изумился Карло.
– Уму непостижимо! – вскричал Энрике Партичини.
– Я принесу, подождите немного. – Он с трудом поднялся и не торопясь поковылял к дому.
– Да уж подождем, не сомневайтесь!
Спустя время синьор Гори вернулся. Лицо и волосы у него были влажные, вероятно, он умылся, чтобы взбодриться. В руках он держал желтые, согнутые пополам листы. Он протянул их Карло:
– Читайте, оно на итальянском, – произнес синьор Гори.
И как ни старался Карло, он не смог найти в глазах старика ни тени лукавства. Он выглядел умиротворенным и, пожалуй, был самым спокойным среди трех мужчин в тихом лимонном саду.
Глава 17
Ланцио, Италия. 14 августа 1911 года
За день до отправления поезда
Сложно писать письмо, когда не имеешь представления о том, кто и когда прочитает его, а главное, увидят ли его вообще. Я пытаюсь вспомнить, когда писал письмо в последний раз. Кажется, мне было пятнадцать, я отвечал друзьям по переписке, гостившим у нас. Моя школа в Монпелье имела договоренность с некоторыми учебными заведениями Европы, и к нам часто прилетали по обмену ученики из Италии, Швеции, Великобритании. Мне всегда «доставались» итальянцы, потому что я знал язык. Мой отец долгое время жил и работал в Италии, а мы с мамой часто навещали его, порой гостили месяцами. Так я и выучил итальянский, не предполагая, чем однажды обернется для меня это знание. Но все по порядку.
С чего бы мне начать? С того дня, когда в 2017 году во Франции, в моем городе, возвращаясь домой из церкви, пропал человек по имени Даниэль Серро? Или с того дня, когда я неожиданно увидел этого человека в туннеле бурящим твердыню Клыка в 1910 году в Италии? Пожалуй, правильнее будет начать с того момента, когда всего лишь через несколько месяцев после пропажи Даниэля исчез и я сам. Я не могу дать более точного определения тому, что произошло, ведь «пропал» я лишь для своих близких – жены, родителей, друзей, но не для себя самого. Как случилось, что я отправился на пробежку в парк и, остановившись отдышаться, внезапно понял, что реальность вокруг стала меняться. Я решил, что у меня серьезное отравление, так как ощутил странные симптомы, больше всего похожие на переизбыток в организме токсинов, вызывающих галлюцинации. А я только и мог беспомощно озираться кругом, не разбирая привычных форм. Деревья, небо, солнце: все двоилось, расслаивалось, деформировалось прямо перед моими глазами. Аллея вдруг потеряла глубину, словно на нее воздействовал гигантский пресс, превративший ветви деревьев, лавки и тропинку в хаотичную мозаику, состоявшую из раздробленных цветных осколков. Больше не было парка, все заволокло туманом, густым и белым, он поглотил все знакомое мне, близкое, то, что составляло мою жизнь.
Затем реальность вернулась. Но это уже была иная реальность. Не привычная обстановка, в которой я умел жить и функционировать, не место, где все мне было знакомо. Что пришло на смену? Если бы я только мог дать ответ на этот вопрос. В ту минуту я был настолько деморализован, что до сих пор меня пронзает ужас при одном лишь воспоминании о мгновении, когда в страхе и полнейшей растерянности я очнулся на каком-то поле, на краю пыльной дороги. Как брел я вдоль нее, не узнавая ничего вокруг, и как наткнулся на каких-то ошеломленных моим появлением крестьян, которые указывали пальцами на меня и мою одежду.
Мне понадобилось время, чтобы я наконец осознал, что все происшедшее – не страшный сон и не плод моего воображения. И что я действительно по невероятной прихоти Вселенной совершил скачок во времени и оказался во Франции в 1905 году. Люди, обнаружившие меня, проявили ко мне доброту: они дали еды и собрали немного денег. Но этого хватило, чтобы на попутных повозках добраться до Парижа, где мне теперь предстояло начать новую жизнь.
Передо мной встала тяжелая задача. Мне предстояло найти источник заработка. Первое время я перебивался как мог, работал то помощником аптекаря, живя в комнатушке на задворках аптеки, то продавцом в книжной лавке. Именно там удача впервые повернулась ко мне лицом: я свел знакомство с замужней дамой, которая искала необременительных отношений на стороне. Она любила книги, но больше этой любви была ее мечта сделаться однажды их героиней. Она оказалась восторженной, излишне сентиментальной и довольно ненасытной особой, однако она была богата. А еще умела благодарить. Я не стану упоминать ее имя, конфиденциальность всегда являлась ее условием, и я не вправе нарушить договор даже сейчас. Именно эта женщина и снабдила меня небольшим капиталом, чтобы я мог начать свой, поначалу скромный, бизнес. Моя профессия – инженер, и проектирование, пожалуй, единственное, что я люблю делать и умею делать хорошо. Но я не мог развернуться в полную силу, не вызвав при этом подозрений. В голове моей роилось несчетное количество планов, которые я, как инженер двадцать первого века, мог осуществить, но все они должны были там и остаться, ведь стоял 1905 год и Париж развивался в соответствии со своей историей. Как я мог вмешиваться в нее?
Я приобрел документы, в которых стояло мое новое имя, Франко Легран, имя, под которым мне предстояло теперь жить. Я открыл инженерное бюро, стараясь выбирать в меру инновационные, но в то же время незаметные проекты вроде усовершенствованной модели мельничного колеса. Но даже такой малости хватило, чтобы количество моих клиентов стало неуклонно расти. Я смог зажить на широкую ногу, свел полезные знакомства, приобрел повадки дворянина, хотя таким не являлся. Несмотря на то что жизнь на новом месте казалась мне довольно сносной, учитывая все обстоятельства, я преследовал цель: как можно быстрее стать своим в узком и предвзятом кругу французской знати.
Вскоре меня стали узнавать, я приобрел уважение в обществе, в которое смог войти, хотя так до конца и не стал своим в высших парижских кругах. И все же, следуя законам выживания, я понимал, что особый статус необходим. Франция начала века чрезвычайно буржуазна, и я должен был принять правила этой игры, если желал в ней участвовать. Но за красивым фасадом я вел двойную игру: не было дня, чтобы я не думал о том, как мне попасть обратно, в 2017 год, о том, каким способом я мог бы вернуть свою настоящую жизнь.
Я начал с того, что попытался найти хоть бы какие-то логические причины, объяснявшие произошедшее со мной несчастье. Конечно, я слыхал кое-что о теории мультивселенной, квантовой механике, знал о существовании черных дыр, об их способности втягивать в себя все без остатка. Но все это были лишь поверхностные знания, которые ничего мне не объясняли. Я все еще не знал, как попасть домой.
Потом случилось то, что я, наверное, должен был предвидеть. Я перестал быть удобным для некоторых высокопоставленных лиц во французском парламенте. Против меня выдвинули обвинение в присваивании государственных средств, хотя оно и звучало абсурдно, ведь я только лишь стремился улучшить город, в котором жил, а не воспользоваться доступными привилегиями. Однако эти слухи становились все настойчивее, мой успех на их фоне стал меркнуть. Я подозревал, что реальной причиной травли все же являлась моя опрометчивая связь с женой одного склочного политика, но до конца не верил, что ревность мужчины поставит крест на моей карьере. Как бы то ни было, я все реже получал приглашения, от меня стали отворачиваться те, кто еще недавно с великодушием принимал меня в своем доме. А когда начали поступать угрозы физической расправы, я понял, что пришло время покинуть Париж.