– Открой, говорят тебе! – не унимался разъяренный посетитель, барабаня в дверь кольцом замка. – Открой – или я вынесу дверь!
Затаив дыхание, Энцо выскользнул из постели и прижался лицом к оконному стеклу. Но в серебристом свете луны он увидел только широкополую шляпу и плащ, наброшенный на могучие плечи. Потом мужчина отошел на шаг, поднял в воздух огромную ступню и обрушил на дверь такой удар, что она задрожала на петлях.
– Ну хоть в окно выгляни! Покажись, мерзавка!
С этими словами он поднял лицо.
Энцо ожидал увидеть морду косматого монстра, но увидел круглое, гладко выбритое лицо со следами оспы, на котором горел взгляд поросячьих, лишенных ресниц глаз.
– Учти, я не шучу! – гремел урод. – Сейчас я поднимусь наверх и убью вас обоих!
От этих слов у Энцо кровь застыла в жилах.
Они с Дино договорились, что оставят двери открытыми, но брат, похоже, про него просто позабыл, а потому он быстро, без всяких угрызений совести закрыл дверь на два оборота.
– Пошел вон отсюда, бочка дырявая! – послышался в темноте голос хозяйки.
Судя по звяканью и скрипу ставней, она тоже подошла к окну.
– Оставь меня в покое хоть раз!
– А, вот и ты, грязная шлюха! – взревел великан. – Дай мне войти! Клянусь головой моей матери, что ничего тебе не сделаю!
Энцо снова подошел к окну и заметил, что в соседних домах начали загораться огоньки.
– Ты моя, Эрмелинда! – провозгласил невежа голосом плохого провинциального трагика. – Моя и больше ничья! Ты мне обещала!
– Даже во сне не могла! – возразила она.
По мере того как скандалист успокаивался, ярость в ней возрастала.
– Я тебе никогда и ничего не обещала!
– Иди спать, Пирон! – прокричал с другой стороны улицы мужской голос. – И прекрати изводить бедную девушку, да и нам заодно дай поспать!
– Но я ее люблю! – взмолился великан, содрогаясь всем телом, и вспомнил сквозь рыдания: – Я оплатил для нее праздничную серенаду!
– Если ты ей не нужен, тут никакая серенада не поможет, – на удивление ясно рассудил сосед. – Успокойся. Амен.
На какое-то время показалось, что инцидент исчерпан, но великан, сняв шляпу, со слезами вернулся к окну Эрмелинды.
– Выходи за меня! – взмолился он. – И сможешь жить как честная женщина, а не как шлюха, что вожжается с туристами!
– Шлюхой называй твою сестру, грубиян! – взвизгнула хозяйка, решившись защитить свою честь, и запустила в несчастного чем-то таким, от чего он жалобно взвыл, словно на него полился дождь из кипящего масла, и в гневе завопил:
– Вылить ночной горшок на голову? Ты за это заплатишь, шлюха вонючая!
Судя по тому, как он взбеленился, бросившись к выходу, Энцо понял с ужасом, какую месть уготовала ему Эрмелинда.
– Силы небесные! – вскрикнул в соседней комнате Дино. – Этот урод взялся за автомобиль! Надо его сейчас же остановить!
Но погребальный звон стекла, разлетевшегося на мелкие осколки, и звук ударов по металлу оповестили, что процесс разрушения уже начался.
Под аккомпанемент хриплого петушиного пения из-за заснеженного пика Чимоне показался дрожащий солнечный диск.
В бледном свете раннего утра на разорванных, искромсанных колесах в гараже стоял разоренный «Маршан». По багажнику, изуродованному вмятинами и царапинами, казалось, прошлись огромные когти какого-то доисторического зверя. Капот был разбит на куски, а под остатками зеленого лака, которым был покрыт кузов, просматривалось деревянное нутро. Обшивка сидений была изодрана в клочья, фары напоминали пустые глазницы, клаксон беспомощно висел. Возвратиться домой на автомобиле в таком состоянии было невозможно, а починить его, пригласив для этого специалиста, стоило гораздо дороже, чем позволял общий котел путешественников.
Сколько бы они ни старались найти выход из положения, им пришлось смириться с очевидным: они никогда не доберутся до Пассо дель Абетоне и уж тем более до Сицилии. Путешествие, задуманное, чтобы снова пережить эмоции, некогда пережитые на «Тарга Флорио», бесславно закончилось в шестидесяти пяти километрах от дома.
– Папа шкуру с нас снимет, – произнес Энцо, не решаясь прикоснуться к автомобилю.
– Вот до чего может довести недалекого человека безумие ревности, – задумчиво оценил ситуацию Дино, погладив дрожащей рукой изуродованный кузов машины. – Бедный «Маршан», ты-то ведь ни в чем не виноват.
– Надо придумать, как нам вернуться домой, – сказал Энцо.
– Вернуться должен ты, – удивил его Дино. – Моя вина намного больше, поскольку я старший сын.
– И что ты думаешь делать? – смущенно спросил Энцо.
– Все скажут, что это я подбил тебя на такую авантюру, – продолжил Дино свои размышления. – Мне прощения нет. Может, наймусь в Генуе юнгой на какой-нибудь трансатлантический рейс, чтобы скопить денег, уехать в Америку и там начать новую жизнь.
– Да уж, будь любезен! – вздохнул Энцо.
Дино обиженно на него взглянул, потом поднес ему к самому носу указательный палец, где на самой середине подушечки темнело пятно, и торжественно открыл тайну:
– Мы с Эрмелиндой булавкой прокололи себе пальцы, и теперь мы соединены навеки. Когда я заработаю денег, она приедет ко мне в Америку.
– Какая там Америка! – взвился Энцо, и в этот момент звук клаксона заставил его вздрогнуть.
– Еще один путешественник! – крикнул он, быстрыми шагами направившись к гаражу. – Может, он нас выручит.
Но, выйдя на улицу, остановился и похолодел.
– Куку! Вот ты где! – окликнул его граф Леонид ди Рипафратта.
В меховой шапке и каракулевом пальто, он сидел в «Дьятто», который медленно полз вдоль фасада остерии, и сразу велел шоферу остановить машину.
– Я как чувствовал, что найду вас, – с гордостью заявил он, открывая дверцу и спрыгивая на землю крепкими ногами. Едва его подбитые гвоздями ботинки коснулись земли, он ободрил Энцо:
– Ну а где второй стервец?
Энцо печально указал на вход в гараж.
– Можно поинтересоваться, что это вам в голову ударило? – спросил граф, идя навстречу Дино. – Бедная Джиза обезумела от отчаяния… А он – вот он, гуляка номер один! – крикнул он старшему, который медленно выходил из гаража, опустив глаза.
Увидев их вместе, Леонид только покачал головой и развел руками.
– Мошенники! Очень хочется отругать вас как следует, да духу не хватает. Между нами говоря, в этой идее насчет Сицилии есть неотразимое обаяние. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы убедить Фредо и вашу матушку отнестись к ней внимательно.
Энцо и Дино обменялись быстрым взглядом, словно хотели найти какой-нибудь заговор, чтобы эта добродушная речь не кончалась.
– Что касается возвращения домой, – настаивал граф, которому хотелось застраховаться, – на этот раз за руль «Маршана» сяду я, договорились?
– Вот… – тихо сказал Дино, но Леонид уже вглядывался в погибельную полутьму гаража.
– Что вы с ним сделали, несчастные? – пробормотал он, не веря своим глазам, и снял шапку, словно стоял у постели умирающего. – Он же был практически новый!
Он обернулся к мальчишкам и гневно загремел:
– На каторгу, и чтоб к ногам привязать пушечные ядра! Только там и место таким преступникам, как вы!
VIТайное общество1911 год
Подростковая прихоть мальчишек стоила «Маршану» повреждений на сто пятьдесят лир.
Джиза ограничилась тем, что лишила их летних праздников и вечерних выходов в свет. Зато Фредо был неумолим в своем приговоре: наказание, сообразно нанесенному ущербу, то есть три месяца работ в мастерской без всяких поблажек в сравнении с остальными учениками и подмастерьями.
Выделать из сырого материала красивые рифленые колонны или металлические козырьки, украшенные по периметру кованым узором, было работой сложной, требующей определенных знаний и навыков. Умение управлять современным оборудованием, таким как токарный станок или кислородно-водородное сварочное пламя, оставалось прерогативой экспертов. Молодежь должна была начинать с более низких ступеней мастерства: с погрузки-разгрузки, с пробы сил в ремесле слесаря-жестянщика. И только овладев этими навыками, ученик может быть допущен к более высоким секретам мастерства, и то под наблюдением мастера.
Урок, который Фредо хотел преподать сыновьям, был прост: деньги зарабатывают тяжелым трудом. И это послание он ясно и понятно донес до их ушей.
В шесть часов пополудни, когда мастерская закрывалась, Фредо поднимался домой, чтобы вымыться в большой лохани, а Ланчелотти, старший по смене, вел рабочих в остерию пропустить по стаканчику. Только тогда молодые Феррари освобождались, могли встретиться и часок поболтать с друзьями возле центральных ворот. Однако в большинстве случаев они были настолько измотаны, что сразу поднимались наверх, мылись и дремали, растянувшись на оттоманке, в ожидании ужина.
На суровое открытие, что от работы здорово устаешь, братья реагировали по-разному.
Дино, который больше всего уставал от монотонности работы, представлял собой живое воплощение оскорбленной невинности.
– Вот и еще один день зря потрачен на проклятую механическую работу, – со вздохом сказал он как-то июльским утром, лениво размешивая сахар в чашке кофе с молоком.
– Говори потише, а то, если отец услышит, будут крупные неприятности, – предостерегла его Джиза, высунувшись из окна, чтобы проверить, не мог ли слышать сына Фредо, который уже шел по направлению к мастерской.
– Пока солнце совершает свой путь по небу, до меня не доходят статьи из иллюстрированных журналов и мимо проходят все новые идеи, – жаловался он, ловя глазами материнский взгляд. – Но вместо всего этого я, несчастный, вынужден угадывать тени на стенах темницы, в которой он меня держит, как пленника.
– Бедный Диди! – вздохнула Джиза, взъерошив ему волосы. – Я знаю, что ты создан для другой жизни. Но беду, которую вы сотворили, не исправишь словами, а потому придется потерпеть.
– Но так я запущу свою подготовку, – намекнул он, мотнув головой в сторону младшего брата, с аппетитом поедавшего кусок хлеба с мармеладом. – Мне бы не хотелось в следующем году тоже провалить экзамены.