Энцо не удавалось точно определить контуры этих скитаний и сведений счетов, но одно он знал точно: если Рубен Виллани имел прозвище Негус, по имени предводителя абиссинцев, устроивших резню стрелков в Адуе, свой титул он заработал в бою.
Когда настал момент занять место в вагоне третьего класса напротив этого парня, Энцо почувствовал себя щенком, которого бросили в клетку, где сидел кусачий бульдог.
Он робко заметил, что дождь, кажется, перестает, на что Негус пожал плечами с сердитым видом и стряхнул пепел на пол:
– Я же говорил этим недоумкам… Если утром идет дождь с ветром, значит, к полудню все утихнет.
Он выразительно выпустил кольцо дыма и достал из кармана крашеной-перекрашеной куртки, которая уже обрела загадочный коричневато-лиловый оттенок, засаленную колоду карт. С хореографической ловкостью он перемешал карты, а когда поезд тронулся, предложил Энцо сыграть партию в «колотушки»[14].
«Ресто дель Карлино» сообщала, что вход на взлетное поле для детей стоил три лиры. Все сбережения Энцо составляли стоимость обратного билета, две монеты серебром в две лиры и еще мелочь, поэтому он согласился только при условии не играть на деньги.
– Как хочешь, малыш, – сказал курильщик и прибавил, хитро подмигнув: – Учти, что друзей я никогда не обираю.
Пока они ехали до Кастельфранко, попутчик научил Энцо секретным сигналам, которые подают компаньону, когда играешь двое надвое, парочке трюков, чтобы получить на руки хорошие карты, и способу считывать карты соперника.
Привилегия такой инициации заставила Энцо немного расслабиться: уж если Негус с такой щедростью поделился с ним своими секретами, это означает, что он действительно хочет подружиться.
В Болонье они сошли с поезда часа за три до начала полетов и, поскольку уже вовсю светило солнце, решили погулять по центру города. Движение частных автомобилей, извозчиков и длинных омнибусов на двадцать пассажирских мест превосходило медленный шаг повозок, развозивших по домам плитки льда, и развозчиков удобрений, чьи повозки были окружены тучами мух. Этот медленный транспорт, казалось, был обречен жить вне времени.
Увидев Две Башни, они свернули в переулок Подеста и застыли с разинутым ртом, очутившись в дневном отеле, таком же комфортабельном, как и любой гранд-отель, где взыскательные путешественники могли провести несколько часов, воспользоваться душем и парикмахерской и сделать маникюр.
В Модене таких роскошных мест просто не было. Прямо напротив отеля располагалась мороженица, где они сделали не менее интересное открытие. Здесь мороженое не подавали в стеклянных вазочках, чтобы съесть его, сидя за столиком, а раскладывали по вафельным рожкам, которые можно было съедать на ходу.
– У нас плохо говорят о болонцах, но в конечном итоге они умеют жить, – констатировал Энцо, стараясь ровно держать мороженое, и поймал себя на том, что размышлял, сколько же всего можно открыть, если поехать в Рим, в Милан, в Турин…
– Эти хвастуны слишком много себе позволяют, – резко бросил Негус, не обращая внимания на потеки крема и вишневого джема, которые спускались по рожку прямо ему на руку. – Двадцать чентезимо за два вкуса и никакой ложечки!
– Осторожно, оно вытекает! – предупредил его Энцо.
Вместо ответа Негус откусил приличный кусок мороженого, от которого заледенело горло. Он вскрикнул и согнулся, прижав к носу указательный палец, и это резкое движение смяло вафельный рожок.
– Мать твою!.. – выругался он, увидев на плитах площади выпавшее из рожка мороженое. Без поддержки вафельных стенок оно быстро превратилось в расплывчатую четырехцветную карту какого-то маленького островка.
– Ноги моей больше не будет в этом проклятом городе, даю слово.
– Я не вчера родился, – задумчиво сказал Негус, когда они обходили высокую опалубку ворот Сан-Феличе.
Сейчас они уже подошли на расстояние крика от ипподрома, где размещалась взлетная полоса, но по непонятной причине Негус был расстроен.
– Карты на стол, Верзила, – тихо сказал он, с угрозой глядя на своего попутчика. – Я хорошо знаю, что ты думаешь обо мне.
Энцо, удивленный такой сменой настроения, наивно спросил:
– Я?
– Иуды говорили это мне в спину, расписывая всеми цветами радуги, но мне было наплевать на их подлость, – уверил он, стукнув кулаком по ладони. – Пусть придут сказать мне это в лицо, если хватит смелости, – произнес он со смешком, больше похожим на ослиный рев…
Энцо выдержал его вызывающий взгляд. Совесть у него была чиста, и вряд ли Негус нашел бы причину записать его в недруги.
– И правильно делаешь, что плюешь на них, – сказал он. – Некоторые люди говорят только ради того, чтобы рот проветрить.
Негус кивнул, успокоенный этими словами, и спросил:
– А ты знаешь, какой девиз у твоего попутчика?
Итак, у него даже был свой девиз. До сего дня Энцо явно недооценивал этого парня.
– Друг познается в бою, – открыл свою тайну Негус и, показав в улыбке сколотые, неровные резцы, заверил:
– Если кому-то взбредет в голову на тебя напасть, сразу скажи Негусу. Я без труда заставлю их жевать траву поближе к корешкам.
Он без предупреждения переходил от угрозы к обещаниям дружбы и защиты, как собака, которой в жизни с избытком досталось палок. Но у Энцо было чутье на людей, которым можно доверять, и он решил узнать парня получше. Что-то подсказывало ему, что дружба с ним принесет ему почет и уважение.
У кассы ипподрома столпилось много народу. Мошенники безошибочно узнавали по диалекту провинциалов и приставали к ним с предложениями купить какие-то мази или волшебные пастилки, но хватало одного взгляда Негуса, чтобы они ретировались.
Теперь Энцо чувствовал, что рядом с ним надежный союзник, и помертвел, когда тот прошептал ему в самое ухо:
– Три лиры я ему не дам, это обираловка. Пошли на протырку?
Энцо с тревогой посмотрел на капельдинеров, стоящих у входа, и понял, что поймать их могут в любой момент, но приятель уже принял решение.
– Увидимся внутри, малыш, – весело подмигнул он и быстро покинул очередь. Энцо не хватило смелости последовать за ним.
Негус двинулся вдоль ограды, за которой располагалась вся аппаратура и техника представления, и шел, постепенно отдаляясь от капельдинеров. Казалось, он внимательно все разглядывает. Но вдруг он быстро взобрался на поперечину ограды, оседлал ее и спрыгнул вниз с другой стороны.
Энцо отстоял очередь и купил билет, в страхе, что приятеля уже арестовали, но обнаружил его, целого и невредимого, на трибуне. Он потягивал пиво из темно-коричневой бутылки.
– Живы будем – не помрем, – сказал Негус, протягивая ему бутылку. – Держи, это тебе не ловушка, которую нам устроило мороженое. Пенное наилучшего качества!
Энцо отпил порядочный глоток, и пиво тотчас же вызвало эйфорию. Теперь ему казалась нормальной атмосфера всеобщего возбуждения, что царила на ипподроме. Толпа все прибывала, заполняя каждый уголок и создавая настоящий калейдоскоп разноцветной одежды и шляп всех фасонов и размеров. Плоские соломенные шляпы мешались с фетровыми котелками, а яркие цветастые платья женщин конкурировали со строгой одеждой стариков с бакенбардами времен воссоединения Италии.
Многие комментировали новость, пришедшую пару дней назад: моноплан впервые поднялся выше городских крыш.
Узнать этот самолет среди множества других, выстроившихся на краю поля и полностью накрытых разноцветными полотнами, похожими на лошадиные потники, не было никакой возможности. Зато народ пальцами указывал на пилотов, чьи портреты были помещены на официальных фотографиях: вот лейтенант Гавотти, вот капитан Пьяцца, а вот Андрея Фрей, самый храбрый и самый невезучий участник соревнований под эгидой «Пети Журналь». Он третьим приземлился в Риме, а через несколько часов снова стартовал, чтобы взять реванш и закрепить за собой титул самого быстрого. Дело кончилось тем, что он разбился в апеннинских лесах. Его нашли на следующий день со множественными переломами, и теперь казалось чудом, что он снова на ногах.
Ровно в четыре часа в центре поля появился подполковник Монтедземоло, командир только что сформированного подразделения военно-воздушных войск Королевства. Пользуясь мегафоном, он в изысканной манере поздравил публику и огласил условия соревнования: авиаторы стартуют каждые десять минут и могут помогать себе в определении траектории полета компасом или дымовыми сигналами с земли.
Первым из пилотов был представлен публике тот самый Фрей, красивый мужчина с квадратной челюстью и светлыми глазами. Приняли его теплыми аплодисментами. Бесстрашный пилот поприветствовал публику, застегнул на шее кожаный шлем и выступил вперед, сделав низкий, немного театральный поклон перед объективами кинооператоров.
Энцо был сражен его непринужденностью. Этот человек уже испытал ужас падения, разрушительное столкновение с деревьями и тревогу, оказавшись ночью обездвиженным, среди обломков… И все-таки он снова рвался в небо.
Когда Фрей сбросил чехол со своего «Блерио XI», по ипподрому прокатился возглас удивления. Сама структура фюзеляжа, крылья, где только каркас был из дерева, а поверхность из прочной ткани, винт с двумя лопастями и шасси со спицами, похожими на спицы гоночного велосипеда, – все было задумано, чтобы уменьшить вес летательного аппарата, посмеяться над силой гравитации и безнаказанно смешаться с воздухом.
– Вот это машина! – оценил Негус с видом знатока и, как только авиатор сел в кабину, крикнул во всю силу легких:
– Ни пуха ни пера, старина! Надеемся, что на этот раз ты не обделаешься!
Кто-то поблизости с удовольствием рассмеялся, и работник ипподрома сурово отругал весельчаков: все-таки надо иметь уважение к тем, кто заглянул смерти в лицо.
Энцо опустил глаза, стараясь сдерживаться, и пожелал себе, чтобы Негус не втравил его в очередную неприятную ситуацию.
– Дамы и господа, приготовьтесь к взлету! – объявил церемониймейстер, и все позабылось в преддверии чуда, которое вот-вот должно было свершиться.