– Вон из моего дома, жулик! – кричал Фредо. – Убирайся к своим дикарям в квартал Сант-Амалия!
– Смотри, Феррари, фортуна ведь поворачивается во все стороны, – заявил Дзукки, ведя к выходу свой велосипед. Потом обернулся и ядовито бросил:
– Сегодня ты выгоняешь меня, как зачумленного… Но как знать, может, раньше, чем ты ожидаешь, придет день, когда ты станешь нищим, а я куплю и твой красивый дом и все, что у него внутри.
– У тебя морда какая-то вытянутая, – заметил Негус, увидев идущего в школу Энцо. – Кот, что ли, сдох?
Энцо пожал плечами и ничего не ответил.
– Напоминаю, что мы с тобой компаньоны. Если мы хотим вместе поехать во Французский Судан, у нас не должно быть секретов друг от друга.
Теперь Энцо отказался от этого гениального проекта, а его новый друг настаивал. Тут пошли в ход и тайные лотереи, и подозрительная торговля, и прочие планы добывания денег на мотор для аэроплана.
Если уж не получалось испытывать в отношении Негуса настоящую благодарность, то, по крайней мере, искренность должна была оставаться.
– Мой брат обращается со мной как с половой тряпкой, – выдохнул Энцо.
Это выстраданное признание, похоже, вдохновило Негуса.
– Надо сбить спесь с этого петушка, – предложил он, поглаживая левой рукой костяшки правого кулака. – Мне достаточно поговорить с ним с глазу на глаз или хочешь, чтобы я обрил его налысо?
Энцо обдумал эти воинственные планы и пришел к выводу, что взбучка, полученная Дино, не решит проблему.
– Нет, – сказал он. – Не нужно.
Он огляделся, не подслушивает ли кто-нибудь, и на ухо рассказал другу о том, что его мучило: его брат посещал бордель, и ему уже надоело чувствовать себя хуже его только потому, что он не знает, как устроена женщина.
Негус разразился каким-то странным смехом, чем привел друга в полное замешательство.
– И это все? Это и есть твоя беда? – недоверчиво спросил он. – Но этот зуб мы вытащим запросто, Верзила!
С вдохновенным видом он запустил руку во внутренний карман куртки и с торжеством вытащил маленькую фотографию.
Энцо залюбовался темноволосой женщиной с фарфоровым лицом. Ее плечи и пышная грудь были обнажены, словно фотограф вообще снимал ее голышом, и при этой мысли его охватило волнение.
– Ее зовут Кармен, – объяснил Негус, пряча портрет обратно в карман. – Она была в Риме балериной, а теперь живет здесь, у нас.
– И ты… знаешь, как она устроена? – пробормотал Энцо.
– Типун тебе на язык! Она замужем за моим двоюродным братом, за тем, что живет в Баджоваре!
Потом хитро улыбнулся, хлопнул Энцо по плечу и шепнул:
– Знаю, как свои пять пальцев, и уверен, что тебе тоже понравится узнать, как она устроена.
– А муж об этом знает? – дрожащим голосом спросил Энцо.
– Он слепой, бедолага, а пенсия у него мизерная, – вздохнул новый друг, а потом прибавил с великодушно-смиренным видом:
– В конце концов, мы это сделаем, чтобы протянуть им руку помощи.
– Конечно, – согласился Энцо, больше, чем когда-либо, горя желанием присоединиться к проявлению солидарности, и прошептал:
– Значит, я могу… с ней встретиться?
Когда дело касалось его, Негус напускал на себя сосредоточенный вид.
– Счет дружбы не портит, – заметил он, показав ладони, после чего придвинулся ближе и сообщил другу, что конец его проблем находится буквально за углом. Достаточно только доехать на велосипеде до Баджовары и честно заплатить: десять лир за девушку и еще две лиры комиссионных – и ты получаешь право войти в мир настоящих мужчин.
Насколько знал Энцо, это была та же такса, что и в доме Мадам Виридианы, но у него не было никого, кто мог бы провести его тайно, что было бы справедливо.
В тот же вечер Энцо начал потихоньку таскать металлические отходы, лежавшие в беспорядке в общей куче.
Он взвешивал их на отцовском безмене и складывал на чердаке за сундуком со старыми игрушками, куклами с разбитыми головами, потемневшими от времени бильярдными шарами и поредевшими войсками оловянных солдатиков армии Наполеона.
Он постановил собрать по крайней мере десять килограммов лома, прежде чем отправиться в Сант-Амалию и продать их Дзукки, но чем больше он приближался к цели, тем сильнее дрожал от мысли встретиться с этим человеком.
При воспоминании о том, как этот тип нахамил отцу, его грызла совесть, к тому же где-то очень глубоко сидел страх, что тот начнет мстить за пинок, что получил от Фредо.
А потом он опять представлял себя перед Кармен, голой, как перед аппаратом фотографа, и слышал голос Дино, который называл его «девственничком», и при первом же случае решительно спускался к куче лома, чтобы набрать оттуда пригодных для продажи кусков металла.
Предместье Сант-Амалия располагалось недалеко от школы, сразу за бастионом Сан-Пьетро, но Энцо раньше здесь никогда не был. Когда он ехал по мосту, за которым начиналось это гетто, с рюкзаком железа на плечах, ему было не по себе: район пользовался дурной репутацией. Он старался не смотреть на черепа, черные отпечатки ладоней и надписи «смертельно опасно», которыми пестрели стены домов.
Не было нужды спрашивать, где находится местный торговый центр. Это и так было ясно по оживленному движению пешеходов вокруг большого здания, оштукатуренного известью. Энцо осторожно заглянул в вонючий двор, похожий на караван-сарай из-за снующей по нему толпы, и, увидев, что вход никем не охраняется, набрался смелости и вошел, ведя велосипед руками.
Он долго бродил среди жителей Сант-Амалии, которые, как могли, устраивали свою жизнь среди огромных котлов, где кипятилось тряпье, корзин, сложенных горками, и стопок ящиков всех размеров с наклейками навигационных компаний. В этом удушливом тумане босоногие ребятишки, сидя на циновках, выпрямляли молотками согнутые гвозди, а их сестры развешивали мокрые выцветшие тряпки, напевая песенки, которые слышали в остерии.
– Эй ты, придурок, ты кто такой? – услышал он вдруг.
Он поднял глаза и увидел перед собой мальчишку, который едва доходил ему до плеча. На левой щеке у него красовался кое-как зашитый шрам в виде полумесяца. Заштопанные лямки коротких штанов словно срослись с тощим телом, а патлы немытых светлых волос шапкой стояли вокруг головы, выбиваясь из-под берета, украшенного вороновым пером.
– Меня зовут Энцо, – представился он, смущенно поправляя на плече рюкзак, и вдруг пожалел, что рядом нет Негуса.
– А я считаю, что тебе больше подойдет «Изабелла», – ледяным голосом заявил светловолосый дикарь и, совершенно не стесняясь разницы ни в возрасте, ни в росте, выпустил ему прямо в лицо струю вонючего дыма из сигариллы, висевшей у него в углу рта.
– Ну так что тебе здесь надо? – продолжил он допрос с вызывающим видом, а между тем к нему с боков пристроились трое малышей в трусиках, чумазые, как трубочисты.
– Я здесь… по торговому делу, – испуганно пробормотал Энцо, но привлекательность такого ответа сразу возымела действие: малышня подползла к нему и протянула ручонки к его карманам.
– Эй, ну-ка, уберите руки, – приказал он, на всякий случай отступив на пару шагов назад, и, чтобы как-то выпутаться, объявил: – Я здесь по приглашению синьора Аронне Дзукки.
Услышав это имя, весь двор, казалось, заледенел. Малыши сразу напустили на себя невинный вид и поспешили отойти в сторонку, а блондин шепнул:
– Так бы сразу и сказал, балда.
Потом указал Энцо на кафедру в глубине двора, заваленную весами и стопками бумаг, и объяснил с видом сведущего человека:
– Аронне уехал по делам, но Зодеида здесь, в конторе, она в курсе всех дел.
Энцо кивком поблагодарил его, и, пока он шел, куда ему указал лохматый блондин, тот попросил:
– В следующий раз, как придешь сюда, сразу спрашивай ее. А то нам всем не нравятся придурки, которые тут шатаются.
За кафедрой, углубившись в какие-то бумаги, сидела старуха, время от времени посасывая трубку. Ее волосы, уже утратившие и цвет, и густоту, свободно лежали по плечам, как у колдуньи из сказки, но в отличие от колдуний она носила коралловое ожерелье и элегантные очки в золоченой оправе. Энцо с удивлением подумал, что, наверное, раньше она была очень красивой женщиной.
Она вынула трубку изо рта и, хитро на него взглянув, произнесла:
– Тебе что-то нужно, шкет? Или ты пялишься на меня, потому что влюбился?
На этот раз он представился как положено, по имени и фамилии, и рассказал о предложении, которое Дзукки сделал его отцу. Старуха слушала его, понимающе кивая.
– Ну вот, даже в домах глупцов рождаются здравомыслящие люди, – благосклонно сказала она и, жестом велев Энцо разгружать рюкзак, прибавила: – Вот уж истинное удовольствие: внести в книгу оплату для Феррари.
Груз взвесили на старом безмене, явно калиброванном на снижение веса, поскольку за десять килограммов лома Энцо получил всего восемь с половиной лир. Однако возразить ему не хватило смелости.
Зобеида расплатилась, отсчитав банкноты из свертка, лежавшего между дряблых грудей, потом обмакнула ручку в чернильницу и старательно занесла запись в гроссбух.
– Приходи еще, постреленок, – велела она и, раскурив трубку и выпустив клуб едкого дыма, прибавила: – И передай привет этому достойному человеку, твоему отцу.
Такой почет вызвал у Энцо серьезные подозрения: а что, если старая Зобеида действительно ведьма, колдунья, способная наложить заклятие на всю его семью?
Крутя педали в сторону дома, уже в сумерках, он решил больше никогда не возвращаться в караван-сарай Сант-Амалия, но в этот вечер над областью Реджо Эмилия загорелась звезда по имени Венера, а вместе с ночью пришли и сны.
Кармен, которую Негус показал ему на фотографии, шла навстречу ему по коридору какого-то замка, покачивая бедрами. Одежда на ней была прозрачная, как на белокурой Аллегории Скорости. Она взяла Энцо за руку и подвела к широкой постели под балдахином и, уже оказавшись там, умоляла его погасить огонь, горевший у нее в груди.