Разве мог мальчишка искренне прикинуться дурачком перед лицом такой мольбы?
Чтобы броситься на помощь, стоило и поработать как следует, и по копейкам собрать нужную сумму.
VIIIДа здравствует Феррари!1912 год
Теперь по городу ездили около ста автомобилей, и клуб автолюбителей уже не довольствовался тем, чтобы спонтанно назначать даты соревнований или командировать своих членов на соревнования профессионалов.
Сезонный календарь пестрел программами конференций и общественных мероприятий, среди которых заметно выделялось семейное празднование Нового года.
Календарь 1912 года, вывешенный в фойе Муниципального театра и попавшийся на глаза Джизе, оповещал о большом новогоднем гала-концерте. Подходящие к случаю костюмы для мужа и сыновей она решила взять напрокат. Что же касалось ее наряда, то она позаботилась о нем заранее, найдя выкройку в приложении «Донна» к журналу «Пресса Турина» и отдав ее портнихе. Когда миновал период традиционных примерок и подгонок, она устроила маленькое дефиле, оставив домашних с разинутыми ртами.
– Тот, кто одевается в зеленое, доверяет своей красоте, – изрек Фредо, увидев ее в изумрудно-зеленом платье. – Ты словно снова стала молодой, сокровище мое.
Такие комплименты в другое время года ее бы целиком удовлетворили, но сейчас вызвали желание придумать еще что-нибудь. На следующее утро она где-то раздобыла перчатки в тон и броскую широкополую шляпу, украшенную павлиньими перьями, вполне достойную какой-нибудь кинодивы.
Пока они ехали к театру, перья сияли и переливались в свете электрических фонарей, заменивших газовые.
Энцо с трудом влез в лакированные туфли, которые сильно жали и доставляли ему немало страданий, особенно на уличной брусчатке, и теперь чувствовал себя участником постановки, продиктованной какой-то необъяснимой суетностью.
Все собрались в фойе театра, ярко освещенном электрическими лампами. Обо всех заботились проворные маски, помогая снять пальто. Джиза не успела продемонстрировать свой наряд, как вдруг побледнела и потянула Фредо в угол зала, ограничиваясь скупыми приветствиями гостям.
Дино куда-то делся вместе с веселой компанией Леонида, а Энцо отправился вместе с родителями, чтобы понять, что стряслось с матерью.
– Какой стыд, – услышал он ее голос. – Фредо, заклинаю тебя, увези меня домой.
– Но что случилось? – не понял он. – Тебе стало плохо?
– Проклятие, жена Корни, – прошептала она. – На ней такое же платье, как на мне.
Энцо оглядел зал и понял, что она права.
– А в чем проблема? – спросил Фредо, неспособный, как и сын, понять, почему такое пустяковое совпадение могло вызвать столько эмоций.
– Ты не понимаешь! – запротестовала Джиза. – А мне кажется, что она это сделала специально!
– Вам обеим просто пришла в голову одна и та же идея, вот и все, – отмахнулся Фредо, и Энцо увидел, как толпа, скопившаяся в дверях, расступилась, чтобы пропустить Корни с женой.
– Вон они, уже здесь, – предупредил Энцо родителей.
– Фермо, дорогой, – воскликнул Фредо, бросившись к Корни и протягивая руку. – Мои поздравления!
– И я тоже тебя поздравляю, милый Фредо! И твою супругу! – ответил Корни, взглянув на Джизу и отвесив ей вежливый поклон. Потом посмотрел на Энцо, словно не ожидал его здесь увидеть. – А это твой старший?
– Это младший, – поспешила ответить его жена, стройная дама с заостренным подбородком, который прекрасно дополнял квдратную челюсть мужа. – Старшего мы только что видели, он о чем-то болтал с Леонидом, – раздраженно добавила она, не сводя глаз с Джизы, которая скромно спряталась под своей шляпой.
– Черт возьми, как же летит время! – сказал Корни. – Тогда, на спектакле Маринетти, он показался мне совсем мальчиком, а теперь он превратился в юношу и ростом догнал отца. – И он тепло пожал руку Энцо.
– А как ваш Гвидо? – спросил Фредо. – Он тоже сегодня здесь?
Этот простой опрос почему-то смутил чету Корни, и они посмотрели друг на друга.
– Он в отъезде по делам службы, – пояснила она.
– Он в Ливии, – гордо заявил Корни, потом придвинулся поближе и прошептал: – Пилот воздушной разведки.
– Возможно, это секретная информация, но его эскадрилья получила задание создать карту местности с высоты на случай будущей колонизации, – выдала всю информацию его жена.
Энцо кивнул, впечатленный известием: после долгих попыток самому сконструировать летательный аппарат, Гвидо получил-таки настоящий самолет.
– Как только кончится война, здесь будет много работы, – продолжал промышленник, улыбаясь Фредо, словно тот должен был персонально заняться этой работой. – Придется строить дома, дороги и, естественно, железнодорожные пути.
– Верно, – согласился он, повернувшись к жене. – В конечном итоге Дино оказался прав.
Она скромно кивнула, и в этот момент Корни удивленно заметил:
– Ба! Да наши жены сегодня в одинаковых нарядах!
– Фермо всегда отличался наблюдательностью, – вспыхнула супруга, потом улыбнулась Джизе и заговорщицки спросила:
– Вы тоже взяли выкройку в приложении «Донна»?
– А где же еще? – с облегчением рассмеялась Джиза.
Официанты в костюмах пажей, в штанах до колен и длинных белых гольфах, сновали по залу, разнося серебряные подносы с тартинками и бокалами, гости накладывали себе на тарелки угощение, и их голоса становились все громче.
Энцо слонялся среди взрывов смеха и братских объятий, как рыба, вытащенная из воды, следя глазами за братом. А тот, в отличие от младшего, чувствовал себя, наоборот, как рыба в воде. Он уже довольно долго, как и положено социализированному животному, был занят беседой с графом ди Рипафратта и каким-то изысканным занудой с усами, закрученными по-венгерски.
Ему не хотелось подходить к ним и тем более встревать в разговор. Однако, когда Леонид увидел его, его голубые глаза потеплели и заблестели, и он помахал Энцо рукой, чтобы тот присоединился к ним.
– Энцино! – приветствовал он юношу и выглядел при этом более цветущим и изнеженным, чем обычно, а потом распахнул руки и заключил обоих братьев в объятия.
– Эти молодые ростки, дорогой Альфа, для меня все равно что сыновья, – объяснил он своему соседу. – Сказать по правде, я был бы очень доволен, если бы они и дальше считали меня своим дядюшкой.
– Благородное чувство, – перебил его приятель, которому бронзовый загар, грива черных волос, подстриженная «под бобрик», и длинные усы придавали экзотический вид искателя приключений. – Впрочем, Италия все еще под матриархатом, – заметил он с легким ломбардским акцентом, – а потому фигура дяди здесь пользуется большим расположением, чем фигура отца семейства.
– Мой дорогой друг Альфредо Борромеи Артигас, – представил граф своего друга. – Светский человек, рафинированный журналист и великий романист.
– Кроме других романов, синьор Борромеи автор «Призрака Аббатисы» и знаменитого «Запретного чувства», – почтительно прибавил Дино, и, пожимая новому знакомому руку, Энцо кивнул с таким видом, словно все титулы были ему знакомы и привычны.
– Можете называть меня Альфа, – разрешил писатель, наверное, единственный на празднике, у кого была возможность смотреть на Феррари сверху вниз. – Именно так я подписываю свои выступления в газетах и именно так называют меня в письмах читатели.
Он казался одновременно и сердечным, и самовлюбленным. Энцо попробовал угадать, сколько ему лет, но смог только предположить, что он был намного моложе и графа, и Фредо.
– Мы говорили о Ливии, – снова подхватил Леонид нить беседы и, быстрым движением схватив с подноса очередной бокал, поведал Энцо:
– Сын Корни сейчас там, в эскадрилье самолетов-разведчиков.
Он уже собрался объяснить, что тоже в курсе, но Дино его опередил:
– Его эскадрилья, – уведомил он, – базируется в одном местечке возле Триполи, которое называется Еврейское Кладбище.
– Вот уж правильно сказано: «Век живи, век учись», – задумчиво произнес Леонид. – До сих пор я не знал, что в Ливии жили евреи. Наоборот, как мне кажется, они представляют собой наиболее древнюю народность Средиземноморья.
– Эти отродья ковровщиков встречаются повсюду, – гневно высказался Борромеи, потом сжал кулак и заговорил в полный голос, как будто желая, чтобы его услышали все: – Это евреи строили козни, чтобы выгнать меня из Венеции, потому что в своих статьях я разоблачал их темные дела. И как только Ливия станет нашей, мы наверняка даже там обнаружим их среди недоумков, готовых выступить против нас.
Гости, сновавшие по залу, смущенно притихли, и Леонид счел нужным сделать так, чтобы писатель насторожился:
– Ты все делаешь правильно, Альфа. Здесь мы среди своих.
– Израэлиты строят заговоры против любого более-менее сильного порядка, и это факт известный, – бросился напролом писатель. – Когда им удобно, они называют себя итальянцами или турками, французами или австрияками, но в глубине души у них нет ни родины, ни знамени. Единственный способ избавиться от их козней – это утопить их в море.
– Ну это уже слишком! – прозвучал за спиной у Энцо чей-то дрожащий от волнения голос.
Это был адвокат Орацио Натан. Его худое лицо побагровело от гнева, и он пошел навстречу Борромеи с бычьми упорством, наставив на него трубку, вырезанную из корня, и заявлял в полный голос:
– Вы не только скверный писатель, но и настоящий мужлан!
– Вы тоже здесь? – с раздражением воскликнул писатель. – А что вы делаете среди интеллигентных людей, кроме того что давитесь от жадности, поедая тартинки. Разве вы не должны довольствоваться вашей кошерной мацой?
– Троглодит! – не унимался Натан, и в зале стало так тихо, что слышно было, как муха пролетит. – Реакционное отребье! К вашему сведению, кончились те времена, когда граждане могли подвергаться дискриминации за религию!
– Граждане? – с издевкой повторил Борромеи. – А какой страны? – спросил он, наклонив голову и не сводя глаз с адвоката, словно желая испепелить его взглядом. – Может, лучше было бы сказать «гости»?