Энцо, окутанный клубами противного сладковатого дыма, не отрывал глаз от губ писателя.
– Ты же поборник прогресса, юноша, значит, должен использовать его возможности, – решительно заявил он, прищелкнув пальцами, и предложил с сияющей улыбкой: – Как насчет того, чтобы пролететь над городом и сверху разбросать листовки о своей любви?
Чтобы как следует напугать Энцо, хватило подъема на лифте, а потому он не решался даже представить себе, как он оторвется от земли в гондоле моноплана.
Ну, допустим, можно поехать и на семейном автомобиле. Если Дино решился им управлять, то чем он хуже?
В один из таких дней, возвращаясь из школы, он зашел в типографию, чтобы узнать, сколько будет стоить тысяча бумажных листовок, и с удовлетворением понял, что вполне осилит этот расход. Тогда он ловко впрыгнул в «Дюркопп», чтобы доехать до шлагбаума. Теперь оставалось только уговорить Фредо дать ему несколько уроков вождения.
Он уже представлял себе, как он подъезжает к Мирандоле, в маске, как Фантомас, и пригоршнями разбрасывает признания в любви, как вдруг в глубине обсаженного деревьями проспекта увидел возбужденную толпу, которая размахивала красными флагами.
Небольшие группы рабочих, сотрудников железной дороги и фабрики газового оборудования присоединились к поденщикам с красными платками на шее, пришедшим из деревень, и все вместе распевали свой гимн, где говорилось об идеалах и о будущем человечестве.
Толпа была такая тесная, что он не рискнул проехать сквозь нее на велосипеде, спрыгнул с седла и услышал, как звуки песни постепенно затихают. И тут он заметил на другой стороне площади дощатый помост, опоясанный по периметру транспарантом, на котором было написано: «Палата труда города Модены».
– Sciur padrun dalli belli braghi bianchi, fora li palanchi, fora li palanchi! – запела группа крестьянок известную песню «Господин в шикарных белых штанах».
А в это время сквозь толпу пробирался здоровяк с широким лицом, совершенно спрятанным в буйной шевелюре и кудлатой бороде давно не брившегося отшельника.
– Тихо! – пронеслось по толпе. – Говорит товарищ Бомбаччи!
– Товарищи моденцы! – прогремел Бомбаччи звучным баритоном, и толпа сразу зааплодировала. Он знаком попросил прекратить аплодисменты и сказал:
– Буржуазия послала нас за свой счет воевать в Ливию и теперь обещает, что там у всех будет хлеб. Но я вас спрашиваю, почему бы господам, если они действительно так считают, вместо того чтобы тратить миллионы на войну, не построить мельницы и хлебопекарные печи здесь, в Италии?
По толпе понесся одобрительный гул.
– Проклятые! – крикнула какая-то женщина в двух шагах от Энцо. – У их жен есть шубы, а мы даже зимой работаем в рубашках!
– Теперь социалисты – вторая сила в парламенте, это верно, – признал Бомбаччи уже более спокойным тоном, но тут же снова начал горячиться: – Однако большинство членов этого собрания все еще остаются в руках шайки аферистов, несущих голод и убийства простому народу! И говорю вам, эти негодяи уже придумали, как гасить наши протесты.
Наступила тишина, и Бомбаччи продолжил:
– Господа втайне уже готовятся к новой войне, и она будет длиннее и ужаснее войн в Африке, и в нее втянут простых людей!
– Смерть господам! – услышал Энцо. – Не дадим им это сделать!
Фредо всегда хорошо обращался с рабочими, а Джиза взялась организовать школу для девочек, но разогретая ненавистью до красного каления толпа ничего про это не знала. В своей коллективной ярости бастующие, казалось, были обижены на всех, кто хоть чем-то владел, и Энцо почувствовал неловкость. Извиняясь на каждом шагу, он пытался пробраться сквозь толпу, но возможности маневра у него уже не было.
– Товарищи! Война – это ловушка буржуазии! – объявил оратор, тряхнув гривой волос и подняв к небу сжатый кулак. – Мы, пролетарии, теперь знаем, как называется наше общее дело: оно называется «классовая борьба»!
Аплодисменты и поднятые вверх кулаки немного вывели Энцо из равновесия, но митинг, похоже, закончился. Снова развернулись знамена, и толпа по ту сторону площади принялась громко скандировать:
– За-ба-стов-ка! За-ба-стов-ка!
Самое время было уходить, но Энцо не смог отъехать и на несколько метров.
– Пролетарии Модены! Сегодня мы имеем честь приветствовать человека, с которым делили все трудности борьбы, – объявил Бомбаччи, и толпа отступила назад, затолкав Энцо под помост.
– Давайте встретим его, как принято встречать друзей.
Рядом с ним появился коротышка с развитым мускулистым торсом и квадратным лицом, которое украшали тонкие усики.
– Директор нашего ежедневника «Avanti!», – представил его Бомбаччи. – Товарищ Бенито Муссолини!
– Пролетарии Модены! Да здравствует всеобщая забастовка! – крикнул вновь прибывший без всякого вступления и застыл, наслаждаясь коллективной овацией. – Мы, социалисты, – не пророки и не умеем предсказывать события, и нас никто не посвящал в искусство прокладывать дороги, – продолжил он. Голос его звучал убедительно, и говорил он с иронией, а в пламенном взгляде, который он то и дело бросал в толпу, было что-то магнетическое. – Мы ограничимся тем, что станем их поощрять и поддерживать со всей нашей восприимчивостью и способностью трезво мыслить.
– Какой он, однако, красавец, – раздался у Энцо за спиной чей-то голос.
Он обернулся посмотреть, кто это сказал. За ним выстроилась шеренга работниц табачной фабрики в просторных синих халатах, и он подумал, что среди них могут быть и ученицы Джизы.
– Какие это могут быть события, вы уже знаете, – снова пошел в атаку Муссолини. – Мы призваны реализовать судьбу народа, и на этот раз нас не остановят! Любая провокация сбиров буржуазии встретит жесточайший отпор рабочих, и этот отпор будет называться «акцией»!
Толпа загудела, а какой-то парень крикнул:
– Смерть гвардейцам! Повесим их на фонарях!
– Пошли разрушим склады продовольствия! – взвизгнула какая-то старуха. – Склады полны, а мы тут голодаем!
Муссолини застыл на помосте со сжатыми кулаками и устрашающе вытаращенными глазами, словно наслаждаясь волнением, которое сеял в толпе.
– Народ Модены! Знай своего врага! – гремел он, доводя уровень этого лихорадочного волнения до невыносимого состояния. – Твой враг – не иностранец, что живет в дальнем краю, а хозяин, которого ты видишь каждое утро! Он и есть тот вор, что ворует у тебя хлеб! И последняя цель нашего движения – не война, а ре-во-лю-ци-я!
При этих словах по толпе пробежала дрожь, крики «Браво!» смешались с истерическими воплями, а многоголосый хор тех, кто начал петь «Avanti popolo!», рассекли потоки взбудораженных людей, спешивших почему-то в противоположную от помоста сторону, расталкивая остальных самым грубым способом.
– Осторожнее, товарищи, здесь дети! – Как только нажим толпы немного ослабел, Энцо разглядел, что ее первые возбужденные ряды побежали навстречу отошедшему от остановки трамваю.
– Палата труда объявила всеобщую забастовку! – орала толпа, перекрывая длинные звонки трамвая и размахивая руками, чтобы он остановился:
– Остановись, штрейкбрехер! Блокируем его, товарищи! – тоненьким голоском крикнула девчонка в синем халате. – Ляжем на рельсы!
Это было самое безумное из всех предложений, которые когда-либо слышал Энцо. Но одна из женщин, первый кандидат в самоубийцы, уже ложилась поперек рельсов, и с полдюжины ее товарок спешили сделать то же самое под аплодисменты толпы.
– Давай, езжай, подлец! Топчи своих сестер, если духу хватит!
Трамвай остановился шагах в двадцати от женщин, и толпа взяла его штурмом, сломав механизм дверей.
Водителя вытащили из кабины и швырнули на землю. Лицо его было искажено страхом.
– Пустите меня, – услышал Энцо, – я тоже республиканец!
Но было уже поздно что-то объяснять. Бедняга отбивался, как мог, от тех, кто собрался его линчевать, и от безумцев, которые лупили его и кулаками и ногами.
– Так его! – с варварской радостью орали с флангов толпы. – Убьем проклятого водителя!
О забастовке и всех инцидентах, ее сопровождавших, без остановки говорили за ужином.
– Ничего хорошего в этом нет, – вздохнул Фредо, допив последний глоток бульона. – Мы пытались создать лучший мир для всех. Зачем же теперь посылать все наши усилия к чертовой матери со всей этой революцией?
– По крайней мере, наша совесть чиста, – вздохнула Джиза. – Рабочим мы всегда делали только добро.
– Ты собираешься это объяснять разъяренной толпе, мама? – спросил Дино, вытирая губы уголком салфетки.
Он был рассержен, потому что в тот день группа бастующих оторвала от его пиджака трехцветную кокарду и он едва ушел от хорошего пинка.
– Они только и ждут, чтобы накинуть нам петлю на шею.
– И вы с вашим кружком тоже хороши: подначиваете их все время, а сами не можете их утихомирить, – заметил Фредо. – Ну зачем вам было устраивать парад как раз в день забастовки?
– Это твой друг Леонид их подстрекает, – обличительным тоном заявила Джиза и, поставив на место кастрюлю, вернулась к столу, строго глядя на старшего сына. – Ты был таким чудным ребенком, Диди, – со вздохом сказала она, – зачем ты сейчас идешь за этим ослом?
– Мама, да ты тоже становишься социалисткой, – возразил юноша. – Преподавая на курсах для девчонок, ты сама невольно позволила им себя обратить в их веру.
– При чем тут социализм? – возмутилась Джиза. – Вполне достаточно иметь хоть каплю здравого смысла!
– В этом городе малодушных людишек Леонид – единственный, кто имеет мужество называть вещи своими именами, как они есть! – возразил Дино.
– И каковы же они есть? – едко спросил отец.
– А таковы, что необходима война с Австрией! – заявил Дино.
– Что я слышу! – выдохнул Фредо. – Разве ты не видел, как получилось с Ливией? Эта кампания была на руку только миллионерам, а бедняки, которые надеялись наладить свою жизнь, так ничего и не получили!
– А о наших братьях в Трентино, в Венеции Джулии вы не подумали? – крикнул Дино, хлестнув по столу салфеткой. – Они такие же итальянцы, как и мы, и тоже стонут от засилья австрияков. Вот за кого надо бороться!