– Я не думаю, что он намеренно пошел на это, – возразил Энцо, мысленно взвешивая слова, которые граф выкрикивал в бреду.
– Он несколько недель готовился к тому, чтобы сделать ей предложение руки и сердца, – объяснил брат. – Запасся даже фейерверком, но она его отвергла. И он выбрал смерть.
Дино казался настолько уверенным в своей правоте, что Энцо не стал его разубеждать.
Он всхлипнул, и у Энцо сжалось сердце при мысли о том, что Негус уже никогда больше не будет иметь возможность перекинуться парой слов со своим настоящим отцом.
– Сегодня я потерял наставника, – простонал Дино, и Энцо в очередной раз пообещал себе никогда не иметь наставников, чтобы не попасть к ним в зависимость.
– Только он, – сокрушался брат, – только он один умел проживать грандиозную драму двадцатого века как главное действующее лицо.
Он ненадолго замолчал, словно молился, потом достал из кармана пачку импортных сигарет, закурил сам и предложил сигарету Энцо.
Тот максимум, что мог сделать, так это несколько раз затянуться тайком, но понял, что сейчас речь идет о необходимом ритуале.
Одной спички хватило на двоих. Энцо попытался сделать минимальную затяжку и, выпустив дым, долго следил глазами, как он тает в осеннем тумане, похожий на сказочного дракона.
На аллеях парка сгущались и расплывались в полумраке неясные очертания, и казалось, они появились, чтобы открыть какую-то тайну. Но они рассеивались сами собой в глубокой вечерней тишине.
Казалось, мир наполнился призраками, вовсе не хотевшими ни с кем воевать.
– Пойдем домой, – потянул Энцо брата. – Папа и мама очень переживают.
Дино покорно кивнул и, покачав головой, поднялся с места.
– Ты что, и правда был готов никогда домой не возвращаться? – спросил Энцо и сам испугался своих слов.
Дино пожал плечами и, окончательно сдавшись, спросил:
– Чем отличается премьер от последнего статиста, если весь театр в огне? Отвечаю: ничем. Все мы, и герои, и статисты, сгорим на поле боя. – В голосе у него звучали истерические нотки, и он весь вздрагивал, как будто его мучила какая-то неизвестная лихорадка.
Энцо тепло обнял его. В их жизни такого еще не случалось, и он вдруг испытал странное чувство, что сейчас старший из них двоих – это он.
Пока он вел брата к дому, из головы не шли родители: последнее время они выглядели такими усталыми и измученными, что он вздрогнул от мысли, что над ними тяготеет проклятие.
Каков бы ни был смысл его жизни до сего времени, теперь занавес закрывался рывками. В облетевших кронах деревьев раздавалось зловещее карканье, возвещавшее, что наступил бесконечный ноябрь. И больше рядом с ним не будет никого, кто мог бы защитить его в этом абсурдном мире.
XVКрай пропасти1915 год
– Мы с вами плывем по морю, кишащему акулами, Феррари, – вздохнул адвокат Натан. Он сложил документы, лежавшие на столе у него в кабинете, просторном помещении, выходившем на Палаццо дель Бельведере, и внимательно посмотрел на сидевшего напротив Фредо. – С тех пор как государство возобновило деятельность старой Адриатической линии, ваши заказы от железной дороги встали многим поперек горла, – вздохнул он. – Если мы не хотим потерять эти заказы, надо найти креативный выход из положения.
– Мы не можем их потерять, – пояснил Фредо, стараясь поудобнее устроиться на узком кресле, как будто оно было набито колючими ветками ежевики. – С теми вложениями, что я только что сделал, это будет катастрофа.
При вскрытии завещания Леонида оказалось, что сумма там очень невелика, и почти вся она ушла на обновление парка машин мастерской. Джиза хотела на оставшуюся часть купить жилье на море, но Фредо даже и слушать не хотел. Эти деньги пришли от основоположника автомобилизма в Модене, и в его честь Фредо приобрел «Дьятто» с двухлитровым двигателем и таким же кузовом, какой был у разбитого автомобиля, с той только разницей, что он был выкрашен в синий цвет.
– Вы прекрасно поступили, инвестировав, – признал юрист. – Как говорит наш друг Фермо Конти, индустрия – это игра на повышение: чтобы остаться в седле, надо расти. – Он взял с полки трубку с черным мундштуком, таким изношенным, будто его погрыз кролик, подвесил ее в угол рта и пояснил: – Переменная величина, с которой мы вынуждены считаться, – это бег времени. Когда вы открыли магазин, в Модене такие мастерские можно было по пальцам одной руки пересчитать. Теперь же их тридцать шесть, и те заказы, что получаете вы, для многих большая помеха.
Энцо, сидевший в полумраке рядом с отцом, заметил, как по его лицу пробежала гримаса.
– Но ведь мы всегда хорошо работали, – возразил он упавшим голосом. – Ни один из заказчиков ни разу не обратился с жалобой. С чего бы вдруг они теперь должны отдавать предпочтение другим?
– Теперь железные дороги зависят от Министерства труда, а там не рассуждают, как рассуждали бы в частных предприятиях, – терпеливо объяснял адвокат. – Для них главное – тратить как можно меньше. Поэтому они заинтересованы в соревнованиях за подряды и играют на понижение.
– Значит, для государства качество работы значения не имеет?
– Совершенно верно! – воскликнул адвокат, просияв, словно сделал открытие. – Это и есть новые правила игры, Феррари.
И, нацелив в сторону Фредо обгрызенный мундштук своей трубки, уточнил:
– Проще говоря, побеждает тот, чья оферта ниже.
Энцо был уже достаточно посвящен в дела мастерской и ясно видел, что равновесие между ценой и доходами от продажи зависело от количества произведенных предметов. Если за год мастерская изготавливала меньше ста рифленых колонн, она работала в убыток. Если же сто и больше – получалась хорошая прибыль. Однако чтобы вести достойный образ жизни, посещать театры и обедать в ресторанах, требовалось продавать вдвое больше продукции. Чтобы выравнивать все эти цифры, Фредо и вставал каждый день в пять утра, не давая себе ни минуты покоя.
– Кажется, я понял, адвокат: чтобы победить в этом соперничестве, есть два способа, – вздохнул Фредо, сложив руки, – либо работать кое-как, либо вообще отказываться от заработка.
– Есть еще и третий, папа, – предложил Энцо. – Мы можем работать хорошо и зарабатывать, как раньше, надо только увеличить количество продукции.
Отец растерянно на него взглянул, а Натан одобрил:
– Парень прав. В перспективе решение вопроса будет зависеть от того, кто найдет больше новых клиентов. Но прежде надо завоевать подряд в Египте раньше, чем господа из министерства передадут его какому-нибудь другу их друзей.
– Я доверяю вам, адвокат, – согласился Фредо. – Оцените, что мне делать с этим экономическим предложением, и я подпишу документ.
Адвокат посмотрел в окно, словно вид Бельведера мог ему помочь сосредоточиться.
– Я могу говорить откровенно в присутствии вашего сына? – спросил он и, получив согласие, объяснил:
– Что касается цифры в документе, написанной черным по белому, представление о ней мне уже дали. Но есть другая цифра, которую я хотел бы с вами обсудить: это цифра, которую устно нужно назвать чиновнику.
– Устно? – с недоверием повторил Фредо и пробормотал, вытаращив глаза: – Вы хотите сказать, что кого-то надо будет «подмазать»?
– Италия – страна глубочайшим образом несправедливая, – признал Натан со вздохом фаталиста и развел руками, словно предлагая решение проблемы. – Скажите, Феррари, вы хотите победить в этой битве за подряды?
– Какая мерзость! – пробормотал Фредо, когда они выходили на улицу. – Мы докатились до того, что должны давать взятку чиновнику Министерства труда, чтобы продолжать работать!
– А раньше так не было? – спросил Энцо.
– Ты что, шутишь? – рассердился отец. – Однажды я ходил лично обсудить подобную проблему с начальником округа. Когда мы договорились, нам было достаточно простого рукопожатия.
Для стариков старый мир всегда был лучше нового, и душа Фредо потерялась в лагуне меланхолии, в том призрачном месте, откуда ему удавалось разглядеть только свет, идущий из прошлого.
А Энцо было всего семнадцать лет, и он чувствовал, что время на его стороне.
– Не беспокойся, папа, – пытался он утешить отца, когда они свернули на улицу Машерелла. – Нам будет достаточно работать больше.
– И вот так проходит вся жизнь, и все равно чего-нибудь не хватает, – вздохнул отец, словно розовые и охряные фасады домов вдруг превратились в стены лабиринта.
Они оставили «Дьятто» под прикрытием портика и обнаружили, что его окружила стайка мальчишек.
Они играли в индейцев, как и Энцо сам играл в их возрасте на пустыре, и машина изображала у них пыхтящий локомотив, с которого удобно нападать на противника. Энцо зачарованно смотрел на мальчишек, и ему не понравилось, когда отец замахнулся на них тростью:
– Кыш, чертовы озорники! – прокаркал он, как сказочный старик, разозленный неприятностями. – Убирайтесь от моего автомобиля, а не то я вас сейчас отделаю!
У старшего брата уже были права, а младший пока довольствовался тем, что сидел на пассажирском месте. Когда отец завел мотор с электрическим запуском, Энцо вдруг понял, что ему будет очень тяжело выдержать те десять месяцев, что оставались до заветной даты получения прав.
– Теперь ты понял, почему я хочу, чтобы ты стал инженером? – завел Фредо привычную старую песню. – Инженер не станет рисковать собой, а всегда найдет инвестора.
До диплома Энцо оставалось сто дней, и все равно это событие казалось очень далеким, едва брезжущим, как мираж. А о других делах, требующих посещения уроков, учебы и сдачи экзаменов, он и знать не желал.
Он чувствовал, что его будущее уже и так здесь, оно хранится в кирпичных стенах семейной мастерской, на трибуне военной площади и в тех телефонных кабинах, откуда он вел свои репортажи для «Спортивной газеты».
Даже стиль его статей был сродни круговым движениям фрезы или расточного станка, каждый штрих подчинялся определенной фазе точного закона, и нарушать порядок было нельзя. Соскрести лишнее, отшлифовать и отполировать. Обтесать, отрихтовать и довести до блеска.