Он не чувствовал, что готов стать пенсионером, и пускался на всяческие уловки, но его никто и не торопил. Уже само физическое присутствие машин под двускатной крышей мастерской представляло для них уверенность в надежной работе и в надежном укрытии от мобилизации, и только Энцо был за то, чтобы осуществить спасительный план. Неужели этот упрямец, его отец, не понимает, что времени на раздумья уже нет?
Фредо на словах соглашался, обещал сделать решительный шаг на неделе, но потом приходил к заключению, что надо доделать вот тут, почистить вот там, совсем как безумный персонаж новеллы Джованни Верга, который не желал снимать с себя одежду.
Над полями легли волны тумана, и, против всех ожиданий, класс Дино на фронт не призвали. Энцо вовремя получил водительские права, а Норма собралась со скандалом уйти из школы.
Перспектива потерять год ее не пугала: о дипломе она подумает потом. И все попытки тиранки-матери разубедить ее, угрожая, что, вернувшись, она уже не сможет даже мечтать о хорошей партии, тоже успехом не увенчались.
Она уже все решила и с момента, когда для разрешения на отъезд требовалась подпись отца семейства, испытала на отце весь арсенал средств убеждения, каким обладала находчивая и упорная девушка. Если с идеей самозаключения в запертой комнате, на хлебе и воде, отец еще как-то мирился, то идея стать монахиней-затворницей даже для него оказалась чрезмерно жестокой, и он сдался.
В последний день октября новый контингент ополченок со всех уголков провинции собрался у подножия Гирландины.
Норма была вся в белом, как древняя весталка, даже перчатки сияли белизной, и алый крест, вышитый на пальто, говорил о том, что она посвятила себя миссии вне времени.
Ей надо было быстро дойти до станции, где девушки построились в каре под знамена, и Энцо даже представить себе не мог, что увидят ее глаза там, в полевых госпиталях.
Казалось, что она довольна своим выбором, говорила, что абсолютно спокойна, и уверяла, что через шесть месяцев приедет в отпуск. Одна часть Энцо была готова покрыть ее поцелуями, но ее вид пугал его, вызывая мысли о святотатстве.
Он не мог прижать ее к себе и не мог отдалиться от нее, а потому буквально тонул в глупых вопросах: где ее багаж, сколько продлится путешествие… Но глупые вопросы не могли заслонить самый главный вопрос, который задают себе все влюбленные перед разлукой.
– Думай о семье и о мастерской, – говорила ему Норма, когда объявили построение. – Я напишу тебе сразу, как только узнаю, где мы находимся.
Они улучили время для поцелуя, а потом девушка, всегда заставлявшая биться его сердце, встроилась в ряды добровольцев. Когда этот белый отряд двинулся к поезду, родители и друзья пошли следом за ним на почтительном расстоянии. Он тоже попробовал идти, но тело, отравленное предчувствиями и страхами, отказалось повиноваться, земля ушла из-под ног, и он остался один.
– Фермо, горилла несчастная, быстро вниз! Быстро! Иначе твой ненаглядный «Дьятто» превратится в пепел!
Энцо услышал, как кричит во дворе мать, да и взволнованные голоса Фредо и рабочих тоже не предвещали ничего хорошего.
Он поднял по тревоге Дино, который еще мирно спал, галопом бросился вниз по лестнице и в окно увидел Джизу, стоявшую на пороге гаража, а возле нее, на почтительном расстоянии, полукругом стояли мужчины.
– Брось спички, сумасшедшая старуха! – кричал Фредо, и невозможно было понять, раздражен он или испуган. – Еще секунда – и ты сама загоришься!
– Что ты делаешь, мама? – спросил Энцо, свесившись из окна.
– Твоя мать облила салон машины бензином. Давай быстро вниз, ее надо успокоить!
– Дино! – торопил он брата. – Бегом!
И помчался вниз, не теряя ни секунды.
Вбежав в полукруг мужчин, он вдруг увидел, что отец дрожит всем телом.
– Да что случилось-то? – спросил он.
Вокруг собравшихся запах бензина смешался с терпким запахом ужаса, охватившего людей.
– Она увидела объявления, развешанные в центре, – со вздохом объяснил старик Ланчелотти. – Класс твоего брата подлежит мобилизации.
– Я всю жизнь терпела вашу дурь! – заявила Джиза, стоя возле капота, и только сейчас Энцо отдал себе отчет, что в правой руке у матери зажата спичка с серной головкой, а в левой – кусок наждачной бумаги. – Теперь вы будете делать все, как я скажу, иначе я подожгу машину!
– Мама, отойди оттуда, и обо всем поговорим, – предложил встревоженный Энцо. – Еще секунда – и случится несчастье.
Фредо ударил себя ладонями по щекам:
– Ну что за паскудство такое! Ко всем нашим бедам и проблемам нам только таких безумных выходок не хватало!
В этот момент во двор, вытаращив глаза, выскочил ошеломленный Дино.
– Это ты!
Глаза Джизы засветились.
– Мама, ради бога! – быстро заговорил старший. – Что ты задумала?
Энцо пришлось задержать его и не дать вплотную подойти к матери.
– Они хотят, чтобы ты пошел воевать, – нежно пропела она, и в голосе ее слышалась какая-то нездоровая нежность. – Но твоя мама и на этот раз нашла выход.
Оба брата переглянулись: надо было дать ей выговориться.
– Са-ни-тар-ный кор-пус! – проскандировала она, охваченная неестественной эйфорией. – Тот, кто явится на призывной пункт с собственным автомобилем, того возьмут в медслужбу.
Неожиданно Энцо подумал, что это безумие может стать провидческим. Если его брат будет водителем скорой помощи на поле боя, то ему не придется воевать в первых рядах и его служба будет не опаснее, чем у Нормы.
– Все зависит от тебя, Фредо! – наступала на мужа Джиза. – Ты отдаешь ему «Дьятто» или предпочитаешь смотреть, как он сгорит?
– Ну конечно отдает! – поспешил согласиться Энцо.
– Давай, Феррари! – ободрял хозяина Ланчелотти. – Я знаю, чего тебе это стоит, но машина действительно может спасти твоего сына.
– Да черт же вас всех побери! – пробормотал Фредо, потом поднял руки и крикнул: – Ну конечно же, «Дьятто» в твоем распоряжении! Но только кончай этот спектакль!
– Знаю я твои пустые клятвы! – наседала на него жена и, размахивая спичкой, обратилась к старшему сыну:
– Слово за тобой, Диди! Поклянись честью, что пойдешь в санитарные войска!
Теперь все взгляды обратились на Дино, который, побледнев, ломал руки, а рабочие вокруг него бормотали, что на его месте они бы за такой случай ухватились с лету!
В глубине души он уже согласился, Энцо был в этом уверен. Его беспокоило предчувствие унижения, которое за этим последует. Друзья-националисты назовут его фанфароном, уклонистом и мерзавцем, но, в сравнении с пребыванием в траншее, это мелкая неприятность.
– По-моему, это прекрасный план, – подбодрил Энцо брата. – Ухаживать за ранеными – такая же почетная миссия, как и сражаться.
– Клянись, Дино, – поддержал его отец. – Сделай, как она велит, и покончим с этим.
Дино пристально посмотрел на мать, словно желая запечатлеть в мозгу даже самые мелкие детали этого непристойного спектакля, потом положил руку на грудь: клянусь честью, что пойду на фронт медбратом. А теперь, мама, брось спички и уходи отсюда.
XVIIНикто не виноват1916 год
За рождественским обедом Джиза захотела прочесть вслух письмо Дино.
Он находился на фронте близ Адамелло и рассказывал о постоянных поездках между временными полевыми госпиталями и инфекционными, находящимися в Вальтеллине. Он утверждал, что семья могла им гордиться, ибо за время этих поездок он спас множество жизней, и желал им безмятежного праздника.
Энцо помалкивал о гораздо более жестких письмах Нормы, которые она адресовала ему на кафе «Часы», поверяя своим красивым почерком жуткие хроники бойни: бредящие тифозные больные, медленно угасающие больные холерой, полное отсутствие всякой гигиены в палатках, где обмороженные лежали на раскладушках рядом с туберкулезниками, о быстром распространении эпидемий, которые уносили больше жизней, чем вражеские обстрелы.
Но больше всего ее волновали взгляды людей, утратившие свет разума: вытаращенные глаза бойцов, вернувшихся после штыковых атак, красные от слез глаза офицеров, выживших в боях, где погибли все их бойцы, выражение лиц ампутантов, находящихся под действием морфина. Они с ужасом разглядывали обрубки и были неспособны определить, какая участь постигла их руку, ступню или всю ногу.
Чокались все без радости, словно благотворный эффект, произведенный письмом Дино, уступил место острому осознанию его отсутствия, да и ели в тяжелом молчании.
Праздничное застолье обрело вид медленной и мучительной смерти, и даже пельмени-тортеллини были какого-то не такого вкуса.
– Пора закрывать мастерскую, – вздохнул Фредо, опустив ложку в наполовину полную тарелку.
– Он тебя наконец убедил? – спросил Энцо.
– Фермо сказал, что инспекторы по реквизиции уже ездят по району, – сообщил Фредо, и Энцо побледнел.
– Может, он так говорит, потому что хочет заполучить машины? – злобно намекнула Джиза.
– Конечно, с такими ценами, как сейчас, он получит немалое удовлетворение, – необдуманно заявил Фредо.
– Это мы получим немалое удовлетворение от его действий! – выкрикнул Энцо, и его охватила тоска при мысли, что уже в ближайшие дни станет сложно подписывать и депонировать документы.
– Благодарность не для этого мира, – изрекла Джиза. – Сегодня, когда ему нужно оборудование, он друг, а завтра, возвращая наши машины, он не потребует за них плату? Я бы заставила его написать расписку, что он обязуется…
Энцо постучал ложкой по бортику тарелки в надежде прекратить вмешательства матери.
– Подготовить документы мы поручим Натану, – сказал он. – Если реквизиции действительно начались, нам нельзя терять ни минуты.
– Очень вовремя! – потерял терпение Фредо и, схватив бокал с вином, изо всей силы бросил его об стенку.
– Если не возражаешь, то хозяин здесь я!
Энцо испуганно на него посмотрел. Оба они словно находились в автомобиле, водитель которого вдруг потерял рассудок.