Он ощущал ту безымянную силу, что вела за собой диких животных, и эта сила сейчас требовала, чтобы он немедленно оказался на виа Эмилиа и чтобы свежий воздух дул ему в лицо. Он чувствовал физическую потребность пришпорить железного коня и гнать от одного города до другого, все выше и выше, до самого моста, переброшенного через большую реку, до перехода между землей, мягкой и манящей, как мать, и индустриальными мегаполисами Севера.
Он читал, что в Америке все машины уже имеют зеркала заднего вида, чтобы водители могли наблюдать за движением у себя за спиной. Это изобретение казалось ему полезным, но на данный момент он был даже доволен, что пока не готов и не может проявлять инициативу. Так он легче мог забыть все, что оставил в прошлом.
Фермо Корни, совсем смутившись и без конца извиняясь, утверждал, что у него связаны руки: но был вынужден выбирать среди рабочих, вернувшихся с фронта, и женщин, которые их замещали, а потому сейчас не мог взять его на работу даже швейцаром.
Выход Энцо подсказал адвокат Орацио Натан.
В Модене не было работы, потому что маленькие предприятия были парализованы, а значит, искать работу надо там, где процветала крупная индустрия, обогатившаяся за счет войны. Он написал рекомендательное письмо для доктора Сориа, старого университетского друга, который стал директором по персоналу на фирме «Фиат».
Перед войной королевское войско насчитывало меньше четырех тысяч автомобилей. За три с половиной года войны большому заводу Аньелли удалось поставить Высшему командованию более шестидесяти тысяч единиц техники, включая танки, морские двигатели и снаряды, и теперь они готовились перевести военную промышленность на мирные рельсы.
Энцо никогда не видел Турина, но это был город его единственного друга, с которым он подружился в госпитале, и Феличе Надзаро, рыцаря скорости, которым он бредил еще в детстве. Кроме того, Турин был автомобильной столицей Италии, а это говорило о том, что нет лучшего места для нового старта.
– Да здравствует Сан-Джиминьяно! – услышал он, двигаясь со скоростью шага сквозь толпу у подножия Гирландины.
Потом проехал мимо статуи Муратори, который стоял, грустно опустив голову, словно сочувствуя, и вдруг ощутил себя канатоходцем, потерявшим равновесие на высоте. И обнаружил, сквозь дрожь и головокружение, что под ним огромная пустота. Ему показалось, что теперь он понял: прошлое не за спиной, оно глубоко внизу, где спрятаны корни и покоятся мертвые. Как сила тяжести может сбросить акробата на землю, так и прошлое может нарушить и восстановить равновесие силой ностальгии и обычаев, традиций и воспоминаний.
Вот от чего надо избавляться, если хочешь взлететь навстречу своему освобождению.
Он жив, и это самое главное.
Он свернул под высокий фасад Музея искусства, а когда увидел перед собой изогнутую траекторию виа Эмилия, откуда-то из глубин сердца поднялись строки, которые были сразу и стоном, и смехом. Тут уж он нажал на газ без всяких сожалений.
И вот что сказал он, набирая скорость:
– Только отпустив поводья и несясь во весь опор навстречу будущему, мальчик сможет догнать мужчину, которым он со временем станет.