— А что там с Армией?
Этот вопрос примарх задал смертному офицеру, стоявшему за спиной Цицера. Судя по неровно застегнутым пуговицам, одевался тот в спешке. Его коротко стриженные волосы цвета серого камня покрывала фуражка с серебряной кокардой полка. На подбитых плечах светло-коричневого парадного мундира были нашиты гербы 413-й экспедиции, Терры, юпитерианского спутника Ганимеда и Ультрамара, а также знаки различия подполковника Имперской Армии и красная спираль медслужбы. Разглядывая его, Манус нахмурился.
Смертный вроде бы стоял навытяжку, но при этом, накрыв одну ладонь другой, опирался ими об офицерскую трость с серебряным набалдашником. Он смотрел в пол, что Феррус ранее счел признаком благоговения перед присутствующими в зале.
Амадей отрывисто рассмеялся, и лишь тогда примарх заметил, что глаза подполковника закрыты, а губы вздрагивают от легкого храпа.
Под скрип кольчужных полотен Манус откинулся на спинку трона и ухмыльнулся:
— Смотрите, перед нами храбрейший воин Четыреста тринадцатой. Очевидно, мне не стоит бояться за решимость солдат Имперской Армии. — Феррус немного поразмыслил, быстро мрачнея. Так чернеет магма, соприкасаясь с ледяным воздухом. — Оставьте меня, все вы. Готовьтесь к наступлению.
Бойцы повиновались без промедления. Цицер осторожно разбудил подполковника, и тот, проявив потрясающее самообладание, отсалютовал примарху, после чего направился за легионерами.
— Разрешите говорить прямо, господин?
Акурдуана, придерживаясь роли ближайшего советника Ферруса, до сих пор хранил молчание. Он не говорил и не делал ничего, что противоречило бы воле Мануса, словно родился для должности заместителя. Размышляя, почему Фулгрим не даровал воину такой пост, примарх жестом разрешил ему продолжить.
— Господин, есть старинная терранская поговорка о том, как человек отрезает себе нос, чтобы досадить лицу…
Фыркнув, Манус невольно поднес ладонь к собственному лицу. Со стороны его пальцы выглядели жидкими, но на ощупь были совершенно твердыми и холодными, хотя в их могучей хватке растекался керамит и трескалась броня титанов. Казалось, некий нанометровый слой изолирующего стекла отделяет Ферруса от его же рук.
Вот только руки, разумеется, не принадлежали ему. Чужеродно гладкие, они во всем отличались от лица, на котором виднелись следы каждого удара, нанесенного Медузой богу-младенцу, что рухнул в ее ад на падающей звезде. Обветренная, выдубленная кожа. Рассеченная губа. Нос — кривой после нескольких переломов.
— А если лицу уже ничем не досадить?
— Эллины, жившие на Древней Терре, верили, что уродство тела указывает на бессмертие души. — Не успел Манус гневно насупить брови, как Акурдуана приложил к груди слегка окрашенную хной ладонь с перстнями на пальцах и добавил: — Господин, не считайте меня глупцом, решившим оскорбить Горгона в его покоях. Так нарек вас мой отец, и, смею думать, вы не отвергли прозвище потому, что оно нравится вам. Если позволите, я предположу, что Горгона нисколько не беспокоит мнение тех эллинов.
— А как же мой брат? — Феррус все же нахмурился. Он опустил руку на бедро. — Красавцы по природе своей видят в себе только самое лучшее.
Акурдуана покачал головой и улыбнулся, словно примарх сказал что-то смешное. Легионер обладал веселостью духа, которой Манус не понимал и не разделял.
— Фулгрим — более великое создание, чем Сократ или Ксенофонт, господин.
Гулко вздохнув, Феррус откинулся на спинку трона и посмотрел вверх, на темный, блекло переливающийся потолок.
— Вынужден согласиться.
— Господин, Цицер страдает, хотя его раны и не столь очевидны, как у Амара. И вам уже известно, каковы потери Армии. Почему вы так твердо намерены взять этот мир без поддержки лорда Жиллимана?
Манус какое-то время не отвечал на вопрос. Внимая рокоту механизмов, он ощутил голос и настроение машинариума. Феррус чувствовал связь с каждой гайкой, болтом и проводом своего исполинского флагмана. Такой способностью прнмарха наделяли его абсолютно непознаваемая физиология и техномистицизм, который Манус перенял у обитателей планеты, навсегда отданной ему по воле случая, судьбы или чего угодно еще.
Приняв молчание Ферруса за обычную замкнутость, Акурдуана подошел к основанию трона.
— Подобные мысли полезно выражать, — сказал он, опустившись на одно колено.
— Да, так делаешь ты, — насмешливо улыбнулся примарх. — Выражаешься в рисунках? В писанине? Сантар рассказывал мне о твоих увлечениях.
Слова прозвучали резко, но уязвить капитана Манусу не удалось. Тот привык общаться с Фулгримом, тоже отличавшимся вспыльчивостью.
Сомкнув ладонь на рукояти меча, висящего в ножнах на правом бедре, легионер вытащил оружие на ширину пальца. Сталь замерцала на тусклом свету. Феррус напрягся, однако Акурдуана не стал обнажать клинок дальше.
— На протяжении веков воины и мудрецы рассматривали фехтование как творчество. В библиариуме моего отца хранится почти полный фолиант под названием «Искусство войны»[15]. Зачем ограничивать область своего стремления к идеалу? Стило, кисть, разум… — Капитан вернул меч в ножны. — Я даже не вижу разницы между ними. Вы слышали, что недавно Император учредил орден летописцев? Очевидно, Он желает не просто покорить Галактику, но и составить хронику завоевательного похода и подвигов самих завоевателей.
— Полагаю, ты одобряешь создание такой организации, — проворчал Манус.
Акурдуана опустил голову, изображая смирение:
— Помнится, мы с Сигиллитом обсуждали нечто подобное еще до моего окончательного отбытия с Терры. Так или иначе, господин, если вы избегаете откровенности в разговорах со мной и Сантаром, то, может, найдете другого наперсника? Того, кто точно не станет осуждать вас.
Глубоко вздохнув, Феррус оперся лбом о кулаки:
— Да, до меня дошли те слухи. И еще кое-какие. По мнению моего отца, первая и самая сложная часть Его похода близится к завершению. Утверждают, что Он намерен вскоре отбыть с передовой и сосредоточиться на строительстве Империума.
Легионер ошеломленно уставился на Мануса:
— Кто заявляет подобное, господин?
— Еще говорят, что Он желает поручить одному из пятнадцати примархов командовать Великим крестовым походом от Его имени. Так, прямо сейчас с Императором находятся Хорус, Джагатай и Лев, и туда же направляется Фулгрим. Все они молчат о причинах сбора.
— А вы думаете, что пост должен перейти вам?
— Многие способны занять его, — признал Феррус, не став произносить вслух то, что явно следовало из его заявления: «И многие не способны». Хан слишком неопытен, Эль’Джонсон слишком замкнут, даже по мнению Мануса, чей взгляд никогда не отражал какого-либо чувства. — Хорус всегда был в фаворе. Сангвиния любят все. Ни ту, ни другую кандидатуру не отвергнут просто так. Наконец, Фулгрим прекрасно смотрелся бы в короне Императора.
Акурдуана улыбнулся, приняв комплимент и на свой счет:
— А как же Жиллиман?
Примарх фыркнул:
— Ну, есть варианты и похуже. Отвечая на твой вопрос: да, я считаю, что пост должен достаться мне. Быстрое приведение Гардинаала к Согласию подтвердит мои притязания.
Капитан низко поклонился. Проволочные кольца и золотые заколки, удерживающие его длинную косу, простучали по обсидиановым плитам.
— Если такова ваша цель, господин, я буду прилагать все усилия к ее достижению, пока Вторая рота находится под моим командованием. Мне известно, что Фулгрим не преклонит колено ни перед кем, кроме вас. — Легионер поднял голову. Его кожа была темнее, чем у примарха-прародителя, а цвет глаз и волос напоминал о Терре прошлых веков, которая ныне жила лишь в генах и памяти древних созданий вроде Акурдуаны. Однако же Феррус увидел в лице воина отголоски совершенства Фениксийца. — Примите мою особую клятву.
Сознавая важность такого обета, Манус кивнул.
Удобнее устроившись на троне, он обратил взгляд своих диковинных глаз внутрь себя и обнаружил, что возвращается мыслями к последним воспоминаниям о еще одном брате, Хорусе. Горгон уже не мог представить Лунного Волка, любимца и правую руку отца, вне сияющего ореола Императора.
Луперкаль, не величайший из братьев, но и не худший, и, кроме того, найденный первым. Медузиец завидовал ему из-за этих важнейших лет. В сравнении с Хорусом он ощущал себя таким… смертным… И ненавидел это ощущение.
— Я так понимаю, ты знал моего отца, — сказал Горгон какое-то время спустя.
— Недолго, и не лучше, чем другие люди, — отозвался Акурдуана.
— Как бы Он поступил на нашем месте?
— Если бы кто-нибудь из нас мог ответить на этот вопрос, господин, нам не понадобился бы Император.
Капитан улыбнулся, Феррус — нет. Он редко улыбался.
6
Мало кто успел бы подготовить пир таких масштабов за четверо суток, но 2-я рота Детей Императора показала себя не хуже, чем во всех иных делах.
На стенах Учебного зала среди клановых знамен появились стяги с Аквилой Блистательной и флаги будущего Имперского Гардинаала, символы неизбежного триумфа грядущих дней. Штандарты, образующие красно-золотые и серебряно-черные клетчатые узоры, свисали с потолочных воздуховодов. Запахи, витавшие вокруг, говорили о тяжком труде полковых кашеваров и орденских сервов 52-й экспедиции, расположившихся в открытых кузнях нижних уровней. На конфорках, в тандырах[16], таджинах[17] и громадных печах индукционного нагрева булькали и брызгали маслом кушанья. Ароматы специй, применяемых в сотне кулинарных традиций на полудюжине планет, заглушали смрад войны и отбивали все мысли о ней.
Сама 2-я рота пользовалась услугами повара, закончившего одно из традиционных анатолийских училищ, ибо ее капитан обожал кухню своей родины. Космодесантники обладали тончайшим вкусом, поэтому даже слабейшее благоухание паприки и сумаха пробудило метко названный орган-летописец