Существо, больше похожее на огромную птицу, чем на женщину, сидело с ногами на унитазе и деловито листало модный журнал, зажав его в покрытых перьями пальцах. В другой руке оно держало сигарету.
– Ушли эти упыри Кормаковские? – не глядя на меня, бросила она.
– И вам здрасьте, – сказала я, сунув ей под нос волшебную книжечку. Если честно, большого результата я не ожидала, но, видимо, символы в корочке имели какое-то значение для нелюдей Дзио, потому что Мармора сердито бросила сигарету в унитаз и процедила сквозь зубы.
– Вот умеете вы везде достать, – фыркнула она. – Не знаю, где она. А если бы знала, не сказала. У нее с Крабом Усопом проблемы, наверное, залегла на дно. Откуда мне знать, что вы на него не работаете? Такие бумажки сейчас каждый нарисовать может.
– А краб он… краб? – спросила я, хлопая ресницами. Имея в друзьях горного ежа, влюбленного в канарейку, я решила на всякий случай уточнить.
– Ты совсем дура? Краб Усоп – это человек, с которым даже «дятлы» не связываются. Не местная, что ли?
Я помотала головой.
– Ну так я тебе не справочная. Если не знаешь о якудза, то это твои проблемы. Я, между прочим, говорила Исле, чтобы она у него денег не брала, но, похоже, она такая же дура, как и ты.
Замолчав, гарпия, похоже, поняла, что сболтнула лишнее, потому что замахнулась на меня журналом. Я поскорее выбежала, тем более, что ничего полезного эта пернатая тоже не сообщила.
Складывалось такое впечатление, что против Ислы ополчился весь Дзио. Опросив еще трех из списка Кормака, мы остановили машину у причала старой набережной и принялись глядеть на бушующие волны. Список закончился, а ясности не прибавилось. Вернее, дело только запуталось. Если раньше Исла представлялась несчастной жертвой маньяка, то теперь она сама казалась преступницей и должницей. У одного банкира она даже новорожденного малыша угрожала похитить, требуя закрыть ей кредит. Сопернице по танцам Исла сломала ногу, а соседям, громко слушающим музыку, подожгла машину. У нее была куча неоплаченных штрафов от человеческой полиции, несколько судебных дел по административным нарушениям и куча задержаний за неприличное поведение в общественных местах. После таких откровений искать русалку совсем не хотелось.
Зомби Лео растерянно бродил по набережной, принюхиваясь к морю, зато Пешкасий с Сун-Пак о чем-то подозрительно шептались, спрятавшись в багажнике. Неподалеку сверкала огнями огражденная площадка с контейнерами. Мы остановились в промышленной морской зоне, где не было прогулочных мест, но здесь хоть дышалось легче и думалось спокойнее. Гуляющие горожане и шумный Дзио остались позади. За решеткой мирно дремали краны и погрузчики, ожидающие утреннего рабочего часа. Охранник окинул нас подозрительным взглядом, но решил не вмешиваться.
Машина, будто из музея авто-мото старины, да блондинка в компании двух странных типов не внушали доверия и не вызывали желания связываться.
– Наташа, – подергал меня за рукав куртки Пешкасий. Чтобы дотянуться до руки, ему пришлось стать на камешек, но за «Наташу» я демонстративно не обращала на него внимания.
– Может, домой? – вяло спросила я Ашота, проникаясь всеобщим унынием.
– Смотря что ты имеешь в виду под «домом», – едва ли не впервые огрызнулся оборотень. – Если Влас ко мне прицепится, то придется уезжать обратно в Межмирье. Я туда не хочу. Мне нравятся люди, я хочу жить, как они, в их мире и по их правилам.
Это было откровение, явно вызванное дневной усталостью.
– В Межмирье тоже живут люди, – осторожно заметила я. – Можно переждать, например, в том же Готенруге. Там сейчас безопасно.
Ашот лишь покачал головой:
– В Готенруге я не смогу стать человеком. Ни в Корсионе, ни в Архипелаге – нигде. Такое превращение возможно только здесь, в людском мире.
– Ого! – я постаралась не сильно открывать рот от удивления. – А можно спросить, почему? Зачем тебе становиться человеком? Разве быть оборотнем плохо? Ты, кажется, себя контролируешь. Вон какая луна на небе, а ты ничего, держишься.
– Я держусь на защитных амулетах, препаратах и снадобьях – как наркоман, – фыркнул Ашот. – Никакой свободы, одна зависимость. Я был рожден оборотнем и живу очень долго. Человек – слабейшее звено среди обитателей Межмирья, но познать высшую силу воли можно только находясь в самом низу. Настоящие сверхъестественные возможности – в их отсутствии.
Я ничего не поняла, что имел в виду Ашот, но решила не уточнять. У него было такое торжественное лицо, будто он мне признался в каком-то сакральном вероисповедании.
– Ты деньги зарабатывал, чтобы оплатить услуги Елены Ка? – догадалась я. – Чтобы она тебя превратила?
– Этой ведьме я не по зубам, – усмехнулся Ашот. – Ни одного из нас она превратить не может.
– Кого из вас? – не поняла я.
– Нас, кормаковских, – пояснил он. – Ты – чистая душа, Наниша. Превращать таких в людей – легко. Твои самые страшные прегрешения – это измывательства над клиентами в Бюро. Мы же – убийцы. Ох, не место здесь, конечно, для таких историй, но Кормак и его команда, в том числе я, не просто так живем в Дзио. Мы все прибыли в человеческий мир, чтобы стать людьми, добровольно отказавшись от своей нечистой силы. Ты когда-нибудь слышала о заклинании Абрамелина?
Я оторопело покачала головой.
– Мало кто о нем слышал. Даже не все маги знают. Нечистые могут стать людьми, только если не будут грешить и причинять вред человечеству в течение определенного периода времени. Чем больше зверствовал в нечистой шкуре, тем больше добрых дел надо сотворить, живя среди людей.
– Ты имеешь в виду, что Мари, Ове, Барбатос, все они – убийцы?
– Еще какие, – хмыкнул Ашот. – Мари – знаменитая ведьма-отравительница, ее жертвы сотнями исчисляются. У Барбатоса и Ове не меньше, а про Спироса я вообще молчу. Ему труднее всех приходится. Он же вампир, ему теперь надо жертв уламывать, чтобы они с ним кровью поделились. Вот он и ошивается по вечерам среди дам, ищет извращенок. Но обычно он ложится спать голодным. Кровь из пробирки ему тоже не подходит, в общем, если кто и помрет раньше всех, так это Спирос. Если у него дела совсем плохо идут, то мы по очереди с ним делимся кровью. Только пообещай, что ты этого делать не будешь. Я точно ему врежу, если его зубы коснутся твоей кожи.
– Ну а ты, Ашот? – решила я перевести тему. – Тоже грешил?
– Я король оборотней из Манекии, – сказал он, глядя мне в глаза. – Разрушал города, поджигал деревни… Мне очень много лет, Наниша, и я успел натворить дел, о которых даже вспоминать стыдно. С Барбатосом мы одно время воевали. Его племя держалось дольше других, но их мы тоже покорили, хотя сам Барб сбежал. Если бы не Кормак, кровная месть до сих пор стояла бы между нами. То, о чем я тебе рассказываю, происходило очень, очень давно, хотя иной раз я просыпаюсь от кошмаров, и мне кажется, что я еще чую запах крови и горящей плоти. Все это в прошлом. Сейчас я другой Ашот, но быть другим мне позволяет именно Дзио. Если я вернусь в Межмирье, прошлое может вернуться за мной, а возращения прежнего Ашота я совсем не хочу. Да, тебя обратили против твоей воли, но мы все тебе по-хорошему завидуем. Это здорово – быть человеком.
– Понятно, – протянула я, вспоминая, как, будучи Нанишей-дриадой, допытывалась в Бюро у Ашота, откуда он родом. Еще бы он в таком признался.
– А Кормак он какой-то маг, да? – спросила я, стараясь замять неловкую паузу. – Вы все его так уважаете, а вид у него, прямо скажем, совсем неказистый.
– Кормак он… – Ашот замялся и поднял глаза к луне. – Если в мире раньше и было абсолютное зло, то его звали Кормаком. Больше вряд ли сумею рассказать. Лучше спроси у него сама как-нибудь. Одно скажу. Раньше вся нечистая сила склоняла перед ним голову. Моим самым большим удивлением в жизни было узнать, что такой, как Кормак, захотел стать человеком. В принципе, это он раскопал заклинание Абрамелина и предложил нам сбежать из Межмирья. Причина у каждого своя, никто из нас не сможет раскрыть сердце и душу и объяснить, почему мы решили стать людьми. Такие признания больнее, чем свежая рана. Но мне повезло. Из всех кормаковских я должен продержаться всего пять лет. Труднее самому Кормаку. Его срок исчисляется столетиями.
– Вы закончили? – послышался снизу вредный голос Пешкасия. Еж стоял между нами, сложив лапки на груди. – Кричу им, кричу, а вы, как оглохли.
– Прости, – пробормотала я, все еще пребывая в рассказе Ашота. – Что ты хотел сказать?
– Предлагаю сделку, – деловито произнес еж, снова забираясь на валун. – Выгодно всем, но, прежде всего, ему, – он ткнул лапкой в Ашота. – Мы с Сун-Пак поможем отыскать Ислу, а вы освободите гребешков. Контейнер – там. Надо всего лишь вырубить охранника, открыть замок, взломать ящики и выбросить бедных малышей в море. Я проверил, они там всего лишь охлажденные, почти все должны быть живы. Ашот сделает одно доброе дело, а потом, получив от нас информацию, найдет Ислу – второе доброе дело. Глядишь, и его пятилетний срок сократится до одного годка.
Я подхватила Пешкасия на руки раньше, чем к нему двинулся оборотень. Глядя на помрачневшую физиономию Ашота, я реально испугалась, что лишусь моего ежика, а к пяти годам оборотня прибавятся еще десять – за убийство редкого разумного вида.
– Это ты о гребешках, из-за которых Кормак в долги к Крабу Усопу влез? – прорычал Ашот, надвигаясь на меня с Пешкасием в руках. Я открыла рот, чтобы храбро защитить друга, но тут вокруг головы оборотня начала порхать Сун-Пак, что-то яростно щебеча. Где-то минуту Ашот мрачно слушал канарейку, после чего произнес:
– Ладно, не кричи, согласен. Но если Кормак узнает, идея была его, – он ткнул пальцем то ли мне в грудь, то ли в Пешкасия. Все-таки птичка влияла на оборотня самым волшебным образом.
Я отпустила ежа на землю и, приблизившись к Ашоту, попросила его наклониться. Дотянуться до его уха было сложно даже с моими длинными ногами.
– Может, лучше поедем домой? – прошептала я. – Нам неприятностей и с «дятлами» хватает. Зачем еще проблемы с Кормаком, тем более, если он, как ты сказал, само зло? У зла с терпением и нервами обычно плохо. А насчет Ислы – как они ее могут отыскать? Только зря время потеряем. Надо выспаться, завтра с утра на работу.