Зато когда он ее раздел, его ожидал приятный сюрприз. Несмотря на мальчишескую стрижку и простенькую одежду, она носила восхитительное белье. Голубой лифчик и пояс для чулок, а под поясом ярко-красные трусики. Вот они оказались идеальными – лучше он и сам бы не выбрал.
Он смотрел на ее белье, прикасался к нему, потом стал снимать, предмет за предметом, уделив красным трусикам особое внимание. Потом опять надел лифчик, и трусики, и пояс, тщательно застегнув все крючки. В этом он поднаторел. Столько раз упражнялся!
Ему хватило времени поиграть с ней, прежде чем мать вернулась домой с гамбургером для него, – но все равно он рассердился, когда она постучала в пол. Пришлось подниматься, благодарить ее, потом сидеть и есть, словно он голоден. И все это время она терпеливо дожидалась его в подвале. Мысленно он таял от удовольствия. По крайней мере, она не уйдет и не бросит его – пока он сам не решит от нее избавиться.
Когда он вернулся к ней, она сидела там, где он ее усадил. Он подумал заняться с ней сексом, но потом решил, что это будет лишнее. Он упрекнул себя за то, что не запасся пленкой для фотоаппарата. Это было важно – а он забыл. Но он же не знал, что девушка-коммивояжер сама заявится к нему и ее будет так легко обмануть и заманить к себе в логово.
Однако у него было много других сокровищ. Все эти скользкие кружевные трусики и лифчики, которые он крал столько лет. Он и сам не мог сказать, что ему нравится больше – прокрадываться в темные квартиры и красть белье, прислушиваясь, как дышит женщина во сне в паре шагов от него, или перебирать свою коллекцию шелка и гипюра, хранящего слабый запах их духов и кожи.
Раньше у него не было никого на роль модели. Он не мог показать коллекцию жене, потому что она стала бы его подозревать. Теперь же он выбирал бюстгальтеры, и трусики, и пояса с кружевными оборками, часами раздевая и одевая мертвую девушку. Красные трусики нравились ему больше всего. Они идеально ей шли.
Много лет он разрабатывал этот сценарий у себя в голове, никому о нем не рассказывая. Мечтал о том, что будет делать с похищенной женщиной. И нисколько не был разочарован сейчас, когда это происходило в действительности. Он знал, что не сможет держать ее у себя вечно, но хотел запомнить каждый свой шаг. В следующий раз он обязательно сделает фото.
Его жена приехала домой, поэтому он поднялся поговорить с ней. Сказал ложиться спать – ему еще надо закончить в мастерской. Он любил свою жену. Правда любил, потому что, как правило, она была милой с ним и не приставала, не досаждала ему. Однако многое изменилось с тех пор, как у них родился сын. Он хотел быть с ней в этот момент, прямо в родильной палате, но она предпочла остаться наедине с другим мужчиной. С врачом, а не с ним. Ему мучительно было думать, что она выбрала другого, а не его.
Когда они все уснули, он снова спустился в подвал. Еще поиграл с мертвой девушкой в переодевания, наслаждаясь тишиной, которую нарушал лишь мягкий шелест дождя за окнами. Надо было избавиться от тела до наступления утра. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Однако кое-что от нее он собирался оставить себе. Не трусики и бюстгальтер – этого добра у него и так сколько угодно, от всех тех женщин, которые даже не знали, как он выглядит и что он у них украл.
У него был морозильник, но недостаточно большой, чтобы спрятать ее там целиком, да и все эти женщины, наводнявшие его дом, все равно бы ее нашли. Его разум работал четко. Он прекрасно все понимал. Он был правшой, поэтому ему показалось правильным отрезать ей левую стопу.
Он так и сделал – аккуратно отделил ее по лодыжке. Без туфли стопа выглядела какой-то неполноценной, поэтому он обул ее, прежде чем сунуть в морозильник.
Он был доволен собой. Он убедил Неда Роулза, что плавит в подвале нитроглицерин, и тем самым избавился от него. Отправил спать жену и свою мамашу, так что оставалось только сбросить мертвую девушку в реку Уилламет, чтобы никто ее не нашел. У него была заранее припасена головка блока от двигателя автомобиля – в качестве груза. Конечно, она тяжелая, но сил у него хоть отбавляй.
Реку Уилламет в Портленде пересекает много мостов. В дневное время там полно машин. Но не в два часа ночи. Он выбрал мост Сент-Джон, а чтобы никто не остановился рядом, сделал вид, что у него спустило колесо. Тупых копов не дозовешься, когда они нужны, и сейчас он очень на это рассчитывал. Он достал из багажника домкрат, отодвинув труп в сторонку, и подсунул его под задний бампер.
Домкрат сработал подобно мантии-невидимке. Ни одна из немногих машин, проезжавших мимо, даже не притормозила. Убедившись, что поблизости никого нет, он вытащил девушку из багажника вместе с грузом и поднес к ограждению моста. Она полетела вниз, а в следующее мгновение глубокие воды Уилламет сомкнулись над ней. Всплеск был на удивление тихим – слишком тихим, чтобы привлечь внимание.
Когда она скрылась под водой, он поднял домкрат, бросил его в кузов и поехал домой. Единственное, что его беспокоило, – это кольцо, о котором он вспомнил слишком поздно. У нее на руке было что-то вроде перстня из колледжа с надписью «Святой Кто-то там» и датой «1967».
Он даже не знал ее имени. Оно не имело значения. Он был уверен, что никто никогда ее не найдет.
Никто и не нашел.
В компании, торговавшей энциклопедиями, решили, что Линда К. Слоусон просто решила их бросить. Никто не помнил, куда она должна была поехать вечером 26 января. Коммивояжеры приходили и уходили. Этого следовало ожидать.
Ее семья волновалась – родные подали заявление о пропаже в департамент полиции Портленда. Однако все усилия тамошних детективов ни к чему не привели. Линда К. Лоусон так и осталась в списках пропавших, хотя о ней помнили и полиция, и семья. Вот только ее больше негде было искать. Как будто земля разверзлась и поглотила ее.
Крупный мужчина с лицом, похожим на луну, какое-то время держал у себя ее ногу. Использовал как манекен, чтобы примерять туфли. А когда эта игра ему надоела, он привязал к ней груз и тоже бросил в Уилламет.
Потом продолжил планировать, и фантазировать, и думать, что сделать дальше. То, что он проделывал с девушкой в красных трусиках, было так чудесно и доставило ему столько удовольствия, что он никогда не согласился бы остановиться.
Глава 1
Он был чудовищем. Но он не родился таким, а стал – за двадцать восемь лет, одиннадцать месяцев и двадцать семь дней, прошедших до того, как Линда К. Слоусон, к несчастью, попалась на его пути.
Джером Генри Брудос родился в Вебстере, Южная Дакота, 31 января 1939 года. Его родители были безнадежно неудачной парой. У них уже имелся сын на несколько лет старше Джерома, и они определенно не хотели еще одного; старший брат Ларри был сообразительным малышом и не доставлял родителям неприятностей. Они предпочли бы девочку. Но вместо нее Эйлин Брудос родила рыжеволосого голубоглазого мальчика, которого так и не смогла полюбить. Как все дети, он безошибочно это чувствовал. Когда Джерри вырос достаточно, чтобы облечь свои чувства в слова, он назвал ее «упертой самовлюбленной эгоисткой». Если она просто его не любила, то он возненавидел ее.
Эйлин Брудос была женщиной практичной и одевалась так же – аккуратно и без фантазий, а еще, по словам Джерома, «никогда, никогда не носила высоких каблуков».
Генри Брудос, смешной недомерок ростом всего метр шестьдесят два, постоянно перевозил свою семью с места на место. Обычно они селились на фермах – фермах, дававших столь скудные урожаи, что старшему Брудосу приходилось устраиваться в городе на работу, чтобы содержать их. Как большинство коротышек, он славился вспыльчивым нравом и мгновенно набрасывался с оскорблениями на любого, кто пытался взять над ним верх, не стесняясь в выражениях. Но какими бы недостатками ни отличался отец, Джером Брудос предпочитал его Эйлин.
Во время Второй мировой войны Брудосы жили в Портленде. Устроиться на работу тогда было легко, и их финансовое положение оставалось относительно стабильным.
Пятилетний Джерри Брудос мог бродить на свободе и однажды забрался на свалку, где нашел нечто, поразившее его. Туфли. Женские туфли на шпильках – нисколько не похожие на те, что носила его мать. Они были из лаковой кожи, с открытыми пальцами и пятками и тонкими ремешками, обхватывавшими щиколотки. Конечно, они были немного поношенные, а на декоративной пряжке не хватало одного блестящего камешка. Тем не менее они ему очень понравились, и он принес их домой.
Больше ради смеха он обул сверкающие черные туфли прямо на носки и прошелся в них по дому. Эйлин Брудос увидела его и пришла в ярость. Она сурово его отчитала резким голосом, срывающимся на визг. А потом велела отнести туфли обратно на свалку и выбросить там. Он не понял, почему мать так разозлилась и что такого плохого он совершил – ведь эти туфли никому не были нужны. Вместо того чтобы отнести их назад, он спрятал туфли в доме. Когда контрабанда попалась матери на глаза, разверзся настоящий ад. Она сожгла туфли, а Джерри надолго посадила под замок.
Когда его наконец выпустили, он побежал к соседке, местной красавице, которая всегда очень ласково относилась к нему. Джерри нравилось представлять себе, что она его настоящая мать, а к Эйлин он не имеет отношения. Уже тогда он ненавидел Эйлин.
В пять лет у Джерри Брудоса появилась подружка – девочка одних с ним лет. Она всегда была бледная, быстро уставала и не могла играть; он не знал, что она умирала от туберкулеза. Ее смерть была самым ужасным, что с ним когда-либо случалось; еще долго он тосковал по ней.
Соседская женщина, хорошо с ним обращавшаяся, тоже болела – у нее был диабет. Годы спустя у него в голове эпизод с крадеными туфлями, смерть его подружки и доброта соседки так переплелись между собой, что он вспоминал о них исключительно вместе.
К моменту, когда Джерри Брудос пошел в первый класс, семья переехала в Ривертон, Калифорния. Учительница Джерри в школе оказалась хорошенькая и всегда носила на работу высокие каблуки. У нее обычно была при себе запасная пара, чтобы переобуться, если устанут ноги, или сходить на свидание после конца уроков. Джерри уже знал, что открыто обращать внимание на женские туфли нельзя, но втайне постоянно засматривался на обувь учительницы, очарованный каблуками-шпильками. Однажды, не в си