его ставила на второе место.
Казалось, что ненависть к матери повлияла на его мышление в целом и распространилась на всех женщин – за исключением Дарси.
– Она не наряжалась, как другие женщины, и от этого мне становилось жалко себя, – говорил Брудос со слезами на глазах. – Но это единственное, что меня в ней не устраивало.
Джерри Брудос плакал – да, но только по самому себе. Об убитых девушках он говорил ровным и спокойным голосом:
– …я натолкал в грацию бумаги, потому что у нее текла кровь, а я не хотел запачкать машину.
– …у нее были бледно-розовые соски, и они сливались с кожей, поэтому я не стал ее фотографировать. И слепки не получились, так что я их выкинул. А потом сбросил ее в реку.
– …я занимался с ней сексом и одновременно душил кожаным ремешком.
За долгие часы опросов Джерри Брудос неоднократно плакал по себе и своей жене – но никогда по своим жертвам.
Когда его попросили описать, какой он человек, Джерри Брудос ответил:
– Мне не нравится, когда мне говорят, что делать. Я живу в мире, полном людей, но чувствую себя одиноким. Я не разбирал, что правильно, а что нет, в момент смерти тех девушек, но я ведь тогда об этом и не думал. Больше всего меня беспокоит, что я застрял здесь и не могу сам ничего сделать. До этого я всегда все контролировал и сам решал, как мне поступать.
Джерри просил направить его на лечение в госпиталь. Был уверен, что сможет стать полезным членом общества и воспитывать своих детей…
Однако ранее Брудос ни разу не обращался за психиатрической помощью по доброй воле – это приходило ему в голову, только когда его ловили.
У Джерри Брудоса сняли энцефалограмму, чтобы определить, не являются ли его странные фантазии результатом повреждения мозга, но выяснилось, что его мозг функционирует нормально. Его коэффициент интеллекта также оказался выше среднего.
По критериям закона он не был невменяемым. Ни один из семерых докторов не нашел у него психоза. Они признали его полностью ответственным за свои действия.
Доктор Ги Парвареш отразил свои выводы в следующем отчете адвокатам Брудоса:
При психиатрическом обследовании проявлял признаки тревоги, ажитации и депрессии. Часто плакал, говоря, что болен и не получает помощи. При подробном обсуждении своих преступлений выглядел озабоченным, эмоционально отстраненным и выражал уверенность, что «это было необходимо». На всем протяжении собеседования складывалось впечатление, что этому человеку всю жизнь что-то угрожало – настолько, что у него сформировалось хорошо организованное параноидальное мышление, поэтому, вступив на путь преступления, он уже не сомневался, что должен продолжать. «Не было никаких сомнений, что их [убийства] надо совершать, хочу я того или нет».
В целом я не выявил признаков психотического процесса или расстройств восприятия. Когнитивные процессы сохранны, обследуемый отдает себе отчет в текущих и прошлых событиях. Базируясь на клинической оценке, его интеллектуальные способности выше среднего. Социальные суждения слабы и ошибочны, о своих эмоциональных проблемах он судит неверно. По моему мнению, мистер Брудос понимает природу обвинений против него и может участвовать в своей защите. У этого человека наблюдается параноидальное расстройство, и его поведение – плод этого расстройства. Тем не менее я убежден, что он может отличить приемлемое с моральной и социальной точки зрения от неприемлемого. Изучение его прошлого и данное обследование показывают, что этот человек представляет угрозу для себя и для общества.
Доктор Джордж Р. Сакоу, также обследовавший Брудоса, высказался в том же ключе, хоть и немного другими словами:
В целом на всем протяжении своей жизни, начиная с самого детства, этот человек нападал на женщин с возрастающей степенью жестокости. Это началось с фетишизма, когда он крал женскую обувь и белье. Здесь он похож на человека, который выписывает поддельные чеки. Когда его не ловят, он решает продолжать, совершая все более тяжкие правонарушения, поскольку никто не проводит для него границу, показывающую, где начинается неприемлемое поведение. Когда мистер Брудос поступил в Центральный госпиталь Орегона, эта граница была проведена, и несколько лет, если верить мистеру Брудосу, он ограничивался только фетишизмом – но затем началась эскалация, требовавшая все более причудливых действий для достижения сексуального удовлетворения. Интересно, что их с женой сексуальные отношения, по его словам, ухудшились в последние два года до такой степени, что с ее стороны превратились в чисто механический акт, совершаемый по его настоянию и не приносящий полноценного удовлетворения ни одному из них.
У мистера Брудоса прослеживается зародившаяся в раннем детстве враждебность к матери, которая затем распространилась на всех женщин – кроме его жены, по крайней мере, на очевидном уровне. Во всех трех случаях, когда мистер Брудос обращался за психиатрической помощью, его подталкивали к этому проблемы с законом. В промежутках, когда никто его не преследовал, он за помощью не обращался. Хотя он описывает достаточно сложные фантазии садистского характера, связанные с женщинами, ни одна из них по моей экспертной оценке не развита настолько, чтобы ее можно было оценить как бред. Мистер Брудос прекрасно понимает, что они нереальны, и обсуждает их с позиций их непрактичности.
По моему мнению, мистер Брудос сознавал природу и последствия своих действий при каждом [преступлении], о которых мы говорили, и более того, понимал, что в глазах других людей это зло.
Я пришел к выводу, что диагноз мистера Брудоса – 301.7, антисоциальное расстройство личности, проявляющееся в фетишизме, трансвестизме, эксгибиционизме, вуайеризме и особенно садизме. Я также пришел к выводу, что он представляет серьезную опасность для молодых женщин, если окажется на свободе. И наконец, я крайне низко оцениваю вероятность его излечения.
В переводе с медицинского языка Джером Генри Брудос был вменяем и крайне опасен.
На языке обычных людей он был чудовищем. Причем неисправимым.
Дарси Брудос не вернулась жить в дом на Сентер-стрит. Эмоционально это было невыносимо; после того, что она узнала о предполагаемых преступлениях мужа из газет и телепередач, она не могла представить себе, что снова поселится в том доме. Кроме того, она не имела собственных денег и не могла платить за аренду.
Ей позволили пройти за полицейское ограждение и собрать вещи, свои и детей, а также кое-какие игрушки. Практически все остальное забрали как вещественные доказательства – даже ее пластинки. Вообще все. Часть пообещали позже вернуть назад – когда криминалисты разберутся, что имеет отношение к делу, а что нет.
Дарси с детьми сперва поехали к ее родителям в Корваллис, но там было совсем мало места. Ее родители согласились присмотреть за Меган и Джейсоном, а сама Дарси поселилась у двоюродной сестры.
С ней беседовали психиатры, и она старалась вразумительно отвечать на их вопросы.
– Он всегда был очень чувствительным, – говорила Дарси. – И немного странным. Я его побаивалась.
– Почему?
– Потому что у него была только я, и, если я шла ему наперекор, неизвестно, что он мог сделать.
Ее расспрашивали об их сексуальной жизни и о том, что она думает насчет преступлений Джерри. Она пребывала в полнейшем шоке, неспособная осознать весь ужас случившегося. Она ведь не знала.
Она ничего не знала.
Джерри постоянно требовал, чтобы она его навещала. Приводила с собой детей. Она ходила к нему в тюрьму, и он выглядел прежним – но на самом деле все изменилось, и ничего уже не было прежним. Она не знала, что полиция нашла у Джерри в мастерской, а он ей не говорил. Но, наверное, это было что-то весомое, раз его обвинили в убийстве Карен Спринкер и других девушек.
По ночам ей снились кошмары, и она просыпалась вся в поту. Да и днем было не лучше. В газетах твердили, что тех девушек убивали у Джерри в мастерской. Она выдерживала неделю, не навещая его, но потом он звонил и настаивал, чтобы она появилась. Дарси ехала к мужу, но Меган с собой не брала – как бы он ни просил.
Она написала ему письмо:
Сегодня мы просидели с тобой почти четыре часа. Мой милый, я надеюсь, ты простишь меня за то, что я не привезла с собой детей. Пожалуйста, пойми: у меня сердце разрывается, но я все равно считаю, что поступаю правильно. Меган знает, что произошло, но до конца не понимает. У нее слезы выступают на глазах всякий раз, как она говорит о тебе.
Дарси Брудос
Дарси всегда легко поддавалась на уговоры мужа. Он полностью контролировал ее жизнь почти восемь лет, говоря ей, куда идти и что делать. Он не разозлился, узнав, что она не сожгла вещи у него в мастерской… а может, ему не сказали? В любом случае ей по-прежнему было очень, очень тяжело ему отказать.
Как все другие жертвы, Дарси была в шоке от внезапности несчастья, свалившегося на нее. Она продолжала думать: «Это не могло случиться со мной».
Глава 19
26 июня 1969 года стороны явились на предварительное слушание перед судом над Джерри Брудосом. Процесс обещал быть долгим. Количество обвинений выросло, как и количество жертв. Изначальный список потенциальных свидетелей включал доктора Роберта Пашко, дантиста из Салема, который опознал тело Карен Спринкер по стоматологической карте, представителей полиции Салема лейтенанта Элвуда «Хэпа» Хьюитта, сержанта Джима Стовала и детектива Джерри Фрейзера; представителей полиции штата лейтенанта Джима Доэрти и сержанта Уильяма Фрила; от департамента здравоохранения штата судмедэксперта, доктора Уильяма Брэди; и доктора Лукаса Спринкера, отца Карен Спринкер. Кроме того, в список собирались внести Неда Роулза – приятеля Джерри Брудоса, который внезапно ввалился к нему, когда тот совершал первое убийство, и поспешил уйти, поддавшись на уловку с нитроглицерином.
Роулз рассказал Стовалу и Доэрти о поездках на свалки, где они с Брудосом покупали запчасти для машин. Он же упомянул о невиданной физической силе Джерри.