Если Дарси Брудос говорила правду насчет последнего дня жизни Карен Спринкер, выходило, что Джерри Брудос позаботился о том, чтобы его семьи не было дома, пока он будет осквернять труп своей жертвы. И лишь позже, после полуночи, он погрузил тело Карен в свой универсал и отвез на реку Лонг-Том, где избавился от него.
На перекрестном допросе окружной прокурор Гортмейкер начал расспрашивать подсудимую о камерах, которыми владела их семья. Камер было несколько – кино- и фотографических. Механизма отложенного спуска у Брудоса в мастерской не нашли, и Гортмейкер предположил, что Дарси – а не Джерри – сделала жуткий снимок трупа Карен, на который попало лицо Брудоса.
Дарси понятия не имела, как действует механизм отложенного спуска. Но она настаивала на том, что не делала тех кошмарных фотографий.
Гортмейкер достал несколько глянцевых снимков разных женских туфель, включая черные лаковые лодочки.
– Миссис Брудос, вы узнаете эти туфли? Они ваши?
– Нет.
Допрос был окончен – пока что. Дарси Брудос вернулась на свое место за столом защиты.
Чарли Берт вызвал ее родителей. Они подтвердили, что в тот четверг Джерри Брудос – вроде бы – привозил свою семью в Корваллис. Но поклясться не могли.
Следующим свидетелем защиты выступал Гарри Нордстрем – мужчина, знавший Эдну Бичем семнадцать лет.
– Мистер Нордстрем, – спросил Берт, – случалось ли вам слышать разговоры между миссис Бичем и ее сестрой насчет того, что миссис Бичем видела из окон столовой сестры?
– Да, сэр. Два раза.
– И что говорила миссис Бичем?
– Она пыталась убедить сестру, что видела, как Джерри Брудос затаскивал отбивающуюся девушку в свой дом – в дом Брудосов.
– Как, по ее словам, это происходило?
– Ну, один раз она сказала, что Джерри тащил девушку, а в другой раз – что он вел ее за собой.
– Тащил?
– Да.
– Но в следующий раз она говорила уже по-другому? Что он ее вел?
– Да, сэр.
– Мистер Нордстрем, основываясь на вашем знакомстве с миссис Бичем – в течение семнадцати лет, – как вы считаете, стоит ли верить ее словам? Она говорит правду?
Нордстрем сделал паузу, а потом мягко ответил:
– Она говорит правду… как ей кажется.
Таким образом Берт развенчал показания главного свидетеля обвинения. Но ему еще надо было поставить под сомнение утверждение прокурора, что Джерри Брудос не мог в одиночку дотащить мертвое тело от своего универсала до ограждения моста над рекой Лонг-Том, и для этого требовалось два человека.
Общий вес тела Карен Спринкер и головки блока цилиндров составлял восемьдесят один килограмм, то есть вес среднего мужчины. Мертвый груз. В этом контексте – страшное словосочетание.
Берт вызвал частного сыщика, которого защита наняла, чтобы провести следственный эксперимент, и продемонстрировал фотографии, на которых универсал той же модели, что у Брудоса, удалось подогнать кузовом на расстояние четырех дюймов от ограждения того самого моста.
– Вы пробовали перенести вес, равный восемьдесят одному килограмму, от универсала до ограждения? – спросил детектива Берт.
– Да, несколько раз.
– Без помощи другого человека?
– Без помощи, сэр. Я сделал это один.
Присяжные уже знали, что Джерри Брудос обладал такой силой, что мог перетаскивать с места на место холодильник весом больше ста килограммов. Было совершенно ясно, что труп с грузом он переместил бы с легкостью.
Защита закончила со свидетелями.
Однако окружной прокурор Гортмейкер собирался предъявить кое-что еще, чтобы вернуть себе отвоеванные позиции.
Обнаженные фото Дарси Брудос.
Когда-то давно Дарси высказывала опасение, что техники в фотолаборатории увидят снимки с ней, сделанные Джерри. Он пообещал, что уничтожит все отпечатки и пленки, но не сделал этого. Он хранил ее фото вместе с остальной своей коллекцией. Теперь они превратились в улику, и Дарси, униженная, наблюдала, как присяжные передают их из рук в руки. Ее видели голой люди, которым предстояло вынести ей приговор.
Гортмейкер обратил их внимание на то, что Дарси снята в лаковых лодочках на шпильках – точно таких же, как на фотографиях Карен Спринкер. Это было так давно! Она не помнила тех туфель. Дарси почувствовала, что присяжные посматривают на нее, а потом на фотографии ее обнаженного тела, которые она считала исключительно личными и интимными.
Все выглядело так, будто она солгала насчет туфель. Она сказала окружному прокурору, что не узнает ни одну из пар, найденных в мастерской Джерри. Но они были на ней на десятках слайдов и снимков. Она сказала правду… как ей казалось.
Она не солгала – но впечатление складывалось именно такое.
Настало время финальных прений. Судебный процесс подходил к концу.
В четверг, 2 октября, Гэри Гортмейкер выступил от лица обвинения. Дарси выслушала, как ее изображали чудовищем в женском обличье, которое помогало мужу пытать и убивать невинную девушку. Женщиной, которая затем вместе с мужем избавилась от трупа. Распущенной девицей, которая позировала для фото, граничащих с порнографией. Она слушала, и ей казалось, что окружной прокурор говорит о какой-то совершенно другой женщине, с которой она даже никогда не встречалась – и которая внушала ей отвращение.
Наверняка в зале были люди, которые относились к самой Дарси точно так же. Те, кто верил, что она виновна.
Мистер Берт предупреждал ее, что каждая сторона повторит главные пункты всех своих заявлений, поэтому ей лучше не вдаваться в юридическую риторику и не воспринимать ее на свой счет.
Но это было невозможно.
Юридическая риторика въедалась в хрупкую видимость спокойствия, которую Дарси поддерживала весь процесс, и разъедала, подобно кислоте, остатки ее самоуважения. Ей никогда не избавиться от этих воспоминаний. Дарси вспомнилась детская присказка: «Слово – не камень, им не убьешь».
Но сейчас слова ее убивали.
Когда все закончилось, Чарли Берт встал и подошел к скамье присяжных.
Лиззи Борден берет топор, Лиззи Борден выходит во двор, Сорок ударов отцу по башке, Сорок один – своей мамашке.
Стишок повис в воздухе.
– Лиззи Борден оправдали, леди и джентльмены. Она не убивала своих родителей. Все, кто был связан с этим делом, давно мертвы – судья, присяжные, адвокаты и прокурор. Но песенка осталась, и ее знает каждый школьник. Почему? Потому что лучше всего запоминается все страшное и странное. Лиззи Борден обвинили в убийствах история и фольклор.
Берту не обязательно было сравнивать преступления Джерома Генри Брудоса с резней в семье Борден. Все и так понимали, что в юридических анналах штата Орегон нет и не было ничего страшнее деяний Брудоса. Берт напомнил присяжным о жутких снимках его жертв – снимках, вызывавших отвращение у любого, кто на них смотрел.
– Нашему штату нужна правда или ему нужен приговор? Мы судим Дарси Брудос – или осуждаем ее? Она была замужем – до сих пор замужем – за этим человеком. Делает ли это ее автоматически виновной?
Берт снова указал, что Дарси не уничтожила улики. Взял фотографию Джерри Брудоса в черной кружевной комбинации и протянул ее присяжным. Взял другую – самую худшую, – где Брудос смотрел на повешенный труп жертвы, и попросил снова взглянуть на нее.
– Это лицо безумца – чудовища, случайно попавшего в кадр. Но не приговаривайте Дарси Брудос только потому, что она вышла замуж за чудовище.
– Забудьте о показаниях Эдны Бичем… и обвинение развалится, как карточный домик. Если вы верите Эдне Бичем, выносите приговор. Если нет – вы должны оправдать подсудимую.
В 16:09 того хмурого октябрьского дня судья Хей закончил давать последние указания, и присяжные удалились для вынесения вердикта. Дарси предстояло ждать в тюремной камере; Чарли Берт предупредил ее, что обсуждение может занять несколько часов, а может и несколько дней.
Надзирательницы в тюрьме были добры к ней – с самого начала. Сейчас они принесли ей две таблетки аспирина и стакан молока. Она никогда не принимала транквилизаторов и сейчас не собиралась. Но ей было страшно – страшней, чем в ходе всего процесса. Больше она никак не могла повлиять на свою судьбу. Будь что будет.
Пять часов. Шесть часов.
В 19:59 надзирательница подошла к ее камере, и Дарси подняла голову.
– Присяжные вышли. Ждут вас.
Судья Хей повернулся к старшине присяжных.
– Вы вынесли вердикт?
– Да, ваша честь.
– И каков он?
Дарси, дрожа всем телом, смотрела на присяжных. Но ничего не могла прочесть по их лицам.
– Невиновна.
Глава 23
В тюрьме штата Орегон заключенному 33284 пришлось познакомиться с такими же, как он. Хотя нет, сказать так будет неверно. Другие осужденные никогда не приняли бы Брудоса как своего. Их не сдерживал закон, как детективов, адвокатов и прокуроров до того. Несмотря на возмущение Брудоса неподобающим обращением с ним после ареста, к нему относились с подчеркнутой вежливостью.
Но теперь он был в тюрьме.
В тюрьмах действует социальная иерархия, столь же – если не сильнее – выраженная, чем в прочих сообществах. Большинство заключенных в целом обыкновенные люди, которые – так уж вышло – нарушили закон. Тем не менее они убеждены в ценности человеческой жизни и в неприкосновенности женщин и детей. На верхушке тюремной иерархии находятся «мозги» – взломщики сейфов, которые умеют «видеть» подушечками пальцев, ловкие мошенники, способные уговорить кого угодно на что угодно, и, конечно, мастера подделок.
Мозг в тюрьме высоко ценится; эти люди становятся своего рода «адвокатами» для остальных, давая им советы, как раньше выбраться на волю, ну, или, по крайней мере, лучше устроиться в заключении. Они составляют элиту.
Джерри Брудос был умен, но характер совершенных им преступлений лишал его малейшего шанса добиться уважения других заключенных.
Ниже на социальной лестнице заключенные распределяются по качествам, не имеющим никакого значения во внешнем мире. Грабители банков считаются удачливыми, если «завязывают» после нескольких таких преступлений, не попавшись полиции. Взломщики стоят выше грабителей. Имеет значение и простая физическая сила. Если у тебя нет важных контактов с волей и ты не особенно умен, в тюрьме ты можешь занять доминирующее положение, просто пустив в ход кулаки. Мелкие воришки болтаются где-то внизу. Но самыми презренными считаются преступники на сексуальной почве. Насильники. Растлители малолетних.