Джерри относился к будущей теще точно так же, как к матери, – то есть очень плохо. Считал ее «упрямой и своенравной – как я». Тестя он тоже терпеть не мог. «Тот думал, что раз он старше, то может решать, что нам делать, куда идти и все такое».
Джерри очень ревновал Дарси. Отчаянно ревновал. Поначалу это ей льстило, поскольку она считала ревность признаком настоящей любви. Поскольку она и так проводила почти все свое время с Джерри и не интересовалась другими мужчинами, его собственнические замашки внушали ей чувство защищенности.
Оглядываясь назад, после всего, что произошло и что едва ее не разрушило, Дарси считает, что никогда по-настоящему не любила Джерри Брудоса. Но в 1962 году она думала, что любит. «Хотя дома мне жилось неплохо, у меня было чувство, что выйти замуж – гораздо лучше, чем слушаться родителей».
Брудос вспоминал об их помолвке в более приземленных выражениях: «Я искал ту, с кем смогу спать, а она хотела выбраться из дома».
До Дарси у него ни разу не было секса с девушкой – только в эротических фантазиях. Вскоре после того, как они начали встречаться, это упущение было исправлено. Очевидно, с сексуальной точки зрения Дарси находила его совершенно нормальным – либо ей не с чем было сравнивать. Она ничего не знала о том, что он лечился от психического заболевания.
И уж точно не подозревала о его фетишизме и озлобленности на женщин.
Поскольку ее родители яростно сопротивлялись их отношениям с Джерри, влюбленные решили, что, если она забеременеет, им позволят пожениться. Дарси забеременела практически сразу, и через шесть недель состоялась свадьба.
Дарси была на седьмом небе от счастья. Она не считала, что вышла замуж «по залету», раз они планировали беременность с будущим мужем – таким заботливым, да еще и с успешной карьерой.
Джерри испытывал громадное облегчение. Он очень боялся, что Дарси познакомится с его братом и предпочтет ему Ларри. Поскольку до этого Ларри доставалось все хорошее в его жизни, он был уверен, что и Дарси он тоже отберет.
В 1962-м у молодоженов родилась дочь Меган, и первые три года их брака прошли безоблачно. Джерри легко устраивался на работу, но за должности не держался. Это не беспокоило Дарси, поскольку он всегда мог перейти на другое место. Он тратил много денег на подарки ей по праздникам и годовщинам, оставался заботливым и ласковым. Постоянно занятая с ребенком, она пока не понимала, что оказалась пленницей в собственном доме.
Она не знала, что, когда говорит мужу нечто, «вгоняющее его в депрессию», он отправляется на охоту и крадет женское белье и туфли, чтобы почувствовать себя лучше. Она не замечала его вспышек, которые «до чертиков пугали» их знакомых.
В интимной сфере Джерри тоже руководил. Дома они ходили исключительно голыми. Продолжали «носиться по дому без одежды», пока Меган не подросла и не начала ходить. Тогда Дарси стала стесняться разгуливать перед дочкой нагишом.
Джерри, по-прежнему увлеченный фотограф, настаивал на том, чтобы снимать Дарси обнаженной, а порой делал это без ее согласия, втайне. Он сделал несколько ее фото до свадьбы, а потом и в брачную ночь. Ей было неловко, но он заверил ее, что теперь она его жена и это совершенно нормально. Она была не против черно-белых снимков, потому что он проявлял их сам, но возражала насчет цветных. У Джерри и на это был ответ. Он объяснял, что, если первой и последней сделать фотографии какого-нибудь пейзажа или еще чего-то невинного, никто и не взглянет на остальные. В больших лабораториях проявляют столько пленок, что у персонала нет времени рассматривать все подряд.
– Дарси, – убеждал ее он, – они могут взглянуть только на первый и последний кадр, не более.
Она уступила, но ей это по-прежнему не нравилось.
Позы, которые Джерри предлагал, тоже были странные. Он заставлял обнаженную Дарси кататься на трехколесном велосипеде Меган – то к нему, то от него. Ягодицы Дарси свисали с крошечного сиденья, груди висели над рулем. Когда она увидела отпечатанные снимки, то вся сморщилась. Она просила мужа порвать их, и он пообещал так и сделать.
Но не сделал.
Муж обращался к ней с неожиданными просьбами. Например, позировать ему, сидя на полу, с чулком на голове, натянутом до шеи, отчего лицо превращалось в подобие гротескной маски. И, конечно же, она была обнаженная. На некоторых снимках на Дарси были только туфли из лаковой черной кожи на шпильках.
Однажды эти фотографии вместе со многими другими станут вещественными доказательствами. Застенчивая Дарси Брудос, страдавшая из-за того, что в фотолаборатории могут увидеть ее голые фото, и представить не могла, что ее наготу выставят на обозрение множества незнакомцев и что в суде ее спросят, зачем она соглашалась позировать подобным извращенным образом.
Точно так же она не могла представить, что ее интимная жизнь с Джерри станет объектом пристального внимания и изучения.
Даже когда они не фотографировались, Джерри хотел, чтобы Дарси ходила в туфлях на каблуках – не только на улице, но и дома. У нее болела от них спина и колени. Она пыталась объяснить это Джерри, но от ее аргументов он погружался в депрессию.
В каком-то смысле – хотя тогда она этого не сознавала – Дарси Метцлер Брудос стала той самой девушкой из фантазий шестнадцатилетнего Джерри Брудоса, которую он хотел спрятать в секретном тоннеле и заставить выполнять любые свои желания.
Обычно они хорошо ладили. Дарси привыкла подчиняться. Раньше ею командовал отец, а теперь муж. Она немного побаивалась его, хоть и не могла сказать почему. Раз за разом она уступала настояниям супруга, брак с которым поначалу описывала как «очень хороший», а потом, по прошествии трех или четырех лет, начала считать «каким-то странным». Застенчивая миниатюрная молоденькая женщина хотела всего лишь иметь счастливую семью – но эта перспектива постоянно от нее отдалялась.
Дарси больно было видеть, что Джерри отстраненно и холодно относится к их дочери. «С Меган он держался совсем неласково». Если малышка пыталась забраться к Брудосу на колени или поцеловать его, он всегда ее отталкивал. Он избегал любого физического контакта с собственным ребенком, и Меган казалось, что отец почему-то ею недоволен. Однажды, в порядке исключения, Брудос повел Меган на пруд посмотреть уток, и ребенок был счастлив получить от него толику внимания, но это произошло всего раз, а потом Брудос снова спрятался за невидимую стену, которую возвел между Меган и собой.
Дарси задавалась вопросом, не ревнует ли он к дочери, на которую она тратит все свое время. Возможно, этим действительно отчасти объяснялось его поведение. А может, он не доверял себе в отношениях с ребенком женского пола и ощущал к ней противоестественное влечение. Если последнее было правдой, Меган спаслась от чего-то куда более худшего, чем равнодушие.
В глазах Брудоса Дарси была идеалом. Он успешно удерживал под спудом свою тягу к насилию, и, если бы она оставалась такой же покладистой и полностью управляемой, статус-кво в их браке сохранялся бы дольше.
Но вышло по-другому. Джерри стали раздражать любые мелочи. Крошечные ошибки разрастались у него в голове до предательств гаргантюанских масштабов.
Брудосы постоянно переезжали с места на место; за семь лет брака они сменили около двадцати съемных домов. Из Корваллиса в Портленд, потом назад, потом, ненадолго, в Салем. Дарси привыкла паковать вещи и переезжать, но всегда боялась новости, что снова надо собираться. Она знала, что Джерри отличный специалист по электронике, и не волновалась, что он не найдет работу. Но ей хотелось иметь собственный домик, нечто постоянное, где она сможет развесить шторы и высадить луковицы на клумбе, зная, что будет здесь, когда из них проклюнутся цветы. Но так никогда не получалось; к приходу весны они уже были на другом месте. И она начала тревожиться за Меган, которой вскоре предстояло идти в школу. Каково будет ребенку постоянно переводиться?
Конечно, Джерри все детство провел в разъездах, кочуя по Западному побережью. И не понимал, почему, если он справился, Меган не сможет.
В 1965 году Джерри работал в фирме, торгующей электроникой, в Западном Салеме техником. Босс находил его «кем-то вроде Каспара Милкетоста»[1]. Но также он запомнил Брудоса «лучшим специалистом по электронике, с которым мне приходилось работать. Не было ничего, что бы он не знал про электричество и сети».
Боссу он очень нравился, хоть и казался слишком пассивным и терпеливым. Брудос проработал в компании несколько месяцев, ездил с боссом рыбачить и никогда – ни разу! – не показал своего темперамента. Он был покорным и послушным. Не стремился к карьерному росту, и единственным объяснением, которое босс этому находил, была его любовь к работе техника.
– С лицензией звукооператора первого класса он запросто мог возглавить любую теле- или радиостанцию в округе. Но он хотел только читать – читать и учиться, – больше ничего. Он всегда носил с собой портфолио в канцелярской папке с рекомендательными письмами. Каждое письмо лежало в полиэтиленовом конверте, и он очень ими гордился. Письма были от профессоров колледжей и экспертов по электронике – очень и очень лестные. Он показывал их мне четыре или пять раз; хотел, чтобы люди ценили его по достоинству.
Но было кое-что, чего Джерри Брудос никогда не обсуждал с приятелями на работе. Женщины. Он изображал примерного семьянина и никогда не участвовал в провокационных мужских разговорах. Не пил, не курил, и работодатель был очень опечален, когда лишился его.
Примерно через год Джерри наведался в компанию в гости. Он по-прежнему не возглавлял ни теле-, ни радиостанцию, пусть даже самую маленькую.
У Брудоса имелось тому объяснение – история, на поверку оказавшаяся полнейшим вымыслом. Он сказал, что поступил в десантные войска и получил контузию при взрыве снаряда на борту судна. Якобы двое его товарищей погибли, а сам он год пролежал в военном госпитале. Травмы были такие тяжелые, что ему полагалась служебная пенсия.