Мама наклонилась и протянула к нему руки, а он подошёл к ней, обхватил её колени и сказал, переводя дух:
— Мумуля муя!
— Ах ты, милый мой! — сказала мама и взяла Василька на руки.
— Мумуля муя! — повторил Василёк ещё ясней.
У мамы на глазах показались слёзы. Она поцеловала Василька в круглый лоб и спросила:
— Ну что тебе, сыночек? Что тебе, маленький мой?
Люся дёрнула маму за платье.
— Сейчас же поставь его на место, — сказала Люся, — а то увидишь, что будет!
Мама сразу же поставила Василька на пол, взяла Люсю за руку и повела её в коридор, в самый дальний угол.
— Что с тобой, Людмила? — спросила она строго.
— Домой хочу, — сказала Люся сквозь зубы.
— У тебя заболело что-нибудь?
— Ничего не заболело… А зачем ты этот чужого жадного мальчишку на руки берёшь да ещё сыночком называешь? Он что тебе, сын?
— Ах вот оно что! — сказала мама и покачала головой. — А по-моему, это не он жадный, а ты сама жадная… Чёрствый ребёнок! Мне очень стыдно за тебя.
Мама вернулась к ребятам, а Люся стояла в коридоре и плакала. Ей так хотелось, чтобы мама подошла к ней, погладила её по голове, сказала что-нибудь ласковое. И вот наконец Люсино желание исполнилось. Мама вернулась к ней, провела рукой по её волосам и сказала:
— Ну, ты всё ещё плачешь, глупая моя девочка?.. Давай-ка пойдём вместе, покажем ребятам наши квадратики.
Люсе сразу стало легче.
Мама села на игрушечный стул у низенького стола, раскрыла портфель и стала вынимать квадратики один за другим. Достанет квадрат и передаст его Люсе, а уж Люся отдаст ребятам.
— Что это такое? — спрашивала мама.
Ребята узнали всё, что было нарисовано: ягоду, стол, гриб, ёлку… Только колодец никто не мог узнать.
— Это колодец, — сказала мама.
— Лодец, — повторил Василёк и засмеялся.
Он стоял рядом и всё время держал Люсину маму за юбку.
— Он тебе мешает, мамочка? — спросила Люся.
— Нет, ничего, — ответила мама.
И вот они отдали ребятам все квадратики и пошли в раздевалку.
Ребята остались в большой комнате, и только этот толстый Василёк пошёл за мамой следом.
Оделись, собрались уходить. И тут мама заметила у Люси корзинку с цветными тряпками для кукол.
— Отчего же ты не отдала лоскутья ребятам? — спросила мама. — Сама же принесла!
— Сама принесла, сама и унесу, — ответила Люся шёпотом.
— Как хочешь, — сказала мама и опять нахмурилась.
Она попрощалась с женщиной, похожей на доктора, попрощалась с няней. Потом поцеловала мальчика и сказала:
— До свиданья, Василёк.
Но Василёк только ухватился обеими руками за её шарф и смотрел на неё, сдвинув белые пушистые бровки.
— Попрощайся с тётей, скажи ей «до свиданья», — говорила няня, разжимая его пальцы, но он сопел и перехватывал шарф повыше.
— Пусти! — сказала Люся. — Прицепился, как репейник!
Мальчик удивлённо посмотрел на неё и выпустил из рук шарф.
Мама и Люся вышли на жёлтую крутую лестницу и стали спускаться вниз по ступенькам. И вдруг за дверью раздался отчаянный, горький-прегорький плач:
— Мумуля муя! Мумуля муя!..
Мама на минутку остановилась и посмотрела наверх.
— Идём скорей, мамочка! Я так проголодалась! — сказала Люся.
Мама ничего не ответила, взяла её за руку, и они ушли.
Всю обратную дорогу мама молчала: не то сердилась на Люсю, не то думала про что-то своё.
Только и было интересного за всю дорогу, что зашли в магазин да купили вишнёвого варенья. Зато, когда вернулись домой, всё стало совсем хорошо. Зажгли свет, накрыли стол и сели вдвоём пить чай с вареньем, будто этого Василька и на свете не было. После чая Люся построила дом из разрисованных мамой кубиков, а мама взялась за свою работу. Всё было как всегда.
И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра всё было как всегда. Работали, ходили вместе в кино. Один раз даже поехали на автобусе в Парк культуры и отдыха и посмотрелись там в «кривое зеркало». А про детский дом разговоров у них больше не было.
Но через неделю случилось вот что. Мама вернулась домой с большим-большим пакетом.
— Что там такое? — спросила Люся.
— Не трогай, — сказала мама, — потом увидишь.
Но Люся не могла дождаться, когда будет «потом». Она потихоньку подошла к пакету и провертела сбоку дырочку. Внутри было что-то голубое, стёганое — наверное, одеяло.
— Это тебе или мне? — спросила Люся.
— Кому понадобится, — сказала мама.
Пока Люся смотрела сквозь дырочку на одеяло, мама открыла шкаф и стала разбирать Люсины вещи.
Передники мама положила отдельно, а башмаки и курточку завернула в глянцевую бумагу и спрятала в портфель.
— Ты куда это хочешь нести мои полусапожки?
— Да ведь тебе они уже давно малы…
— А кому же они не малы?
Мама отложила портфель в сторону, села в кресло перед столом и взяла Люсю за обе руки.
— Люся, я должна тебе что-то сказать.
— Лучше не говори… Ну да ладно, скажи.
Мама покашляла и стала зачем-то медленно переплетать Люсины косички.
— Давай-ка мы возьмём к себе ещё одного ребёнка. У тебя теперь нет папы, и это большое горе. А есть такие дети, у которых после войны не осталось ни папы, ни мамы. Ты понимаешь, Люсенька, никого-никого! Вот я и хочу взять такого ребёнка. Я ему буду мамой, а ты — старшей сестрой.
— Ой, — сказала Люся, — ты, кажется, опять про своего Василька!
— Да, про него, — ответила мама, — про нашего Василька. Я уже получила разрешение его усыновить, и скоро мы ею возьмём к себе.
— К себе? Значит, он всегда будет жить у нас? И ты будешь его кормить, спать укладывать, игрушки ему делать?
— Да, — сказала мама.
— Значит, это для него ты одеяло покупала? Новое, голубое!
— Нет, для тебя, дочка. А ему отдадим твоё, маленькое. Ведь ты уже выросла.
— И сапожки мои ему отдашь и фартуки?
— Разве тебе их жалко?
— Нет, мне не жалко, а только я этого мальчишку почему-то не люблю. Найдём другого.
— Когда же это ты успела его не полюбить?
— А вот когда ты меня в коридоре из-за него ругала. Раньше этого никогда не было!
— Не из-за него, а из-за тебя самой, — ответила мама. — Раньше ты так себя никогда не вела…
Через несколько дней мама с Люсей опять пошли в детский дом.
В детском доме их сразу же повели в комнату директора.
Комната была маленькая, белая, и в ней за столом сидела женщина в белом халате, которую Люся в прошлый раз приняла за доктора.
— Ну, вот и хорошо, — сказала женщина. — Сердечно поздравляю, товарищ Морозова! Признаться, жалковато всё-таки отдавать. Дивный парень!.. Только начнёшь привязываться к ребёнку, вдруг какая-нибудь мамаша возьмёт его и усыновит.
— Право, мне не хотелось вас огорчать, Антонина Петровна, — сказала мама.
— Да что вы, что вы, голубушка! Я же шучу. Желаю вам вырастить хорошего сына.
В это время в комнату внесли аккуратно завёрнутый пакет.
— Это его приданое, — сказала директорша. — А вот и он сам!
Через порог осторожно, высоко подняв толстую ножку, переступил Василёк. На этот раз он был в новой голубой блузке и причёсан на косой пробор.
— Здравствуй, мой Василёк! — сказала мама.
Василёк протянул ей обе руки, как будто только её и ждал.
Мама посадила его на стул и стала одевать.
Няня помогала ей и приговаривала:
— Мал, конечно, а свой интерес небось понимает. Схлопотал себе в мамы такую приятную гражданочку!
Мама засмеялась, и директорша засмеялась, а Люся даже не улыбнулась. Она молча сидела на стуле и смотрела, как мама надевает на Василька её красные полусапожки.
— Ну что, нравится тебе твой братик? — спросила Люсю директорша.
— Ничего, — сказала Люся и отвернулась, чтобы не видеть, как мама надевает на Василька её синюю куртку с золотыми пуговками.
И вот надели на Василька пальто. Повязали платок, чтобы уши не продуло. Поверх платка надели шапку, как надевали Люсе, когда она была маленькой.
Потом стали прощаться. Все вышли провожать их на лестницу: директорша, няня, далее повариха. Машут им руками, кричат вслед:
— Будьте здоровы! Нас не забывайте, заходите с детками!
А повариха говорит:
— В воскресенье приходите. Такого наварю киселя для нашего Василя! Самого его любимого — вишнёвого!
Стали спускаться по лестнице — со ступеньки на ступеньку, со ступеньки на ступеньку. Трудно Васильку. Сам он толстый, и пальтецо на нём очень толстое. Мама взяла его на руки и снесла вниз. Вышли на улицу, на солнце. Мама хотела спустить Василька на землю, а он ухватил её за шею обеими руками и только одно повторяет: «Мумуля муя?» да «Мумуля муя!»
Тут уж Люся не выдержала:
— Мамочка, дорогая! Отнесём его обратно, пока недалеко ушли! Ведь они же любят его, как родного, отдавать даже не хотели. Так всё было хорошо… Ну, пусть он и сапожки мои берёт, и одеяло, что ты мне купила, и все мои игрушки. Только пусть он здесь останется. А, мама?
— Нет, — сказала мама, — он будет жить у нас.
— Ну, тогда я здесь останусь, в детском доме!
— Хорошо, сказала мама, — оставайся, — и пошла вперёд с Васильком.
Люся немного постояла у крыльца, а потом молча побрела за мамой.
Так они дошли до конца переулка. Тут мама, видно, устала или, может быть, ей сделалось жалко Люсю, только она спустила Василька на землю.
— Пойдёмте, дети, — сказала она и протянула Люсе свободную руку.
Но Люся притворилась, что не заметила мамину руку, и засунула свои поглубже в муфту. Так они и пошли: Люся — сама по себе сзади, а мама с Васильком вместе — впереди.
Перекатывается Василёк рядом с Люсиной мамой, переваливается в своём тёплом пальтишке, в красных полусапожках. На голове у него косынка, чтобы в уши не надуло, сверху — тёплая шапка.
И вот они дошли до перекрёстка, до большой улицы.
По большой улице бегут машины, троллейбусы, трамваи, торопятся прохожие.
— Люся, где ты? Люся! — говорит мама.