Её благоверный тут же подбегает, начинает юлить вокруг и сюсюкать:
— Ну, зайка, ну, котенька, не гневайся. Мы тут выпили немного, но уже заканчиваем. А ты, главное, не нервничай. Тебе нельзя.
Крестница быстро смягчается, оттаивает. Добрая она у меня и отходчивая. Вон уже на носочки встала, по носу непутёвого мужа щёлкнула, чёлку ему взъерошила, а тот и рад.
Она нежно улыбается, светится изнутри, так всегда, когда они вместе. Кажется, уже напрочь забыла, как ещё недавно жаловалась мне на тяжёлую жизнь.
— Тут у матушки обращение, — тихо говорит она, — успокой друзей, пусть скажет.
Ну теперь-то, когда я во всей красе, женишки ведут себя по другому: глазёнки загорелись, слышится долгое: «Оооо» и чуть ли не слюнки капают. Так и хочется съехидничать про нищую замарашку, но мне предстоит серьёзный разговор.
Мой рассказ, несмотря на всю его яркость и эмоциональность, тем не менее, вызывает у собравшихся мужчин лишь хмыканье, кривые улыбки да масленые взгляды. Мол, вздорная девица, ещё и странная, но сама ничего так, хоть и с крыльями.
И я близка к отчаянию. Государственные мужи больше привыкли доверять прессе, но та — не спешит освещать события, которые творятся в Академии Тёмного Колдовства. Впрочем, как их осветить, если даже Комитет по балансу — ни сном ни духом. Их больше свадьбы и прочие глупости интересуют.
Подзываю Анатоля, наклоняюсь с бордюра и шепчу поэту на ухо:
— Выручай. Ты ведь помнишь свою поэму?
— Ещё бы! — он гордо выпячивает грудь.
— Ты же хотел… как это там… глаголом жечь. И существительным, и прилагательным тоже жги. Давай!
Спрыгиваю, уступая ему место.
Он забирается на импровизированную трибуну, вскидывает голову, взмахивает рукой и жжёт…
Я вижу это — как оживают слова, обретая плоть и силу. Чувствую себя так же, как в тот день, когда передо мной впервые зашуршали страницы Книги-Всех-Историй…
А с королей и принцев куда-то слетает пьяная расслабленность — лица серьёзнеют, вытягиваются, кулаки сжимаются.
— Мы сейчас же отправимся по домам и приведём свои армии, — заявляет старший из них, могучий правитель с рыжей густой бородой.
И все поддерживают его гулом одобрения.
А я ощущаю, будто гора падает с плеч. Удачно провела агитацию. Кто предупреждён — вооружён.
Вот теперь спокойно можно отправляться в академию, а потом — выманивать Чёрную Злобу и сражаться с ней.
Почему-то я уверена: мы обязательно победим. И моя уверенность проходит по всем собравшимся, как взрывная волна…
Глава 27, в которой со мной случилось…
Женихи, потрясая кулаками, жестикулируя и громко обсуждая предстоящий поход наконец отправляются восвояси. Крестница провожает их радостно, а вот Прекрасный Принц и Анатоль — с грустью. Конечно, для неё то была толпа разорителей, истоптавших газон и заплевавших фонтан, а для них — друзья и собутыльники. Жалко расставаться.
— Ты тоже иди собирайся. Воевать будешь! — подначиваю я мужа крестницы. — А-то всего толку от тебя: по балам танцевать да детей делать.
Принц, вернее, теперь уже король, ожидаемо обижается:
— Скажете тоже, матушка.
— Я ещё и не то скажу, — грожу ему, — поэтому не стой. Сходи лучше в кузню, проверь, как там куют мечи. Сдаётся мне, что ты понятия об этом не имеешь.
Да, не любит мой «зятёк», как он выражается, грязные и низкие ремёсла. Хотя, разве ж кузнечное мастерство — такое? Любой кузнец докажет, что его дело — это искусство.
Но Прекрасный в ответ на мои слова лишь фыркает и показывает мне бицепс:
— Вот! Тренируюсь каждый день! Молот у меня в руках так и играет! Я ещё покажу, чего стою.
— Отлично! — радуюсь. — И его забирай, — киваю на Анатоля. — Он пока что только языком трепать и умеет, а ему девицу от вечного сна будить. Пусть немного прокачается. Сделай из него настоящего мужчину!
Анатоль почему-то за эти слова одаривает меня весьма недобрым взглядом. А вот Прекрасный полон энтузиазма. Он хватает поэта за шиворот, а меня заверяет:
— Сделаем в лучшем виде! — поднимая большой палец вверх и подмигивая мне.
Анатоль же невесел и озирается, должно быть, подыскивая пути бегства. К счастью, Прекрасный держит его надёжно.
Бедолага-рифмач пытается жалобно возразить:
— А как же Лидия?
— Вот и явишься к ней спасителем-победителем, а не словоблудом-задушевником, — говорю и машу рукой: мол, идите уже. Прекрасный утаскивает нашего порушенного героя-любовника, а я кричу им вслед: — Жду вас через три дня возле академии.
Кажется, там вся Сказочная страна соберётся. Вот и здорово: если мы выступим единым фронтом, то Чёрной Злобе даже с её легионами крысоров не выстоять. К тому же, в сказках добро всегда одерживает верх над злом. Главное в это верить.
Прощаюсь с крестницей и… о, как мне хотелось в этот момент взмыть туда, где по тёмному шёлку ночи уже рассыпался золотой бисер звёзд!
Делаю глубокий вдох, чтобы спрятать стон: боль от невозможности лететь сильнее, чем была та, когда крылья ломались. Натянуто улыбаюсь, тянусь, целую крестницу в лоб.
— Больше отдыхай. Луизе нужна здоровая мать.
Взмахиваю волшебной палочкой — исчезают и королевский дворец с фонтаном и садом, и округлая фигура моей крестницы. А сама я несусь в скоплении радужных искр. Хорошо, что ещё не забыла заклинание переноса.
И вот уже стою на поляне. Вокруг — в светло-жёлтых чашечках энотеры[10] плещется лунное серебро. А тонкий свежий аромат чудесных ночных цветов бодрит и смывает печаль.
Луна сегодня в ударе. Её серебряный лик загадочен и манящ. Она кидает на водоёмы драгоценные переливающиеся дорожки. Ждёт, когда глупцы либо смельчаки ступят на них, в надежде дойти до самой царицы ночей.
Луна чуть насмешлива, но добра и мудра. И невероятно щедро разбрасывает над землёй серебро.
Сбрасываю одежду. Давненько я не принимала лунный душ. Прикрываю глаза, становлюсь под поток лучей. Наслаждаюсь тем, как струи света стекают по телу, унося усталость, тоску и боль.
Я вновь юна, легка и, чудится, могу лететь, если меня подхватит и закружит ветер. А так хочется самой. Расправить крылья, почувствовать, как упруго сопротивляется воздух, как плещутся за спиной волосы, как тело обтекает лёгкая одежда…
Раскидываю руки и кручусь. Быстрее, ещё быстрее, до мельтешения перед глазами. Меня ловят, обнимают за талию, а горячие губы касаются плеча.
Вздрагиваю, открываю глаза и шарахаюсь от него.
Пришёл! Обидчик!
Призываю одежду, спешу прикрыться.
Он сначала тянет руку мне вслед, будто хочет уловить нечто эфемерное, ускользающее. Потом рука повисает плетью, а голова падает на грудь.
— Тебе не стоит одеваться, ты очень красива, — бормочет он, пряча глаза.
Меня же трясёт. Чувствую, как накатывает паника и истерика.
Такой момент испортил! Одним только своим появлением снял весь эффект от лунного душа. Я снова взвинчена и зла.
— Как ты посмел явиться и прикасаться ко мне после того, что сделал? — кричу и чувствую, что сейчас вспыхну, будто факел.
— Я лишь выполнил пункт из инструкции Хранящего — оберегать академию от вторжения, — тихо, но уверенно произносит он, вновь пытается тянутся ко мне, но на этот раз я сама пресекаю его поползновения, резко вскинув ладонь вверх и рыкнув:
— Даже не думай…
Он горько вздыхает.
Однако даже через дурман, что порождает во мне клокочущий гнев, я осознаю, что кудесник действительно ничего не понимал в тот момент. Мне по сути не на что злиться. Это всё равно, что злиться на слепого, который не увидел и больно задел. Поэтому качаю головой и говорю:
— Я знаю, что тогда ты едва не убил меня, потому что был под влиянием Чёрной Злобы…
Кудесник грустно улыбается, смотрит виновато и потеряно, но всё-таки возражает мне — негромко, однако твёрдо чеканя слова:
— Увы, Айсель, под влиянием Чёрной Злобы была ты. И до сих пор под ним.
Я не сразу понимаю, о чём он. Но когда соображаю, то даже становится страшно: как ловко наша противница замутняет рассудок. И вот уже человек, умный, тонкий, принимает желаемое за действительное.
Не могу видеть любимого таким. Кудесника Чёрная Злоба у меня не отнимет.
Шагаю к нему, кладу ладонь на грудь, слушаю, как взволнованно ухает его сердце.
Задираю голову, ловлю взгляд, полный боли и звёзд. Стараюсь говорить спокойно, хотя внутри всё клокочет от страха за дорогого человека и отчаяния — а вдруг не верну?
— Всё не так. Она проникла в твоё сознание. Подчинила тебя. И ты больше не видишь истинного положения вещей.
Кудесник осторожно сжимает мою ладонь и легко отстраняет меня:
— Мне жаль, — произносит он, и слова его и вправду горчат. — Но это твои глаза закрыты. И ты не можешь разглядеть правду. Я должен тебе помочь увидеть…
С этими словами он наклоняется и целует меня. По-хозяйски, жёстко и бескомпромиссно. Влюблено, нежно и будто извиняясь.
И мои глаза действительно распахиваются.
Там, в Злобнолесу, призывая радугу, я возгордилась. Поверила в своё могущество. А злодейке лишь того и надо. Тёмные чувства — трещины на душе. А она просачивается в любую щёлочку. Только любовь и самопожертвование страшны для неё.
Кудесник отрывается от меня и улыбается грустно.
— Вот, теперь ты знаешь, почему тогда я кинулся на тебя… Но — это не оправдывает того, что я сломал твои крылья.
Опускаю голову ему на грудь, бормочу:
— Не важно, представители многих рас обходятся без крыльев. И я научусь.
Он бережно прячет меня в кольцо рук.
— Ты фея. Потерять крылья для тебя — потерять свою суть.
— У меня есть ещё волшебная палочка, — заверяю, — значит, не всё так плохо.
Кудесник печально хмыкает:
— Палочку я ведь тоже сломал.
— У меня была запасная. На всякий случай.
Он тихо смеётся, гладит меня по волосам.
Мы усаживаемся на поваленное бурей дерево. Правда, перед тем, как предложить мне туда присесть, кудесник застилает дерево мягким мхом. Я склоняю голову на плечо любимому, переплетаю наши пальцы и говорю-говорю. Мне надо высказать всё, чтобы заглушить боль, которая разъедает моё сердце, и забрать ту, волнами исходящую от кудесника.