Они бьются, как пойманные рыбёшки.
Крысоры тоже щерятся, явно расстроенные тем, что всё пошло не по их плану.
— Кусайте их! — кричит Рыр.
— Рвите их! — командует Ыыр, науськивая двоих-из-ларца.
Рыжие-конопатые уже идут на нас, устрашающе выпятив грудь.
Но тут Хмурус делает то, чего я никак от него не ожидала: радушно улыбается и раскидывает руки.
— Дружбу помни, а зло забывай, — произносит он на чистом русском, немного напевно растягивая слова.
И великанов будто переклинивает. Они останавливаются, оглядывают друг друга и бормочут:
— Чёй-та мы, а? А чёй-та мы?
Хмурус, тем временем, берёт ларец, открывает крышку и говорит:
— А ну, полезайте-ка назад, добры молодцы.
И те прыгают внутрь, уменьшаясь в полёте. Хумрус захлопывает ларец, коварно улыбаясь.
— Что это было? — шёпотом спрашиваю я. — Никогда не слышала подобных заклинаний.
— Древняя русская магия, — поясняет Хмурус. — Называется пословицы и поговорки. Всегда действует безотказно. Сильнее только мат, но это уже оружие.
Значит, от обмена опытом всё-таки есть положительные результаты. Главное, их правильно и вовремя использовать.
Мурчелло выходит прямо из стены. В его лапах агрессивно и ало мерцает бутылочка с зельем. Хмурус тут же вооружается доставленным магическим атрибутом. Его маниакально поблескивают, аура идёт чёрными и красными всполохами. Мне такое не нравится, крысорам — тоже. Они ёжатся и, дрожа, отползают в другой угол клетки.
— Что вы намерены делать? — пытаюсь предотвратить нечто ужасное, чему не место в учебном заведении, пусть даже оно — Академия Тёмного Колдовства.
— Задам им несколько вопросов, — тоном заправского инквизитора отвечает Хмурус и закатывает рукава.
— И для этого вам нужно зелье? — делаю обходной манёвр, чтобы подкрасться и забрать бутылочку у распоясавшегося ректора.
— Да, — заявляет Хмурус, взбалтывая содержимое флакона. — Оно неплохо развязывает язык.
Мурчелло рядом потирает лапки, морда довольная. Видно, решил свои застарелые обиды потешить.
— Мне кажется, подобное действие напоминает пытки? — пытаюсь остепенить ребят.
Крысоры дружно кивают, видимо, почуяв защитника. Но вот Хмурус не готов к конструктивному диалогу.
— Шли бы вы, госпожа Айсель, со своими сантиментами в медотсек. Там ваше сострадание нужнее.
И запускает в меня каким-то заклинанием. Прежде чем успеваю сориентироваться, меня уже подхватывает и крутит вихрь. Кричу, злюсь, хватаюсь руками за воздух. Всё бесполезно. Смерч прекращается в медотсеке, выбросив меня прямо на лежащего без движения кудесника.
Вздыхаю, успокаиваюсь, смотрю на любимые черты.
Как же мне вернуть тебя, дорогой? Ах, знал бы ты, как чудесно нам было вместе… На мне ещё горят твои поцелуи.
Обвожу пальцем высокие скулы, тонкий нос, чётко очерченные губы, трогаю бархат длинных чёрных ресниц.
В который раз отмечаю, как удивительно красив тот, в кого мне повезло влюбиться. И болью в груди отдаётся невозможность увидеть, как сияют его глаза. Тянусь, целую холодные твёрдые губы. На какой-то миг мне кажется, что он вот-вот оживёт, обнимет, прошепчет на ухо все те слова, что говорил мне там, на поляне.
Но реальность всегда разрушает мечты. Приходится зажмуриться, сжать кулаки и стиснуть зубы, чтобы сдержать отчаяние, унять крик.
Сползаю с кровати, сажусь прямо на пол и тихонько скулю.
В этот раз моё уединение прерывает появление доктора-призрака.
— Встаньте немедленно, — мягко командует он. — Здесь пол холодный и грязный, а вы, мадемуазель, нам нужны живой.
Вымучиваю улыбку, иду к креслу. Только теперь, будто в первый раз замечаю флакончики с зельями, которые накануне оставил Хмурус.
— Вы не могли бы посмотреть, что это за лекарства?
Вспоминаю нашу последнюю стычку с Хмурусом, закинувшую меня вновь сюда, и всерьёз опасаюсь, как бы этот… хмырь под шумок не навредил кудеснику. Недаром же он несколько раз тыкал мне медотсеком.
— Капните вот сюда.
У доктора весьма специфическое оборудование, позволяющее бестелесному созданию делать анализы. Чем-то штуковина напоминает микроскоп с прикрученным к нему противогазом.
Сначала вытряхиваю парочку капель из одного пузырька.
Доктор рассматривает их, что-то пишет пальцем по воздуху — не знаю, может у него есть какая-то бесконтактная бумага, и произносит:
— Хм…
Затем настаёт черёд второго флакона. Эту микстуру призрачный врач подвергает более детальному рассмотрению, бормоча себе под нос:
— Странно! Невероятно! Невозможно!
Не сказать, что подобные возгласы сильно настораживают, но некоторую долю нервозности привносят определённо.
Кусаю губы, тереблю платье и твержу, как заведённая:
— Ну что там? Что?
— Прелюбопытный состав, мадемуазель. А уж сочетание того и другого средства… В общем, таким и мёртвого можно поднять. Я бы лично поостерегся использовать.
В душу заползает мерзкая змейка гадливости — неужели Хмурус способен на низость и подлость? Да что там! Он ловил меня и запирал в клетке! Он пытает сейчас несчастных крысоров! Он способен на всё!
— Можно сказать, что кудесника хотели отравить?
— Вовсе нет, — мотает головой доктор, — скорее — радикально разбудить. Поднять, как поднимают голема, куклу. Я же говорю, наш пациент скорее мёртв — у него нет души. Но ректор, видимо, принял во внимание ваши страдания и решил подарить вам… вот такое…
— А моим мнением, кончено, не поинтересовался… — ворчу в пространство.
— Он просто хотел как лучше, мадемуазель…
…А получилось как всегда, хочется съехидничать мне, но побеждает любопытство, просто распирающее меня, — очень хочется обсудить эффект радужной слезы. Что-то подсказывает, что доктор не будет смеяться над моим источником информации.
Уж не знаю, каким образом призрачный медик проникает в мои мысли, замечаю только, как его тонкие губы расходятся в понимающей улыбке.
— А вот это могло бы сработать и вернуть душу из плена тьмы.
— Значит, вы не считаете советы Книги-Всех-Историй глупыми?
— Отнюдь, они очень даже полезны.
— Жаль, что не получится осуществить — мне нельзя в Злобнолес. Пропитаюсь тьмой, кудесник сам же меня и убьёт.
— Зато мне в Злобнолес можно… — раздаётся сзади.
Голос узнаю безошибочно и оборачиваюсь к улыбающейся, немного усталой Злобинде…
Хочется закричать, запрыгать на месте, как делают девчонки при встрече с подругами, а потом кинуться на шею. Но удаётся сдержать порыв — не время и не место. Сейчас хватит и простого объятия с доброй улыбкой.
Я очень соскучилась и рада её видеть.
Доктор-приведение испаряется, вежливо раскланявшись и пробормотав, что негоже мешать дамам общаться.
Усаживаю Злобинду в кресло, боюсь выпустить её руку. Кажется, отпущу, и она растворится в воздухе, как наш призрачный доктор.
— Ты рано. У вас же медовый месяц?
— Какой там медовый месяц, — фыркает Злобинда, — когда сказочный остров, где ты только собрался подставить бока солнышку, исчезает, будто головка сыра под нашествием крыс…
— Всё так плохо?
— Всё куда хуже, — говорит она и кивает на кудесника: — Поэтому его нужно как можно быстрее поднимать.
— Так идём же в лес. К дубу.
Поднимаюсь, тяну её за руку. Но забываю, что это Злобинда. Она сначала всё разложит по полочкам, взвесит все «за» и «против», а лишь потом будет действовать.
— Что именно ты хотела делать в Злобнолесу? — спрашивает она, высвобождая ладонь и склоняя голову набок.
Я максимально подробно пересказываю ей своё видение, останавливаюсь на призыве радуги и слезе дуба.
Злобинда барабанит по спинке кресла наманикюренным ногтем, иногда понимающе угукает или трёт подбородок. Когда я заканчиваю свою историю, то она, после недолгого молчания, интересуется:
— А что ты вообще знаешь о кудесниках?
Пожимаю плечами. Действительно, немного. Что они — сильнейшие природные маги, Хранящие, на чьих плечах держится баланс. Это и говорю.
— Да уж, у вас, фей, серьёзные пробелы в образовании, — истинно проректорским тоном комментирует моё выступление Злобинда, — нахватались по верхам «чего-нибудь и как-нибудь». Оно и правильно, с грузом знаний порхать тяжелее. Поэтому мы, заучки-тёмные-колдуньи, и не летаем.
Кривлю губы. Так и хочется сказать: «А ещё мы, тёмные, зазнайки», но не буду. Куда ж Злобинда без подколов.
— Ну так расскажи, — говорю я, снова усаживаясь в кресло.
— Мне и самой, если честно, немного известно, — сбавляет пафос Злобинда, — они довольно засекречены. Но знаю только, что кудесники рождаются без души. Они обретают её. Однако для этого нужно провести довольно-таки неприятный и кровавый ритуал. Ты говорила, что у него глаза красным горели, когда он тебя душил?
— Да, будто сам не свой был.
— Вот. Значит, тьма и кровь в нём возобладали. Пошатнулся его личный баланс. И он готов был убивать. А ты знаешь, что природным магам убивать нельзя… Впрочем, странное поведение могло объясняться связью.
— Связью? Какой ещё связью?
— Тот ритуал… Он не просто наделяет кудесника душой, он привязывает её к оболочке.
Чувствую, как в мою душу заползает липкий страх. Сколько же у тёмных гадких и пугающих обрядов.
— Кудесники что-то вроде живого оружия. И душа, привязанная к их телам, управляет ими. Как механизмом.
Вдруг я ясно вспоминаю куклу-Хмуруса. Он снова марширует перед моим мысленным взором.
— А могут ли кудесник и тот, чья душа привязана к нему, меняться телами?
— То, о чём ты говоришь, очень редкая и опасная магия. Владеть ею может только очень сильный колдун. Но да, теоретически такое возможно.
Догадка уже близка, но я пока что гоню её. Не хочу даже думать о подобной возможности. Ведь это значило бы…
— А ты замечала какие-то странности в поведении кудесника?
— Да, — киваю, — он не говорил мне своё имя. И всё время казался смутно знакомым… Но пока я не готова делать выводы. Нужно подкрепить кое-какие догадки фактами. Ты пойдёшь со мной? — снова подаю ей руку.