Я говорю:
— У вас два варианта: или вы убираетесь отсюда оба, или…
Хвостатые друзья испаряются раньше, чем я успеваю озвучить второй.
Мы с Ляной весело хохочем и перемигиваемся.
Но мне нужно проверить, действительно ли Ландар исчез, в том числе — и из воспоминаний.
— Ляночка, — я опускаюсь в кресло и принимаю усталую позу: — что-то я запамятовала, по какому поводу сегодня был общий сбор?
Она пожимает хрупкими плечиками.
— Точно не помню, кажется, приезжал кто-то из проверяющих.
— Ах да, верно. Инспекция осталась довольной. Похвалили мой учебный курс.
— Это здорово! — радостно восклицает Ляна, как будто проверяли не академию, а её дупло с орешками, и оно оказалось в идеальном состоянии. Потом начинает мяться и теребить кончик пушистого хвостика. — Скажите, уважаемая госпожа Айсель, а ваши занятия может посещать только студент академии?
Я понимаю, к чему она клонит. Да и смотрит так пронзительно, в огромных карих глазах стоит такая мольба, что отказать невозможно. Однако пытаюсь найти предлог.
— Но ты же ведь убежала от тролля. Кого тебе соблазнять?
Ляночка кокетливо вертит попкой и складывает ладошки у плеча.
— Хрясюшку моего и соблазнять. Понимаете, я, наверное, недостаточно женственна. Ведь большую часть своей жизни была белкой, как научиться? А соблазн — это женская мудрость. То вовремя подольститься, а когда и всплакнуть. Рано или поздно я вернусь к Хрясю — тоскую без него. Тогда-то мне очень пригодятся ваши уроки.
Вот и славно.
Значит, на ректора напускать её не будем.
Встаю, приобнимаю белочку за плечи, откидываю со лба рыжеватый локон и говорю:
— Тебе, Ляночка, можно всё.
Она улыбается светло и блаженно.
Добрая маленькая девочка. Хочу поболтать с ней по-девчоночьи, но нашу идиллию нарушает пронзительный женский крик.
Выскакиваем в коридор. Прямо на нас бежит девушка в белом. Взгляд её безумен и полон отчаяния.
Светлые волосы всклочены, будто их рвали в неистовстве.
С трудом узнаю Марику.
Она громко, на одной ноте, вопит на всю академию, заставляя всех выглядывать в коридор:
— Кончено! Всё кончено! Я несчастна…
…на какой-то миг даже пугаюсь, что Марика всё ещё помнит Ландара, но она развеивает мои сомнения отчаянным криком:
— …у меня прыщи!
Мало кто замечает, что несётся Марика прямиком к окну, а оно, между прочим, на третьем этаже. Не знаю, что будет с тёмной колдуньей, если она чертыхнётся с такой высоты, но точно ничего хорошего.
Понимает это и Люси — все девушки с моего курса тоже высыпали в коридор. Полнушка изо всех сил рвёт наперерез и принимает страдалицу прямо на грудь.
Марика не расстраивается, что встречает препятствие. Наоборот, начинает рыдать отчаяннее, громче, несчастнее.
Люси гладит её золотистые кудри, хлопает по узкой спине.
— Не плачь! У меня бабка — потомственная колдунья. Она столько снадобий знала от всех недугов и хворей, которые девичью красоту портят. Я тебе подберу что-нибудь.
— Ты мне, правда, поможешь?
Марика вскидывает прелестное личико, смотрит с надеждой.
— Конечно! — радостно заверяет Люси и трясёт её ладошки. — А ещё — приходи завтра к нам на занятия. Ей же можно, да, госпожа Айсель?
Киваю. Такая красотка в моей обойме не помешает. Будем бить по ректору сразу крупным калибром!
Да и к тому же хорошо то, что хорошо кончается. Зато теперь можно спокойно отдохнуть.
Отпускаю Ляну и бреду в свою комнату, выжатая, как лимон.
Лучший отдых для феи — душ из лунного света. А луна сегодня в ударе.
Дожидаюсь, пока академия затихает, погружаясь в сон. Вижу, как взблескивает серебряная колесница феи Маб — для матушки нет преград. Ни одна магическая стена не удержит Королеву Снов.
И пока она, незримая, желанная, будет носиться по коридорам, транслируя в головы студентов сны с разной степенью возрастной маркировки, у меня есть время принять лунный душ.
Выскальзываю незамеченной, пролетаю над школьным двором и направляюсь к вересковой пустоши, что начинается прямо за академией. Она простилается до самого охранного поля, за которым чёрной щёткой высится Злобнолес.
Мрачноватый вид.
Пустошь окружена полукольцом каменных глыб, из-за чего имеет сходство с чашей. Здесь безветренно и почти безмолвно. Впрочем — в этих краях всегда почти звенящая тишина: живности в Злобнолесу почти нет. А та, что есть, предпочитает сидеть по норам и дуплам. Потому что в лесу безраздельно хозяйствуют мрак и ужас.
Прочь-прочь тёмные мысли. Я пришла общаться с Луной.
Лёгким движением скидываю одежды и вступаю в круг света. Лунное сияние окутывает нежно, ласкает, струится. И тело моё тоже становится полупрозрачным и мерцает.
Приходит нежная музыка. В ней слышны чарующие переборы арфы, серебреный звон металлофона, нежная печаль свирели.
Я могу взлететь без крыльев.
И взлетаю, кружусь, отдаюсь мелодии, растворяюсь в ней. Она проникает в мою кровь, внутри у меня всё тоже звенит и поёт.
Смеюсь, танцую, парю. Нагая, счастливая, свободная.
Звезды подмигивают мне и осыпают золотым конфетти метеоритов.
Но мой полёт, мой танец обрывает ощущение чьего-то наглого лапающего взгляда.
Опускаюсь на землю, скорее колдую одежду и оглядываюсь.
Никого.
Лишь кряжистое, расколотое молнией дерево надрывно скрипит у края скалы.
Но меня не обманешь. Я-то знаю, как тёмные умеют таиться. Они ведь — часть тьмы. Им достаточно дёрнуть её на себя, как полог. И всё — уже невидимы и неощутимы.
Но мой соглядатай, кажется, убирается по-настоящему.
Ни малейшего следа магического присутствия.
Разузнать бы кто такой смелый, что подглядывает за феей во время ночного купания?! Мы в этот период особенно коварны и свирепы.
Возвращаюсь в свои покои злая, ложусь в постель и зову Маб.
Выручай, мама. Без твоей сказки на ночь мне теперь не заснуть…
Говорят, что феям в ночь со среды на четверг снятся вещие сны. На самом деле сны у нас — всегда вещие. Иные мать к нам не посылает. Мы, её летучая армия, должны быть всегда начеку.
Вот и теперь мне снится лес. Но не нынешний — злой и чёрный, с хищными когтистыми деревьями, а прежний — ещё зелёный, полный птичьего пения и усыпанных цветами полян. Такой, каков он в других уголках Сказочной страны. Раньше Злобнолес звался по-другому, как и весь этот благодатный край, — Чаролесьем.
И жили тут совершенно удивительные люди — мечтатели, фантазёры и сказочники. Ходят слухи, что именно благодаря им и родились когда-то первые феи. Кто-то из сказочников придумал нас для своей истории.
А потом правитель здешних мест, далёкий прапредок Ландара, отверг Болотную Колдунью, и она в ярости наслала на его земли свою приспешницу — Чёрную Злобу. Где та ступала, расползались язвами гниль и плесень, прорастали ненависть и отчаяние. Люди, по науськиванию короля, стали истреблять фантазёров, мечтателей и сказочников: правитель ловко нашёл виноватых в бедах своей страны.
Так и одичал этот край. Озлобился и опустел. Остались тут только тёмные колдуны, голые скалы и Злобнолес на месте прежнего Чаролесья.
Мне снилось, как Чёрная Злоба ползла мерзким слизнем дальше, заражая всё гниением и тленом. А впереди, вестниками чумы, бежали гигантские крысы. Вот одна из них обернулась, и я заметила острое, наполовину человеческое лицо. Полные ненависти глаза всверливаются в меня. Впервые за сто пятьдесят лет просыпаюсь с криком и в холодном поту.
Мяв-кун, который незаметно пробрался в комнату и уснул у меня в ногах, тоже вскакивает — ершится, шерсть на загривке дыбом, хвостяра шипит.
— Тише-тише, — успокаиваю, ласково чешу за ухом, трогаю рожки.
Он постепенно успокаивается, но всё ещё немного недоволен.
— Ишшшшшь, напугала, окаянная, — шипит на меня.
— Пугливый какой, — улыбаюсь и кутаюсь в одеяло. — Лучше скажи, где твой друг крысиный?
— Я ему не сторож.
Мурчелло прогибается в спине, вытягивает передние лапы, сладко зевает, затем, немного потоптавшись на подушке (а устроился совсем рядом) засыпает вновь.
А у меня не получается.
Притягиваю к себе мяв-куна — пушистого и тёплого — утыкаюсь в шёлковую фиолетово-малиновую шерсть и лежу с открытыми глазами до утра.
Утро встречает хмуро и недобро — вызовом к ректору.
Мчусь на всех крыльях.
И так злая, невыспавшаяся и пытающаяся вспомнить, куда положила топор, а тут ещё этот!
Залетаю в его чёрный кабинет.
Сидит, нога за ногу, барабанит по столу тонкими, будто паучьими, бледно-зелёными пальцами. Чёрными глазами сканирует. Мне присесть не предлагает, так и стою, как девчонка.
— Как внимательно вы читали устав Академии Тёмного колдовства? — с ехидством и издалека начинает он.
— Никак, — признаюсь честно. — Я нормы приличия и так знаю.
— Видно плохо знаете, если позволяете себе появляться на территории учебного заведения обнажённой!
Последнее он говорит несколько визгливо и взвинчено.
— Так это вы на меня пялились! — догадка пронзает и злит.
— Вовсе и не пялился, просто случайно проходил мимо!
— Ну да, конечно! Я так и поверила!
Он фыркает:
— Было бы на что пялиться. Да и потом, — окидывает меня презрительным взглядом, — насекомые не в моём вкусе.
Насекомые!
Даже задыхаюсь от такой наглости!
Да я тебе, паучара, покажу, кто насекомое!
Зелёный упырь!
У тебя же башня вместо носа, а ещё фыркает тут!
Глаза ректора лезут на лоб, и я с опозданием соображаю: выпалила по дурной привычке вслух!
Чувствую, как заливает краской стыда, вон, даже руки становятся бардовыми.
Вылетаю в коридор, несусь, не разбирая дороги.
И едва не спотыкаюсь обо что-то живое и тёплое, метнувшееся в сторону от меня.
Со звоном упавшей монеты скачет по полу миниатюрная корона.
Галет.
И куда это он рванул?