И будь одна остаться здесь готова.
CCXCVI
Я жду, склонись, о роза молодая,
Перед разлукой к милости одной.
Ты знаешь, как, одну тебя желая,
Искусно изощрял я разум свой,
Чтоб овладеть тобой, звезда златая,
Теперь велишь расстаться мне с тобой.
И вот молю: по своему влеченью
Со мной на миг предайся упоенью.
CCXCVII
Довольней я и прочь тогда пущусь,
Раз воля такова теперь твоя.
О разреши, тебя я вновь коснусь —
Да насладимся вместе — ты и я.
А завтра я сюда к тебе вернусь —
Увидеть вновь тебя, любовь моя:
В тебе одной ведь все мои услады.
Позволь — и жизнь исполнится отрады».
CCXCVIII[44]
«Чего ещё ты от несчастной хочешь, —
Сказала Мензола, — и о какой
Усладе с обездоленной хлопочешь?
Ты счастлив был. Молю, дай мне покой,
Уйди — и тем ты лишь себя упрочишь.
А я останусь ждать тебя с тоской.
Смотри, уж поздно, скоро солнце канет
И кто-нибудь нас тут вдвоём застанет». —
CCXCIX[45]
«Ты знаешь хорошо, какой явилась
До сей поры с тобой услада мне,
И что меж нас обоих совершилось,
И сколько было горечи на дне, —
Так разве полным счастьем сердце билось?
Теперь спокойны оба мы вполне —
Нам будут неотравленной отрады
И пыл полней, и сладостней услады». —
ССС[46]
«Ах, не желай мне, юноша прекрасный,
Чтоб худшее за злом вершила зло.
Ведь если б ты нашёл меня согласной,
Моё страданье только б возросло —
Лишь разразись Дианы гнев ужасный.
Отчаянье мне душу облегло.
Молю, как дара, — уходи. Моя
Печаль не будет меньше, чем твоя». —
CCCI[47]
«Душа моя, не горше сокрушенье,
Чем от всего, что нами свершено,
Получишь ты. Ведь это преступленье
Осталось для Дианы так темно,
Как и для всех. И ты ни на мгновенье
Не пострадаешь. Нам сейчас дано
Всё сделать втайне. Кто же нас обидит?
Ведь если кто, так бог один увидит.
CCCII
И твёрдо знай: уйдя в глухие дали,
Не одарённый ласково тобой,
Умру я скоро от большой печали.
О сжалься хоть немного надо мной!»
И раз и два уста её лобзали,
Шепча: «Целуй же, цветик вешний мой!
Доверься мне; будь радостной и ясной,
Не дай мне умереть с любви несчастной!»
CCCIII
Со множеством прельщений и молений
Пред Мензолой тут Африко поник —
Раз во сто больше наших исчислений;
Так жадно целовал уста и лик,
Что много раз, и всё самозабвенней,
Пронзительный ему ответил крик.
Ей подбородок, шею, грудь лобзая,
Он мнил — фиалка дышит полевая.
CCCIV[48]
Какая башня твёрдо возвышалась
Тут на земле, чтобы, потрясена
Напорами такими, не шаталась
И, гордая, не пала бы она?
Кто б, сердцем женщина, тверда осталась,
Его бронёй стальной защищена,
Лобзаньям и прельщеньям недоступна,
Что сдвинули б и горы совокупно?
CCCV
Но сердце Мензолы стальным ли было,
Колеблясь и борясь из крайних сил?
Амура восторжествовала сила,
Он взял её, связал — и победил.
Сначала нежный вкус в ней оскорбила
Обида некая; но милый — мил;
Потом помнилось, что влилось в мученье
Желанье нежное и наслажденье.
CCCVI
И так была душой проста девица,
Что не ждала иного ничего
Возможного: ей негде просветиться,
Как человеческое естество
Рождается и человек творится:
Слыхала вскользь — не более того;
Не знала, что двоих соединенье
Таит живого третьего рожденье.
CCCVII
Целуя, молвила: «Мой друг бесценный,
Какой-то властной нежною судьбой
Влекусь тебе предаться непременно
И не искать защиты никакой
Против тебя. Сдаюсь тебе — и пленной
Нет сил уж никаких перед тобой
Противиться Амуру: истиранил
Меня тобой — глубоко в сердце ранил.
CCCVIII
И я исполню все твои желанья,
Всё, что захочешь, сделаешь со мной:
Утратила я силы для восстанья
Перед Амуром и твоей мольбой;
Но лишь молю — яви же состраданье, —
Потом иди скорей к себе домой:
Боюсь, что всё же буду здесь открыта
Подругами моими — и убита».
CCCIX
Дух Африко тут радость охватила
При виде, как в душе приятно ей;
Её целуя, сколько силы было,
Он меру знал в одной душе своей.
Природа их на хитрость убедила —
Одежды снять как можно поскорей.
Казалось, у двоих одно лишь тело:
Природа им обоим так велела.
СССХ
Друг друга целовали и кусали,
Уста в уста, и крепко обнялись.
«Душа моя!» — друг дружке лепетали.
Воды! Воды! Пожар! Остановись!
Мололи жернова[49] — не уставали,
И оба распростёрлись, улеглись.
«Остановись! Увы, увы, увы!
Дай умереть! На помощь, боги, вы!»
СССХI
Вода поспела, пламя погасили,
Замолкли жернова, — пора пришла.
С Юпитером так боги пособили,
Что Мензола от мужа зачала
Младенца-мальчика; что в полной силе
И доблести он рос — вершить дела;
Всё в свой черёд — так о повествованье
Мы доброе дадим воспоминанье.
CCCXII[50]
Так целый день почти что миновался,
Край только солнца, видный, пламенел,
Когда усладой каждый надышался,
Всё совершив, обрёл, чего хотел;
Тут Африко уйти уже собрался,
Как сам решил, но всё душой болел;
И, Мензолу руками обнимая,
Он говорил, влюблённый лик лобзая:
CCCXIII
«Будь проклята, о ночь, с своею тьмою,
Завистница восторга нас двоих!
Ведь я так рано принуждён тобою
Покинуть благородную! Каких
Я ждал блаженств — и их лишён судьбою!»
И много длительных речей иных
В страдании глубоком изливалось:
Разлука горше смерти показалась.
CCCXIV[51]
Стояла Мензола, мила, стыдлива,
Потупившись, как будто бы грешна,
Хотя уж не была она так живо,
Как в первый раз, тоской удручена.
Разнеженная, хоть чужда порыва,
Была уже счастливее она.
Обмана всё-таки ей страшно было
Невольно — и она заговорила:
CCCXV
«Что можешь сделать ты ещё — не знаю;
Не уходить — предлог теперь какой?
Любовь моя, тебя я умоляю, —
Ты утолён со всею полнотой —
Ты должен удалиться, полагаю,
Не медля ни минуты здесь со мной.
Ведь только если ты уйдёшь, любимый,
Я здесь могу остаться невредимой.
CCCXVI
И лишь листок, я слышу, шевельнётся,
Мне чудятся шаги подруг моих.
Так пусть тебе в разлуке не взгрустнётся:
Ведь от напастей я спасусь лихих.
Хоть пред разлукой больно сердце бьётся.
Готова я, и страх во мне затих,
А ночь близка, а нам идти далеко
Обоим, чтобы дома быть до срока.
CCCXVII
Но, юноша, скажи своё мне имя,
И пусть оно останется со мной:
Мне груз любви тяготами своими
С ним будет легче, нежели одной».
«Моя душа, — ответил он, — какими
Жить силами смогу, простясь с тобой?»
И назвал ей себя — и целовались
Они без счёта, нежно миловались.
CCCXVIII
Влюблённые, готовые расстаться,
Уже прощались столько, столько раз
Н не могли никак нацеловаться, —
Глав тысячу б я вёл о том рассказ.
Но это всем знакомо, может статься,
Кто наслаждался так хотя бы раз,
Кто знает, сколько несказанной муки
В усладе, что обречена разлуке.
CCCXIX
Несчётных поцелуев не умели
Они унять. Пойдут, скрепив сердца,
Но шаг — и вновь назад, к желанной цели —
Лобзать румянец милого лица.
«Моя душа! Прощай! Зачем? Ужели?» —